433. Войди в мой Дом, чтоб отделили двери… Войди в мой Дом, чтоб отделили двери от непонятного. С тобой одной вдвоем в словах и ласках, зная или веря, забыть и том, что окружает дом! Сквозь закопченные зарей и тленьем стены, закрытые весной листвой колонн, следить цветов и формы перемены и слушать птиц волнующий гомон. Когда лучи поймают паутиной и безмятежно жмешься ты ко мне, – мне кажется, с полей, размытой глиной свет приближается опять в цветущем дне. Гораздо тише, ласковей и проще целует волосы когда-то страшным ртом – показывает пастбища и рощи, и капли в сердце маленьком твоем. 434. Пылинка – я в начале бытия… Пылинка – я в начале бытия, оторвано от божьей плоти звездной, комком кровавым полетело в бездну, крича и корчась, корчась и крича. Там, падая, моргая изумленно, оно кружилось, различая сны, пока к нему из темноты бездонной Бог не приблизил звездной тишины. Как пчелы жмутся на рабочем соте, к соскам – дитя, и муж – к теплу жены, как пыль к магниту, я прилипло к плоти приближенной великой тишины. Сквозь корни, вросшие в божественные поры, в нем стала бродить тьма – господня кровь! Оно томилось, открывая взоры и закрывая утомленно вновь. Так, шевелясь и двигаясь, томится, и утомится трепетать и прясть – окончив двигаться, в господнем растворится, господней плоти возвращая часть. 435. Днем я, наполненный заботами и страхом… Днем я, наполненный заботами и страхом за пустяки мелькающие дня, спокоен, зная, что за тихим взмахом дверей в своей светелке – жизнь моя: в капоте – жолтом с белыми цветами —, с ногами в кресле бархатном сидит, недоуменно ясными глазами за мной сквозь стены мысленно следит. На мне всегда ее любви дыханье, и каждый миг могу, оставив путь, придти к ее теплу и трепетанью и в складках платья мягких отдохнуть! 436. ещо в палаццо захолустном… 22 ещо в палаццо захолустном среди кирпичных колоннад над плакальщицей меловою их сверстник лиственный шумит гулявшие на перевале гуманистических эпох что думали они о ветхих тиранах и своих грехах 437. Песня (журавлиный грай колодца…) 2 журавлиный грай колодца песнь и дым с туманом вьется скрипучи колеса вдоль крутого плеса в плесе месяц сучит космы от ветра белесый милозвучны и речисты в поле чистом косы скачет в поле жеребец с взъерошенной шерстью при дороге спит мертвец сиротливой перстью 438. Полевой отшельник (в рубахе красной и портках исподних…) 4 в рубахе красной и портках исподних босой стопой в огне колючем трав с почти безумным взглядом отвлеченье здесь в заточеньи полевом живет из ворота – седой крапивный мох на корточках в кирпичный кладень дует на очажок где пляшут саламандры вкруг котелка с крапивною похлебкой средь заржавелых проволок щипков в окопной сохранившейся землянке арабский аристотель птоломей война заглохшая и – философский камень в ту пустынку друг отшагал землей волнующейся синими холмами и юные венком седины друга обветрокрасных щок и лба вокруг рукой квадратной красной и распухшей в борьбе с пространством мыслью и ветрами юнец из рук учителя берет тайн олицетворенную колоду и сверху вниз протянуты три связи из ока неба: к другу в землю в грудь отшельника – три жолтые от краски сместившейся в наузах-узелках 439. без малого ровесник веку… 30 без малого ровесник веку, кто верил в мир, а жил в грозе, я видел гордый взлет машин, а после – страшное их дело. Но что забавней: пустота и в и вне, и в том, что между: в самом усталом глупо теле и есть ли кроме что ещо! И на земле война: стреляют на улицах, а на столбе при свете спички ищут имя приговоренного на снос 440. Сын Филимона (силлабические стихи)… 8 1 с пчелиных крыльев: ада предвеет зараза надежда теней вечных филимону – ласки белый лоб филимона платками повязан дикий лик филимона белее повязки войною полноводной кровью вихрем громом сбитый лист несся полем дорогой ночною: некогда филимону кровней чем бавкида открытка пала вестью в ящик над паромом не окрыленной вестью — как смерть жестяною сын мой дальний и блудный без крова и вида 441. Polonia (птицы – рок налетают…) 2 птицы – рок налетают мечут гром железный стай не пугает солнце и синий свод взорван полдень мрачнеет дымом ночь стала беззвездной в Польше черно от крыльев лавр Норвидов сорван он валялся в дорожном прахе где хромая шол офицер с повязкой опустивши веки над дорогою выла та стальная стая он же шептал не слыша: навеки навеки в Люблин спасая рифмы о измене ники — глупой девы победы — Чехович орфеем заблудившейся бомбой на части размыкан а под лесом Виткацы с заплаканным ликом где в глинке перстной слезы чернели хладея бритвой заката мерил глубь смертной затеи |
