Эвен говорит, что хоть он и не эксперт в этой области, но, как ему кажется, моя теория звучит солидно и производит хорошее впечатление. Через несколько лет она наверняка завоюет признание у всех, кто занимается миграцией в области Тихого океана. А теперь, по его мнению, нам следовало бы считать исследовательскую часть завершенной и использовать последние деньки, предаваясь покою, которого просит душа. Впустить его в себя. Чтобы встретить приход судна умиротворенными и просветленными, в таком состоянии, словно мы всегда только и делали, что обитали на этом острове. А когда вернемся домой, мы сможем пойти в кафе и принимать комплименты — вид у нас такой спокойный, а какой замечательный загар! Какие мы спокойные-спокойные и все загорелые!

Вернувшись в лагерь, я собираю ребят и сообщаю им о предложении Эвена. Исследования мы завершили, говорю я. И можем быть довольны их результатами. Довольно ли их для того, чтобы Норвегия раз и навсегда была отмечена на карте, покажет жизнь. А теперь в нашем лагере устанавливается Позитивная Обстановка вплоть до прихода судна. Будем совместно развлекаться и наслаждаться покоем.

Своим обращением я доказываю, какой я умный руководитель, умеющий предупредить негативные вибрации. Я учитываю, что увлеченность делом на спаде. Это относится и ко мне тоже — увлеченность моя не идет ни в какое сравнение с той, что была перед отъездом. Я подустал, стресс, в котором я находился, ослабел, как и амбициозные надежды, связанные с экспедицией. Что сделано, то сделано. И уж коли говорить честно, мне вообще до лампочки, как заселялись тихоокеанские острова. В конце концов, это же не моя проблема, думаю я. И от таких мыслей мне легче дышать.

Немного погодя я нахожу на пляже Эгиля. Он сидит там с примитивным, огромной величины циркулем, который он смастерил из пальмовых листьев и еще каких-то предметов, попавшихся под руку, и чертит на песке странные фигуры.

— С помощью этой конструкции я хочу произвести трисекцию угла, — говорит он, — и успел уже довольно много, так что не мешай. Я занят тем, что пытаюсь спасти обломки нашей вкривь и вкось организованной кособокой экспедиции. Ты еще будешь мне вовек благодарен.

Очевидно, амбиции Эгиля проснулись в тот самый момент, когда я объявил, что мы сворачиваем исследования. Ему больно думать, какое это будет печальное зрелище, когда мы вернемся домой с пустыми руками, но то, чем он занят сейчас, наверняка вызовет фурор. Разумеется, это лишь средство как-то выйти из положения, по мнению Эгиля, но весьма хорошее. Математики трудятся над этой задачей сотни лет, но так ничего и не добились. Эгиль полагает, что решит ее, надо только выбрать подходящее время, чтобы как следует взяться. Если судить объективно, шанс удачно решить эту задачу, может быть, не так уж и велик, но зато, если получится, это будет выдающееся достижение. Для математика успех примерно такого же уровня, как изобретение вакцины от СПИДа.

— Пожалуйста, — говорю я, — я не против.

Костер горит, мы сидим вокруг и разговариваем, о чем придется. Ингве звонит своему отцу, у которого сегодня день рождения. Он поздравляет отца и узнает, что дома, в Тронхейме, сейчас собачий холод и лежат метровые сугробы. Когда Ингве положил трубку, Эгиль спрашивает, не заходила ли речь о кофе? Ингве мотает головой и говорит, что про кофе ничего не упоминалось. «А как насчет пива и девушек?» — интересуется Эгиль. Тоже не было речи. Эгиль только махнул рукой: совершенно бессодержательный разговор!

Эвен подсаживается к нам. Он только что очнулся от послеобеденного сна и хочет рассказать нам, что ему приснилось. Сначала он был где-то в фабричном районе, а затем очутился в лагуне, и за ним гонялась акула, потом еще много чего происходило, а закончилось все в Тронхейме — если точнее, на автобусной остановке у торгового центра Бюоссена, — подарочным пакетом с упаковкой из шести банок «Люсхольмера». Он шел на вечеринку, ожидая много всего веселого.

Мартин с завистью сказал, что вот с таким бы финалом всегда видеть сны!

Мы все примолкли и задумались: хорошо бы, наверно, сейчас сесть в автобус и отправиться на вечеринку. Праздничную вечеринку с девушками, с громкой музыкой и выпивкой. У Мартина даже глаза заблестели. Уж в этом он знает толк! Тут он как дома. Когда приходишь, вечеринка понемногу закручивается. Ты открываешь пиво и осматриваешься, знакомясь с обстановкой. Затем подсаживаешься на диван к девушкам и рассказываешь им что-нибудь увлекательное, все равно что. А потом просто сидишь, пьешь пиво кружку за кружкой или банку за банкой и разговариваешь с людьми; кто-то, может быть, учился за границей и рассказывает, как там и что, все смеются, ты обмениваешься взглядами с девушкой, она направилась в кухню и перемолвилась там с парнем, в котором нет ничего особенного, и ты при первой возможности как бы невзначай подходишь к ней, а скучный парень, заметив, как у нее заблестели глазки, удаляется, поняв, что он проиграл. Потом танцы несколько часов. Тут важно позаботиться, чтобы одна и та же песня повторялась по многу раз, чтобы вы с первого вечера почувствовали, что это ваша песня. А когда заканчивается спиртное, это не значит, что всему конец, — всегда найдется кто-то, кто живет поблизости и может сбегать домой и принести какую-нибудь особенную бутылочку из какой-нибудь незаконной заначки, а там, глядь, и вы уже пьяные, и ты провожаешь ее домой и лежишь у нее в постели.

— Секс не обязателен, — говорит Мартин. — С сексом всегда успеется, если тебе этого надо. Вообще иногда даже лучше просто проснуться вместе и знать, что у вас не было секса, ты не поддался, не попался в ловушку, как ни пьян был вчера. Новички после таких вечеринок балуются сексом направо и налево. Их нужно простить. Это от неопытности, молодо-зелено, и они сами еще не знают, что может подарить жизнь тому, кто умеет ждать. Без секса, от которого наутро остается навязчивое и мутное воспоминание, вы можете начать день каким-то хорошим совместным делом, сохранить уважение друг к другу и представить себе, какой станет жизнь в будущем.

Драматургия праздничной вечеринки гораздо увлекательнее, чем сама жизнь, считает Мартин. Хорошая вечеринка — это как целая жизнь, сжатая в один вечер и одну ночь. В ней есть все настроения, все чувства, разговоры и события. Все до единого. От самого жесткого до нежного-пренежного. Такова уж удивительная сущность праздника.

После того как эти слова были произнесены, я, посоветовавшись с Руаром и Ингве, решил, что пускай сегодня оставшееся спиртное льется рекой. Через несколько дней мы отправимся домой, так что какой смысл экономить. Мы заслужили праздник. И вот бутылки выставлены на стол. Несколько бутылок пива, полбутылки коньяку и целый литр (!) кальвадоса. В ход пускаются штучки молодых лет. Мы пьем, стоя на голове, а Мартин становится на колени и устраивает гипервентиляцию, одновременно опрокидывая в себя свою долю питья.

Мии отрывает взгляд от «Библейского кода» (возможно, он как раз вычитал, что Библия предсказывает войну и всеобщую гибель в конце тысячелетия) и, несомненно, поражен странным зрелищем. Я исхожу из того, что он давно списал нас со счетов как дилетантов. Меня это не огорчает. Поздно спасать какие-то обломки, мы все уже выбросили за борт, и нам начхать, считают ли нас окружающие учеными и писателями. Мы — веселые ребята, выехавшие на каникулы, и намерены напиться.

За время пребывания на острове мы сбросили по нескольку килограммов веса, и наши организмы с их многочисленными клетками восприняли алкоголь как гром среди ясного неба. Спустя некоторое время мы уже бродим, шатаясь, по пляжу, распевая «Life is life»[58] и другие шлягеры веселых, но, увы, таких эгоистических восьмидесятых годов.

Глубокой ночью мы с Мартином сидим одни, распивая на двоих банку пива. Остальные сдались. Праздник окончен, а теперь на пляже разворачивается эпилог. Скоро уже рассвет. Поздний ночной час развязал нам языки, и мы делимся своими секретами, переживаем момент душевной близости. Как-то вдруг мы отбросили сдержанность и разговорились о том, как это приятно побриться, и о преждевременном семяизвержении, и ночных эякуляциях в тинейджерском возрасте. А затем по неизбежности, связанной с ночными часами, заводим разговор о девушках. Как мы по ним соскучились! Как хорошо, когда видишь их вокруг на улице! Есть в них что-то особенное. Что-то своеобразное. Как выяснилось, мы оба с юных лет относились к ним с настороженностью. Чувствовали неуверенность. Девушки часто производят впечатление такой независимости, самодостаточности, что нам трудно понять, чего они хотят от нас и чего мы хотим от них. Для Мартина все перевернулось уже давно, в студенческие годы, когда он сидел в кафе и к нему подошла девушка; она предложила ему сегодняшнюю газету — она, мол, ее все равно уже прочитала и собирается уходить. Мартин был с ней незнаком и заподозрил неладное. Он почувствовал, что за этим что-то кроется. Он повалил девушку на пол и подержал, чтобы взять контроль над ситуацией в свои руки. Почувствовав, что она успокоилась, он девушку отпустил.