– Учтивости в разговоре, уважать старших, – пронзительно проскрежетала она, передразнивая А-магира. – Ych glaube, ja![1]

Взбешенная О-ха оскалилась.

– Заткнись, ты! – огрызнулась она на птицу.

А-магир прошелся мимо кролика, стараясь накрыть его своей тенью точно так же, как незадолго перед тем это сделала О-ха, и впился зубами в заднюю лапу зверька. О-ха отошла немного в сторону и принялась сокрушенно наблюдать, как наглый лис пожирает мясо, столь драгоценное в суровую пору, когда дует Завывай. Наконец это зрелище ей наскучило, она встала и ленивой походкой направилась восвояси.

– Эй ты! – с набитым ртом крикнул ей вслед А-магир. – Сегодня будет охота. Собаки уже заливаются, сам слышал. Так что побереги свой хвост.

Охота!

Холодок пробежал по спине лисицы. Следовало поблагодарить А-магира за предупреждение, но она не была уверена, что он сказал правду. Может, по его мнению, это на редкость удачная шутка – заставить ее во весь опор мчаться в нору, пока он без помех насладится кроликом. Вместо того чтобы бежать, она принюхалась. Полизав лед на пруду, О-ха не вполне утолила жажду и теперь, наевшись мяса, вновь захотела пить. Река была слишком далеко. Лисица пыталась припомнить, где еще можно напиться.

Конечно, О-ха знала наперечет все родники и ручьи в Лесу Трех Ветров и его окрестностях. Как правило, эти сведения передавались от матери к детенышам, но кое-что О-ха знала с самого рождения. Знания хранились и накапливались в памяти лисиного племени со времени Первобытной Тьмы, с той поры, когда мир только начинался. Лисы появились на земле намного раньше, чем большинство других животных, и, уж конечно, намного раньше, чем люди, хотя двуногие твари и воображают себя столпами творения. На глазах лис зародился Великий Горячий Ветер, Кле-ам, придавший миру окончательные очертания. Во времена Первобытной Тьмы лисам приходилось вступать в страшные битвы с другими существами, намного превосходящими их по силе и мощи, но из всех этих битв предки О-ха вышли победителями. Лисьи духи, духи славных героев лисьего племени, обрели бессмертие; невидимые, они обитают в своем и порой предстают перед лисами, попавшими в беду или потерявшими близких, чтобы сообщить им нечто важное или помочь советом. Вызвать лисьих духов нельзя никакими обрядами, но они сами чувствуют, кому необходимо их присутствие, и приходят к сломленным и растерявшимся. Таких несчастных особенно много после кровавых облав с участием собак, вероломных людских приспешников, помогающих уничтожать своих ближайших родичей – сначала волков, а теперь и лис.

Где бы ни оказались лисы, они могут выжить, лишь если обладают всеми знаниями, идущими из времен Первобытной Тьмы, знаниями, что хранятся в сагах, сказаниях и песнопениях лисиного племени.

Тайны Первобытной Тьмы лисы свято берегут в своей памяти. О-ха были известны все древние лисьи тропы, проторенные лапами многих поколений, все источники, где лисы издавна утоляли жажду. Петляя меж высоких трав, блестящих от оттаявшей на утреннем солнце изморози, она направилась к ложбинке примерно в четверти мили от Леса Трех Ветров, – там, в выемке скалы, часто скапливалась вода. Видневшаяся на юге скала была уже вся залита ярким солнцем. Маленькое углубление было до краев наполнено водой. Напившись, О-ха решила незамедлительно вернуться в нору.

Проворной трусцой она двинулась к дому. Когда она пробиралась вдоль канавы под мшистым склоном, Завывай принес ей предупреждение. На миг лисица замерла. А в следующее мгновение различила ужасающий рев охотничьего горна и далекие вопли собак.

– Держи! Лови! Рви рыжих бестий! – разорялись собаки на своем грубом диалекте.

Банда готовилась к травле.

О-ха встревожилась, однако сохраняла самообладание. Пока что охота была далеко от нее. Она даже не чувствовала запаха разгоряченных лошадиных тел. Правда, до нее донесся топот копыт по мерзлой земле, но, судя по всему, лошади лишь переминались с ноги на ногу. Раз скачка еще не началась, значит, охотники пока не видят жертвы.

Ей вспомнились слова А-магира: «Побереги свой хвост!»

Пожалуй, разумнее всего последовать его совету – не рисковать собственной жизнью и жизнью будущих детенышей.

Стараясь держаться в тени, О-ха направилась к густым зарослям, покрывавшим мшистый склон. Когда дело доходит до бега, лисы намного уступают гончим псам и в скорости, и в выносливости. Собаки куда сильнее. Лиса уже изнемогает, сердце ее готово разорваться, лапы подкашиваются, а собакам хоть бы что. У преследователей столько преимуществ, что даже удивительно, почему лисам зачастую удается спастись от собачьей своры. Лис выручает то, что они полагаются не на лапы, а на хитрость и смекалку. А гончие, хоть и быстры, сообразительностью, как правило, не блещут. Прежде чем пуститься в погоню, они долго мечутся из стороны в сторону, обнюхивая все вокруг, однако нередко выбирают неверное направление. На перекрестках звериных троп они всегда замедляют свой бег – смесь старых и новых запахов сбивает их с толку. К тому же лисы, проигрывая в силе, выигрывают в ловкости: они без труда перепрыгивают через высокие изгороди, балансируют на узких выступах над обрывами, проскальзывают в любые отверстия и используют все посторонние запахи, даже запахи машин, для того, чтобы сбить псов со следа. О-ха была в десять раз находчивее и изобретательнее, чем самая умная собака.

Еще немного, и она скрылась бы под защитой чащи, но тут ветер донес снизу, от подножия холма, отрывистый лай. Человек, проходивший полем, заметил лисицу и громко затявкал, призывая всадников, гарцевавших вдали. О-ха тоже увидела человека – он бежал к ней, указывая на нее палкой.

– О, чтоб тебя! – с досадой лязгнула зубами лисица.

Теперь она явственно различала человечий запах, который преграждал ей путь к норе, путь к безопасности.

«Свой», – мгновенно пронеслось в голове у О-ха, и она бросилась в открытые луга, поросшие дроком и папоротником. «Надо найти вспаханную землю, там след затеряется среди борозд», – на бегу соображала лисица, но потом вспомнила, что сейчас зима и поля стоят невозделанными.

– Похоже, у меня ум за разум заходит, – пробормотала она себе под нос.

А горн, словно раскатистый рев кровожадного зверя из ночных кошмаров, зверя со множеством ног, с сотней зубастых, прожорливых пастей, раздавался все громче, все ближе.

Воздух наполнился грозными собачьими выкриками, топотом копыт, отрывистым лаем человеческих голосов.

С бешено колотившимся сердцем О-ха петляла по своему, надеясь отыскать где-нибудь укромное местечко и затаиться. Ей ни разу в жизни не привелось еще увидеть, чем заканчивается охота, зато она вдоволь наслушалась рассказов очевидцев. И лисица знала: если собаки настигнут ее, ей предстоит страшная смерть. Псы разорвут ее на куски, а потом у нее отрежут хвост, и человек, впервые принявший участие в кровавой потехе, проведет им по лицу и вымажется в крови. Этот древний человеческий обряд восходит к временам, когда люди только что вышли из Хаоса Моря. С тех пор они и хранят этот странный обычай. О-ха, подобно всем остальным лисам, не могла понять, как живые существа получают удовольствие, обмазывая себя кровью других живых существ, пачкая собственные лица цветом, неразрывно связанным со страданиями и смертью.

Теперь О-ха бежала по канаве, тянувшейся вдоль дороги. Лисица рассчитывала, что ледяная корка, покрывающая дно канавы, будет хранить ее запах недолго. Здесь она была скрыта густой тенью, к тому же канава кишмя кишела всяческими мелкими зверюшками. Возможно, думала О-ха, запах ее смешается с запахами других здешних обитателей и собаки не сумеют его различить. Лисица мчалась по канаве, а мелкие животные в панике бросались прочь с ее пути. Но никто из них не злорадствовал над попавшей в переделку хищницей, даже те, кто при случае вполне мог кончить жизнь в ее желудке. Страх овладел всеми, он передавался от О-ха к другим животным. Страх наполнял их ноздри, их мозг, и, не помня себя, они забивались в норы и гнезда – укрыться от всепроникающего ужаса.