Но было бы опасно предполагать, что Кромвель уже искал пути возвращения к политике примирения и соглашения летом 1656 года, как иногда считают. Он не только вложил много политического капитала в генерал-майоров, но продолжал верить, что они имели некоторый успех в проведении реформации, к которой он так сильно стремился. В речи при открытии второго парламента протектората в сентябре 1656 года он сказал о своей уверенности в том, что опыт с генерал-майорами «был более эффективным в порицании порока и установлении религии, чем что-либо еще за эти пятьдесят лет», и через шесть месяцев, намного позже отказа от эксперимента, он оглянулся на «превосходную добрую услугу», оказанную генерал-майорами[259]. К лету 1656 года, однако, война с Испанией на Карибах переросла уже в войну с Испанией в Европе, а (как английское монархическое правительство обнаруживало в 1590, 1620 и позже в 1630-х гг.) внешние войны нельзя было вести без парламентской финансовой поддержки, даже увеличив налогообложение до возможных пределов, что и было проделано еще правительствами середины XVII века. В конце мая — начале июня 1656 года все генерал-майоры приехали в Лондон для обсуждения с протектором и Советом, что необходимо было сделать для разрешения финансового кризиса, и Кромвель с некоторой неохотой открыл путь для тех, кто спорил скорее за отмену парламента, чем за увеличение налогов решением протектората. В июле были выпущены предписания о парламентских выборах в августе. То, что он согласился на это с некоторой неохотой, является важным ключом к разгадке последнего периода политической карьеры Кромвеля, в течение которого он оставался решительнее, чем когда-либо, в деле сохранения цели религиозной реформации.

Последние годы политической карьеры Кромвеля часто изображаются как период реакции, так как режим Кромвеля двигался к конституции монархического типа. С этой точки зрения, «Покорнейшая петиция и совет» была существенным шагом на пути, ведущем к реставрации монархии в 1660 году. В последние годы жизни Кромвеля иногда изображали как человека, чья радикальная деятельность наконец ослабела, так как он согнулся под давлением долгой борьбы за примирение непримиримого: уважения к конституции и религиозной реформации. Однако это вводит в заблуждение относительно его последних лет. Несомненно, в конце 1656 года его аппетиты простирались до принятия короны от парламента, чего он пытался достичь и в прежних случаях, особенно после гражданской войны, казни короля и установления протектората. Слово «согласие» очень часто повторяется в его письмах и речах в 1656–1657 гг., достигнув своего пика весной 1657 года. «Вам необходимо искать согласия», — сказал он комитету из членов парламента 13 апреля 1657 года: «Я желал бы скорее лежать в могиле, чем препятствовать чему-либо, ведущему к согласию, так как оно сейчас необходимо народу больше, чем когда-либо.

…Что бы ни думал каждый отдельный человек, это равно касается всех людей — искать согласия»[260]. Когда он через восемь дней встретился с комитетом, он настаивал на этом же: «Я очень захвачен словом «согласие», сутью и понятием его. Я думаю, что если кто-то этим не захвачен, он не достоин жить в Англии. Я выполню свою часть так, как смогу, чтобы изгнать этого человека из народа; если это не подействует в частных случаях, то в общем это приведет к согласию… народ… как дом… он не может стоять без фундамента»[261].

Кроме того, в 1657 г. он согласился с оставлением эксперимента с генерал-майорами и принял исправленную парламентом конституцию. Однако нет сомнений в том, что его преданность делу реформации осталась неизменной, а также в том, что он продолжал ставить религиозное дело выше дела о парламентском соглашении, заявив 3 апреля 1657 года: «Гражданская свобода… должна быть подчинена более близким Богу интересам»[262].

Первый раздел этой главы затрагивает вопрос о том, почему во время первой сессии второго парламента протектората, которая проходила с сентября 1656 года до мая 1657 года, Кромвель постепенно возвратился к попытке, часто предпринимаемой им ранее, примирить два определяющих интереса в его жизни. Но в нем также затрагивается вопрос: почему Кромвель, в то время как его целью было достижение одобренного парламентом конституционного провозглашения монархии, отклонил предложение короны, сделанное ему большинством в парламенте, вместо его принятия, что могло бы пустить его режим счастливо нестись по пути согласия.

Вторая часть этой главы рассматривает причины внезапного крушения последнего парламента кромвелевского протектората в начале 1658 года и провала конституции, исправленной «Покорнейшей петицией и советом» с учетом совместной работы протектора и парламента. Она также поднимает последний главный вопрос политической карьеры Кромвеля: неужели неудача в достижении сотрудничества с парламентом, наряду с болезнями и личными трагедиями последних месяцев его жизни, погасили его жизнеспособность и огонь, которые вели его через всю его стремительную и бурную карьеру?

Как и летом 1654 года, так и два года спустя Кромвель осуществил некоторые приготовления к предстоящей парламентской сессии. Его стремление положиться на провидение теперь усилилось из-за отсутствия какого-либо восторга перед собранием парламента; не удивительно увидеть в работах Питера Гаунта, что Кромвель не вмешивался в процесс исключения из парламента около ста его членов, выполненный Советом в течение недель, следующих за парламентскими выборами. (Целью этого было заткнуть рты самым яростным противникам армии и «Орудия управления»), О том, что Кромвель вряд ли был в восторге от нового парламента, говорит его речь на открытии 17 сентября 1656 года. Как и большинство парламентских речей Кромвеля, эта так же трудна для анализа. Как всегда, она началась с обещания быть краткой, но она не только стала чрезвычайно длинной (вероятно, понадобилось два или три часа, чтобы произнести ее), но и бессвязной и без четкого построения. Однако, ясно, речью управляла соблазнительная тема «исцеления и урегулирования», которая присутствует в найденных замечаниях Кромвеля первому парламенту в сентябре 1654 года. Она открывалась гневной тирадой против «не англичан» папистов и роялистов — «внутренних врагов», а также пугала угрозой испанского вторжения. Ее первая основная цель была разработана, чтобы возбудить членов парламента для обеспечения субсидии: это было главной причиной, почему Кромвель и его Совет, наконец, согласились на созыв парламента. Не менее важной целью было внушить парламентариям мысль о крайней необходимости реформации. Речь содержит четкое доказательство мощного влияния на Кромвеля (замеченного в главе 5) историй из Ветхого Завета иллюстрирующих необходимость для израильтян очищения от грехов, чтобы получить божью помощь в освобождении от египетского рабства и на их пути из дикой пустыни на землю обетованную. Как и израильтянам, подразумевал Кромвель, англичанам необходимо самим исправляться. Он сказал: «Мы хотим золотого тельца, ведущего нас обратно в Египет, если это будет таким местом — я говорю метафорически и аллегорически — то есть возвращения ко всем тем вещам, против которых мы боролись, как мы считаем. Я уверен, что свобода и процветание народа зависит от реформации… сделайте так, чтобы было стыдно видеть, людей, уличенных в грехе и богохульстве, и Бог благословит вас… Действительно, эти дела придают уважение душам людей и настроениям, в которых находятся люди. Душа — это человек. Если она сохраняется в чистоте, то она что-то значит…»[263].