Почему-то Анну задел вид ее младшей сестры: в лучах солнца она казалась такой безмятежной и чистой.

— Как мило с твоей стороны. Но ты знаешь не хуже меня, почему не пригласили тебя, — холодно заметила Анна.

— Да, герцог и папа рассердились, что я второй раз вышла замуж без их согласия, — сказала Мэри. — Я умоляла господина Кромвеля заступиться за меня, добиться от них снисхождения.

— Неужели ты решила, что мне будет приятно видеть, как Болейн валяется в ногах у слуги моего мужа и молит его о содействии, — сердито выпалила Анна. — Что ты ожидала получить? Естественно, родня не довольна тобой! Уильям Стаффорд — ничто!

— Он благородный рыцарь, да и первый муж, которого предложил мне король, был не лучшей партией.

— Теперь мы могли бы предложить тебе лучшую партию.

— Спасибо, но я полюбила Уильяма, — прямо заявила Мэри.

«Какая же она красивая! — подумала Анна. — С годами, когда волосы ее поседеют, она не утратит своей красоты».

Не трудно было представить, как сложится у сестры жизнь в небольшом поместье — рождение и воспитание сыновей, достойных и мужественных, а дочерей — скромных и женственных, готовность исполнить любую прихоть мужа. Часто в минуты покоя она сама мечтала о такой жизни, но теперь при одной только мысли об этом Анна возмутилась и раздраженно поднялась, оставив недоеденным хлеб с медом.

— Неужели у тебя совсем нет честолюбия, Мэри? — в который раз спросила она.

Мэри беззаботно рассмеялась.

— Даже если и было, то я хорошо усвоила полученный урок! — без всякого стеснения парировала Мэри.

— Теперь ты сама гордость, смеешься, а тогда рыдала! Неужели забыла, как рыдала навзрыд? — не унималась Анна.

Мэри промолчала, она только с нежностью посмотрела на Анну, и две сестры вдруг в первый раз в жизни вспомнили, как когда-то Анна вела маленькую Мэри и поддерживала ее, чтобы та не споткнулась.

— Король отверг меня, но большего зла он не мог причинить мне, — тихо заметила Мэри.

В неторопливых словах Мэри было столько горькой правды, что Анна задумалась. Она подошла к окну, черная бархатная рубашка — подарок ее возлюбленного — плотно облегала фигуру.

— Ты считаешь, — неожиданно проговорила она, почему-то вспомнив о Джордже, — что тихая скромная жизнь — залог нашей безопасности?

Мэри делала вид, что рассматривает свадебный букетик подснежников, которые специально для Анны собрала Друсилла. Она хотела предупредить сестру, но невольно расстроила ее. Да еще в такой день! Увиливая от прямого ответа, Мэри весело заговорила:

— Не встреть я Уильяма, все равно вышла бы за кого-нибудь. Не сладкая жизнь у бедной вдовы в доме отца, особенно если она неудачница!

Анна порывисто обернулась.

— Дорогая моя! Когда несчастный Уилс Грей умер от чумы, я сразу же, как ты и просила, написала королю. Но Генрих отказался помочь. Наверное, потому… тогда мы… он хотел взять меня… из той же самой семьи… — Анна запнулась, ей было стыдно, она всегда стеснялась своего положения. — Но он написал отцу, я точно знаю, и дал понять, что забота о тебе — дело его чести, особенно в минуту крайней необходимости.

Анне неприятно было говорить об этом. Слова непрошенно оседали в памяти, рисуя образ безжалостного Генриха, который, не задумываясь, бросал очередную возлюбленную, если она имела несчастье надоесть ему. Ни к чему мучить себя, теперь она его законная жена. Стоит ли вспоминать прошлое, когда на глазах у важных свидетелей она обвенчалась с ним?

Анна взяла в руки невзрачный, покрытый резьбой кубок — подарок Мэри, и поднесла его к свету.

— Искусная отделка. Я сберегу его, — нежно проговорила Анна.

Две женщины невольно замолчали, чувствуя себя неловко. Две сестры, которые сильно любили друг друга в детстве, теперь сделались чужими из-за Генриха, вставшего между ними.

Мэри первая прервала молчание.

— Он женился, потому что ты беременна? — спросила она.

И вновь Анну захлестнула волна злости. Мэри рассталась с Генрихом и теперь спокойно со стороны наблюдала за ним, она хорошо понимала его и могла смело и прямо говорить об известных ей вещах.

— Два месяца назад я ездила с ним во Францию, — уклонилась от прямого ответа Анна. Она знала, что Мэри не со зла задала такой грубый вопрос.

— Ребенок — это такое счастье, его стоит ждать, Нэн! — просто сказала Мэри и повернулась, чтобы уйти.

Анне вдруг показалось, что стоит Мэри уйти, и она потеряет в своей жизни самое дорогое и близкое. Она догнала сестру у дверей.

— Мэри, это очень больно? — стыдясь себя, шепотом спросила Анна.

Сначала Мэри удивилась, но, заметив, как Анна нервно сжимает и разжимает кулаки, как темные ее глаза расширились от страха, она смягчилась: от взгляда Анны ей стало тепло и хорошо.

— Без боли нет счастья обладания, — сказала она.

Что значили для нее те страдания, через которые ей пришлось пройти на пути к счастью.

Анна схватила ее за руку.

— Ты лучше меня! — с тревогой в голосе призналась она. — Я никогда не мечтала о детях, как другие женщины. Почему ты думаешь, что я полюблю своего ребенка?

И хотя Анна была женой короля и в некоторой степени самой королевой, Мэри похлопала ее по руке и поцеловала с видом зрелой женщины. Анна почувствовала жалость к себе — единственное, чего она не переносила.

— Матерь Божья не покинет тебя в трудный час, — с нежностью в голосе успокоила ее Мэри. — Не бойся, дорогая Нэн, младенцы приходят в мир с любовью, столь необходимой им!

Майское утро, и все колокола Лондона звонят. Звонят в честь Нэн Болейн, потому что она отправляется из Тауэра в Вестминстер на коронацию. Звонят, потому что так приказал Генрих Тюдор, потому что он сбросил последние оковы Рима и заставил архиепископа Кран-мера объявить его первый брак недействительным. Потому что Кромвель — новый канцлер — пригрозил всем епископам конфисковать их земли, если они не признают короля главой церкви и государства. Потому что, в конце концов, Анна станет королевой Англии.

Она все еще не могла прийти в себя после роскошного приема, который король устроил для нее. Вчера, когда плыла из Гринвича, она столкнулась с необыкновенными проявлениями галантности, которая превзошла самые смелые ее ожидания.

Темза кипела разноцветными лодками. Высокомерный лорд-мэр встречал ее на государственной барже. За ним следовало пятьдесят барж, принадлежавших купцам Сити, которые по этому случаю разоделись в богатые камзолы. Впереди ее баржи плыла лодка, с которой запускали диких голубей и дивных воздушных драконов, извергавших малиновое пламя.

Справа от нее шла баржа холостяков, на которой плыли Фицрой, ее юный кузен Суррей, подающий надежды в поэзии, а также несколько ее поклонников — они играли, и чудесные звуки музыки наполняли утренний воздух. А слева на платформе, украшенной цветами, юные фрейлины держали высоко в руках золотое дерево с распустившимися красными и белыми розами — символом ее кровного родства с домом Плантагенетов через брак с королем.

За баржой Анны следовали со всей пышностью милорд Саффолк и граф Уилтширский, а за ним — целый флот знатных вельмож.

Анна плыла на барже, некогда принадлежавшей Екатерине Арагонской. Она упивалась своим триумфом. Давным-давно Анна поклялась, что наступит день и она поплывет на барже бывшей королевы. Тайком от всех она приказала вместо герба Арагоны на носу баржи укрепить собственный герб.

Анну не волновало, что гребцы Екатерины смотрели на нее со жгучей ненавистью, что половина католиков, высыпавших на берег, пришли только поглазеть на «ведьму Болейн». Что ей беспокоиться, когда в ее честь палят пушки Тауэра, комендант сэр Уильям Кингстон приглашает пройти в лучшие покои, а у подножия лестницы ее ждет Генрих, готовый подхватить ее в свои сильные руки?

— Тебе понравился наш прием, любимая? Достаточно смело, не правда ли, — с нетерпением расспрашивал он, стараясь перекричать шум множества голосов.