Моя «вторая фаза» — это трехминутная трясучка, из-за которой полностью теряется контроль над телом, момент стопроцентной слабости. С чем это связано, я не знаю, наверное, выгорает избыточный адреналин… Но не беда, этой моей слабости никто не заметит, особенно под аутентичный грохот «Rammstein», под могучий трубный глас Тиля Линдеманна — бывшего мастера по плетению корзин, бывшего серебряного призера Чемпионата Европы по плаванию среди юниоров, а ныне вокалиста самой ангажированной группы современности, который остервенело и по-фашистски четко выдавал в эфир припев трека «Keine Lust» из альбома «Reise, Reise».

Меня затрясло до того сильно, что я аж вошел в резонанс с музыкой.

— Только гляньте на него! — изумился агент, который как раз гнал машину по узкому тротуару, невозмутимо сшибая столики и стульчики, выставленные у дверей многочисленных кафе и обращая в бегство обедающих граждан. — У нас на хвосте мильтохов тьма-тьмущая, в узилище заточить нас хотят, а главный убийца преспокойно колбасится под фашистский «Rammstein», тащится даже… Где бы мне таких нервов украсть?

А почему бы и не поколбаситься под «Rammstein»? Собственно, это моя любимая группа, и у меня с ней связаны приятные воспоминания. Совсем недавно, в 2001 году, я устроил себе «большие каникулы» и, наплевав на свои текущие «проекты», рванул в Европу, там разыскал «Rammstein» и всюду следовал за ними в их грандиозном турне 2001 года. Еще та была поездочка! Я покорешился с интернациональной группой дегинератов — яростных фанатов раммштайновского творчества, — и мы преследовали группу вместе, а заодно носились по всей старухе Европе, исследуя самые грязные помойки тамошней культуры. Доисследовались до полного одурения!

Я привез из той поездки массу впечатлений и триппер. Ужасный дерматовенеролог арабского происхождения по имени Али Сагдам Сахиб жестоко исколол мне всю задницу, впрыскивая в мой многострадальный «верхний наружный квадрант» какие-то сверхъяпонские антибиотики, но даже эти муки не поколебали моей твердой уверенности, что давешние каникулы удались…

— Ян, очнись! — крикнул агент. — Это про нас!

Музыка больше не играла, трансляцию прервали для спецвыпуска новостей, шпион выключил радио и переключил минителевизор с сигнала камеры на телеканал:

— …Совершено покушение на жизнь главы СМЕРШа генерал-майора Алексея Николаевича Пронина, прибывшие на место происшествия медики оказались бессильны, Алексей Пронин скончался от полученных ранений в 12 часов 27 минут…

— Найс джаб, Ян! — радостно воскликнул агент. — Я не еду в Ирак! Ех-у-у-у!

Моя трясучка мигом прошла. Опасность! Как скончался?! Почему скончался?! Что за черт! Этого не может быть! Я ведь все рассчитал… или жестоко просчитался. Вот влип!

— …Ведется преследование лиц, совершивших покушение. Ввиду виртуозности водителя, который управляет автомобилем преступников, убийцы еще не схвачены, но все выезды из города перекрываются армией, в небо подняты вертолеты милиции и «Беркута»…

— Ян, ти есть молёдьец! Ти есть короший зольдат, — с авторитетным видом похвалила меня Герда.

Да иди ты знаешь куда, майн либен, со своими похвалами… Дура! Не понимает, что теперь, если нас поймают, то нам конец, кто бы не заломил нам руки — нас пристрелят! Выживи Пронин, был бы шанс, что он захочет узнать, что это был за маскарад с хилыми пулями, а теперь — все… Теперь нам просто НЕЛЬЗЯ быть схваченными, теперь арест означает гарантированную смерть.

— …Вертолеты «Беркута» ожидают приказ открыть огонь на поражение…

— Иваныч, у «Беркута» на вертушках крупнокалиберные пулеметы?

— А то! — кивнул агент. — Если начнут стрелять — все! Пишите письма и кропайте некрологи! Но они не начнут. Я везу вас по густонаселенным улицам с интенсивным траффиком, пулеметный огонь нас, конечно, срежет, но вместе с нами достанет безвинных горожан и автолюбителей, а на это «Беркут» не пойдет. Если это случится, то город взбесится! Еще бы! Вместо того, чтобы охранять граждан, «Беркут» шпигует их свинцом! Хай поднимется невероятный, такие действия силовиков воспримут как повторение методов эпохи перестройки и центральный киевский офис «Беркута» осадят и сожгут толпы возмущенных граждан! Были прецеденты…

Сика-Пука оторвался от хвоста из милицейских машин и стремительно лавировал по улицам лишь под шум вертолетов. Я увидел за окном здоровенный овраг, огороженный плетеным забором — странноватая картина для города! На краю оврага в окружении множества плетеных веранд торчало здание с вывеской «Корчма Бабий Яр». Понятно! Этот овраг — Бабий Яр. Немцы не взяли этот Киев, поэтому здесь и нет памятника жертвам расстрелов, здесь трудящиеся горилкой разговляются…

Шпион взял телефон и кому-то дозвонился.

— Готовность тридцать секунд! — сказал он неизвестному абоненту. — Как только я появлюсь в вашем поле зрения, начинаем!

Агент вывел машину на широкий проспект, наподдал газу, и «Запорожец» стремительно влетел в длинный подземный туннель. Я обнаружил, что вдоль стены туннеля стоят шесть «Мустангов» точно таких же нак наш. Как только Сика-Пука поравнялся с ними, двигатели взвыли и все шесть устремились вперед, к выезду из туннеля.

— Старый трюк, — сказал я, — хочешь сбить с толку вертолеты преследования?

— Старые трюки — самые лучшие, — ответил агент, остановил машину, но двигатель не заглушил, — а этот трюк я усовершенствовал. Выходим!

Мы вышли из машины и перебежали к припаркованному рядом проржавевшему автомобилю, поразительно схожему с «Ауди 100», но именуемому «Москвичом». К кузову был прикручен корявый багажник, а на нем покоились два мешка картошки. Из «Москвича» выскочил какой-то немолодой типок интеллигентного вида, шпион дал ему какую-то бумажку, тип ее изучил, утвердительно кивнул, изорвал бумажку на куски и сунул обрывки в рот, потом сел в сика-пуковский автомобиль и рванул вслед за остальными «Запорожцами».

— Быстро! Быстро! На заднее сиденье, — поторопил нас агент, и мы влезли в потрепанный «Москвич».

На сидении валялись какие-то крестьянские орудия труда, ведро с огурцами, большущий бидон и пара деревянных ящиков с помидорами… От голоду мы не умрем, факт…

Сика-Пука скинул пиджак и сорочку от кутюр, засунул их под сидение, из кучи овощей, наваленных на переднем правом сиденьи, выхватил немытую головку свеклы и оцарапал ее ногтями так, что под ними стало грязно, словно у крестьянина. Потом облачился в припасенную в бардачке несвежую рубаху-вышиванку, натянул на голову нелепую кепчонку, скептически оглядел себя в зеркале заднего вида, тяжко вздохнул, завел двигатель и медленным ходом повел машину в обратную сторону, прямо навстречу приближающемуся вою сирен…

— Ложитесь под сиденье и укройтесь тряпкой! — скомандовал агент. — Прикиньтесь овощами!

Воющие сирены проскочили мимо, не обратив никакого внимания на наш «Москвич», тащащий на своем горбу ценный груз скудной пищи.

— Твоего водилу поймают и он нас сдаст, а на этой ржавой железяке мы не разгонимся, и нас догонит даже велосипедный патруль, — сказал я из-под толстой домотканой тряпки.

— Нет, — уверенно сказал агент, — тех шестерых — да, тех вполне могут переловить, но когда я их нанимал, я обосновано решил, что об этом «Москвиче» им знать не обязательно, а седьмого человечка не догонит никто. Это лучший в СССР криминальный драйвер, к тому же его подстегнет желание добраться до денег, которые я оставил ему в указанном месте. За такие-то деньги он и от молний Зевса-громовержца улизнет. К слову — это именно он обучал меня искусству экстремального драйва и всем тонкостям и нюансам составления планов отхода… Кого-кого, а его не схватят.

— Ну-у-у… тогда я спокоен…

Машина неспешно куда-то ехала, мы лежали под тряпкой в скорченных позах, а я под видом медицинского осмотра ощупывал Гердины выпуклости и впадины, дескать, не пострадала ли она? Не ушиблась ли? Нет ли где переломов? Герда против такой квалифицированной диагностики посредством пальпации совершенно не возражала, еще чуток, и я вообразил бы себя усердным аспирантом-гинекологом, но до этого не дошло. Одна из сирен, которые то и дело проносились мимо, вдруг стала стремительно приближаться к нам…