Наконец добежал до портье. Официанта так-таки не перегнал — удержался.

— Мне бы ключ от триста третьего номера.

— Шпрехен зи дойч? — спросил дежурный.

— Шпрехе, шпрехе, — ответил Слава, что значит: «говорю».

А сам никак вспомнить не мог, как же это по-немецки «ключ»? Знал же, знал и забыл.

— Фергессен, — прошептал он как бы про себя, что значит: «забыл».

А дежурный улыбнулся так по-хорошему:

— Забыл, значит, что ключ есть «шлюссель». А я русски помню. Карашо помню. Не забыл. Получайте, мальшик, шлюссель, нумеро драй хундерт драй. Поньяли?

— Понял, понял: триста три. Спасибо. Данке. Я спешу очень медведя смотреть.

Думаю, что никакой солдат не одевается по тревоге так быстро, как оделся Слава.

А потом он стоял в коридоре и ждал Асю Сергеевну. Туристы в это время торопливо проходили мимо, и Слава только слышал:

— Славик, ты что?

— Ничего.

— Пошли с нами. Мы в музей. Там, знаешь, показывают целый город, которому тысяча лет. Раскопали, собрали и под стеклянную крышу поставили.

— Ну?

— Вот тебе и «ну». Что ж ты стоишь?

— Я к Мише еду.

— А…

Славе очень хотелось посмотреть город, которому тысяча лет и который теперь под стеклянной крышей. И ещё ему хотелось посмотреть просто город, который он проехал на автобусе, а теперь можно было исходить пешком.

Да, не было человека из группы туристов, который бы не остановился возле него и не позвал пойти с собой.

Некоторые спрашивали:

— Кого же ты ждёшь?

И он отвечал:

— Асю Сергеевну.

Одна из наших туристок, быстро проходя мимо Славы, ткнула пальцем в пол и бросила на ходу:

— Хорош!

«Что это она?» — подумал Слава, посмотрел на свои ботинки и сразу всё понял. Последний раз он чистил их в Москве, но это когда было… После этого он шлёпал в дождь по лужам перрона, когда проезжали Польшу; потом на мокрые ботинки осела пограничная пыль первой станции Германии; где-то Слава чиркнул носком по извести. В общем, ботинки его были, прямо скажем, не блестящи.

Что было делать?

Дома всё просто и ясно: взял в тумбочке две щётки, бархатку и ваксу, вышел на лестницу и начистил ботинки так, что хоть смотрись в них. Но то дома. А как быть за границей? Вот оно — первое заграничное осложнение.

Думая так, Слава быстро расхаживал по коридорам взад и вперёд, но так, чтобы при этом не пропустить Асю Сергеевну. И вот, дойдя до самого конца коридора и быстро там развернувшись, он стукнулся носком о большой ящик на полу. На необычном этом ящике была табличка, и Слава кое-как прочёл на ней по-немецки. Этот ящик — величиной с большой радиоприемник — был автоматом для чистки ботинок. Надо же, чтобы человеку так повезло! Как говорится: на ловца и зверь бежит.

На той табличке была надпись: «Сюда опусти монеты».

Тут Слава быстро сунул руку в карман и проверил свои звякающие капиталы. Деньги его были у Якова Павловича, но несколько монет оставили Славе на карманные расходы. Ура! И тут повезло: на чистку ботинок хватало и ещё оставалось три пфеннига. Слава опустил монетку в щель, и тут автомат зажужжал и зашуршал. Быстро вертелись щётки, оплаченные пфеннигами. Но их кручение кончилось как раз в тот момент, когда один ботинок блестел, как зеркало, а другой был грязно-грязнущий…

Аси Сергеевны всё не было.

Авточистильщик молчал.

Вот беда.

Слава стоял теперь посреди коридора и с грустью смотрел на свои такие разные ботинки. С такими никак уж не выйдешь на улицу. А ведь Ася Сергеевна ждать не будет. Наши туристы, видимо опоздавшие, так пролетали мимо Славы, что даже не замечали его необычных ботинок.

Что было делать?

Последней прошла мимо Славы тётя Сима. Она спросила:

— Тебя что, наказали?

— Не.

— Почему же ты уткнул нос в стенку?

— Так.

— А почему не пошёл в музей?

— Надо очень…

— А почему хитришь?.

Слава молчал.

— Тебя обидели? — спросила тётя Сима.

И так это она как-то спросила — от всей, можно сказать, души, по-доброму, одним словом, — что Слава… Нет, только не подумайте, что он заплакал, как девочка. Он просто сказал:

— Никто меня не обидел, а мне просто самому на себя обидно.

И рассказал тёте Симе всё-всё про медвежонка и про то, как Ася Сергеевна обещала его взять в зоопарк, потому, наверно, что она знает, как туда поехать и какие там входы-выходы.

— Ася Сергеевна? — воскликнула тётя Сима. — Так она же ушла!

— Как — ушла?! — Слава не мог в это поверить. — Она же обещала мне найти моего Мишку и сама называла его Мишенька…

— Успокойся, — сказала тётя Сима и взяла Славу за руку. — Пойдём!

— Куда?

— К Асе Сергеевне.

— Так она же ушла?

— Ну и что? Я знаю, куда она ушла, и мы её там найдём. Она что, знает, как разыскать твоего Мишку?

— Знает, наверно.

— Ну вот и отлично. Поехали…

— Минуточку.

— Что? — спросила тётя Сима. — Тебе ещё надо куда-то на минуточку? Ну иди, я подожду.

— Нет, — сказал Слава, — ботинки…

Тётя Сима посмотрела на Славины ноги и ахнула:

— Давай дочищай второй. Что же ты?

— Пфеннигов не хватило.

Тётя Сима потащила Славу к автомату и вмиг опустила туда монетку. Щётки завертелись, автомат зашумел.

— Чисть же, чисть! — сказала тётя Сима.

Потом потащила Славу к лифту, а он сказал:

— Тётя Сима, щётки же ещё крутятся! Почистите свои ботинки. Ведь уплачено…

Она только махнула рукой. Так щётки эти и крутились зазря.

— Куда мы едем? — спросил Слава тётю Симу, когда они вошли в трамвай.

— На ярмарку, — сказала тётя Сима. — Я слышала, как Ася Сергеевна в ресторане уговаривала свою соседку по столу побыстрее есть, чтобы успеть на маленькую ярмарку… Понял?

Он-то понял, но молчал.

Ох и обидно же ему от этого стало!

Тётя Сима тронула Славу за плечо и как бы разбудила:

— Нам выходить!.. Ой, смотри, там, кажется, Ася Сергеевна. Она?

— Она! Она!

Они соскочили с площадки вагона, но в это время перед ними — по ту сторону широкой улицы — загорелся красный глазок светофора и полицейский поднял руку в белом нарукавнике. У нас такие нарукавники, только тёмные, надевают иногда счетоводы и делопроизводители — те, кому надо много писать. Это для того, чтобы не протереть рукава. А здесь белые нарукавники у всех полицейских, которые регулируют движение. И правильно: белый нарукавник хорошо виден издали, даже в сумерки или при плохом освещении.

Так вот, нарукавник белел посреди мостовой, автомобили и трамваи мчались мимо Славы и тёти Симы сплошным потоком, а в это время Ася Сергеевна уходила всё глубже и глубже в толпу людей.

А потом… потом Слава с тётей Симой пережидали жёлтый огонь светофора, шли на зелёный, стояли в очереди в кассу, покупали билеты на ярмарку и, пройдя сквозь широкие ворота, попали в толпу, в которой, конечно же, никакую Асю Сергеевну найти было невозможно.

— Ну, что будем делать? — спросила тётя Сима так, будто Слава был учитель, а она ученик.

А что он мог ответить: только пожал плечами.

Тётя Сима сказала:

— Раз пришли на ярмарку, посмотрим, что здесь происходит. Не уходить же обратно в гостиницу.

— Конечно, — сказал Слава, — не уходить. И потом, может быть, мы всё-таки встретим Асю Сергеевну.

Они пошли по ярмарке. Чего только там не было: карусели со скачущими лошадьми, тиры с вертящимися мишенями (выстрелил метко, и смотри, как завертелась ветряная мельница), лотереи, где можно было выиграть большущую коробку конфет и даже фотоаппарат, но, как сказала тётя Сима, в сто раз вероятнее выиграть бумажную розу, а продуть за неё всё, что в кошельке.

Вот такая была эта маленькая ярмарка — шумная, пёстрая от разноцветно светящихся реклам, и Славе показалось, что бесконечная: он не видел конца павильонам — стреляющим, играющим, зазывающим…