Последующие события, к сожалению, подтвердили эту оценку. В Лондоне слышать о высадке во Франции не хотели, а Мурманскую операцию под благовидными предлогами фактически сорвали. 3 сентября — в момент нового обострения ситуации на советско-германском фронте, когда бои шли у Киева и возникала угроза возобновления наступления на Москву, — Советское правительство в очередном послании И. В. Сталина с большой настойчивостью повторило свое предложение «…создать уже в этом году второй фронт…»,[37] который бы оттянул с советского фронта 30–40 немецких дивизий. Ответ? Вот рассуждения Черчилля, которые зафиксировал И. М. Майский:
«Черчилль ответил, что он понимает наше положение и полон самого горячего желания оказать нам помощь всеми доступными ему средствами. Он клялся, что готов пожертвовать 50 тысячами английских жизней, если бы он мог оттянуть с нашего фронта хотя бы 20 германских дивизий. Он признает важность того, что в течение одиннадцати недель мы ведем борьбу против Германии одни лишь с маленькой поддержкой со стороны британской авиации и что весь расчет Гитлера построен на ликвидации своих врагов поодиночке. Однако Черчилль и на этот раз повторил то, что я слышал от него раньше: вторжение во Францию невозможно».[38]
Горько было читать эти строки в Москве, к которой рвались нацистские полчища. Советский народ должен был надеяться лишь на свои силы. Именно поэтому, несмотря на исключительно тяжелое положение, Советский Союз не поднимал вопроса о втором фронте ни во время московской Конференции представителей СССР, Великобритании и США в конце сентября — начале декабря 1941 года, ни во время визита Идена в Москву в декабре 1941 года. О настроениях в Англии И. М. Майский писал в конце года:
«Впервые со времени прихода Черчилля к власти в палате чувствовалось сильное «настроение» и раздалась действительно сильная критика Британского правительства в связи с его позицией в отношении СССР… Любопытная деталь: когда после заседания я покинул парламент, ко мне вдруг подошел совершенно незнакомый мне молодой солдат и с сильным волнением в голосе произнес: «Я хочу Вам только сказать, мистер Майский, что мне стыдно за мою страну»[39].
6 ноября 1941 года в осажденной Москве И. В. Сталин в своей речи на торжественном заседании, проходившем в подземном зале станции метро «Маяковская», говорил:
«Одна из причин неудач Красной Армии состоит в отсутствии второго фронта в Европе против немецко-фашистских войск. Дело в том, что в настоящее время на Европейском континенте не существует каких-либо армий Великобритании или Соединенных Штатов Америки, которые бы вели войну с немецко-фашистскими войсками… Обстановка теперь такова, что наша страна ведет освободительную войну одна, без чьей-либо военной помощи…»[40]
Если на советско-германском фронте действовали более 200 дивизий противника, то на остальных «фронтах» — точнее говоря, на фронтах, которых практически не существовало! — оставались: во Франции, Голландии, Бельгии — 38, в Норвегии и Дании — 9 гитлеровских дивизий. Когда же вскоре вермахт потерпел первые сокрушительные поражения под Москвой, Ростовом и Тихвином, то (с декабря 1941-го по апрель 1942 года) были заменены и переброшены с Запада 39 дивизий и 6 бригад, в том числе из Франции — 18. Во Франции оставались дивизии ослабленного состава, несшие охранную службу, а в резерве ставки Гитлера были всего-навсего 5 дивизий и 3 бригады! С другой стороны, Англия находилась в состоянии войны с 1939 года. Поражение Франции было уже позади. Английский экспедиционный корпус — 338 тысяч человек — успешно эвакуировался с континента. В английских доминионах была проведена мобилизация. Англию твердо поддерживали Соединенные Штаты Америки. Иными словами, реальная возможность для действий с целью хоть немного оттянуть войска с Восточного фронта была. Но ею не воспользовались.
Гитлер торжествовал. 30 сентября 1941 года он заявил: «Утверждали, будто придет второй фронт. Когда мы начинали нашу атаку на Востоке, предсказывали, что второй фронт — у дверей. Мол, будьте предусмотрительны. Мы не обращали внимания и вместо этого маршировали дальше».
Вермахт продолжал маршировать, и в декабре 1941 года Черчилль, отправляясь в Вашингтон, писал в меморандуме, озаглавленном «Атлантика»:
«Главными факторами в ходе войны в настоящее время являются поражения и потери Гитлера в России. Мы не можем сейчас предсказать, как это повлияет на немецкую армию и нацистский режим. До сих пор этот режим существовал благодаря легко и дешево одерживаемым победам. Теперь вместо предполагаемой быстрой и легкой победы ему предстоит зима, полная больших потерь в живой силе и огромных расходов горючего и снаряжения.
Ни Великобритания, ни Соединенные Штаты не должны принимать никакого участия в этих событиях, за исключением того, что мы обязаны с пунктуальной точностью обеспечить все поставки снабжения, которые мы обещали».
Итак, «никакого участия» США и Англии — пусть русские истекают кровью! Этот циничный расчет, о котором в «Нью-Йорк тайме» еще 24 июня 1941 года писал тогда малоизвестный сенатор Гарри Трумэн, а в Англии разделялся министром авиационного производства страны Дж. Мур-Брабазоном, был не только частным мнением отдельных политиков. В отчете государственного департамента США, составленном в июне 1941 года, прямо указывалось: «Мы не должны заранее давать никаких обещаний Советскому Союзу о помощи, которую мы могли бы оказать в случае германо-советского конфликта, мы не должны брать на себя никаких обязательств в отношении наших будущих отношений с Советским Союзом».
Позиция Вашингтона
Листая страницы архивных документов 1941 года, мы чаще обращались к донесениям из Лондона — и это понятно. Если речь могла идти о совместной борьбе против агрессора, о непосредственной помощи Советскому Союзу, то советские государственные, военные и дипломатические деятели в первую очередь могли рассчитывать на Англию, которая находилась в состоянии войны с Германией, а не на США, пока еще сохранявшие нейтралитет. Но было понятно и другое: без участия США в войне Великобритания не пойдет на решительные действия.
Обратимся же к донесениям из Вашингтона. Вот первое развернутое сообщение от 22 июня 1941 года, пришедшее в Москву от советского посла К. А. Уманского:
«Буквально вся Америка живет только вопросами германского нападения на нас. Однако картина первой реакции значительно более пестрая, чем в Англии:
1. В широкой среде трудящихся и мелкобуржуазной публики, настроенной в основном изоляционистски, но искренне антифашистски, явный подъем нашей популярности, которому за истекшие с момента нападения 18 часов имеем десятки примеров в виде дружественных обращений к посольству, включая ряд просьб о принятии добровольцами в Красную Армию. В этих широких массах в связи с изменением характера войны после нападения на нас следует ожидать быстрого падения изоляционистских настроений, что отчасти диктуется и иллюзией, что фашистская опасность для Англии уменьшилась, следовательно, и перспектива прямого включения США в войну отдалилась. Это падение изоляционизма укрепляет внутриполитические позиции Рузвельта (…).
2. Реакционные изоляционисты Гувер, Линдберг и вся антирузвельтовская фашиствующая группировка сразу показали свое лицо, например заявление Уилера, что советско-германской войне надо радоваться, а коммунизму помогать нечего. Эта группа республиканцев и отдельных демократов плюс группа наших профессиональных врагов типа Буллита — Бэрли, плюс католическая иерархия уже начали, судя по ряду признаков, осуществлять давление на Рузвельта и взбешены выступлением Черчилля. Агентура этих людей крепко сидит в аппарате госдепартамента, влиятельного морского министерства, имеет влияние в прессе, например, скриппс-говардовской. Но хотя это и оппозиционное меньшинство внутри господствующих сил, у него имеются фашиствующие массовые организации, широкие связи, мощный аппарат пропаганды. Именно от этой группы и исходит основное тормозящее давление на Рузвельта по вопросу о сотрудничестве с нами в духе речи Черчилля. Рузвельт с этими кругами борется, но с ними считается, и в его непосредственном окружении имеются агенты этой клики, которые в недавнем прошлом сумели закрепить его на антисоветских позициях. В частности, Рузвельт боится влиятельных католиков.
