— Так вы записывали ваши разговоры?

— Кое‑что записывала.

— Я бы хотел сам прослушать.

— Это невозможно.

— Да бросьте вы! Речь идёт о моей жене, о её, возможно, жизни и смерти, а вы тут со своими церемониями, никому не нужными. Псевдонимы, куклы… Детский сад! Вы – частное лицо, с вас никто не спросит. И я вам как частному лицу говорю: отдайте записи, касающиеся моей жены, и вообще забудьте о ней, я сам во всём разберусь.

— Но я не могу их отдать!

Лицо В. В. стало совсем жёстким и он произнёс, разделяя слова:

— Немедленно. Дайте. Сюда. Ваши записи. Если не хотите, чтобы у вас их изъяли официально, а эту вашу лавочку вообще прикрыли.

(Позже её и в самом деле прикрыли, отобрав у Инны Янковской лицензию, но был ли причастен к этому В. В. – неизвестно).

Он достал бумажник и выложил на стол стодолларовую бумажку.

— Этого достаточно? Если мало, я добавлю.

Прозвучало, как угроза.

Инна поджала губы и вышла в другую комнату.

— Вот, возьмите, — она протянула ему кассету, на крышке которой было написано от руки «Маргарита».

— Что вы мне подсовываете?

— Это она.

Значит, все‑таки был псевдоним. Ну, бабы!..

— А деньги заберите, мне ваша жена достаточно заплатила.

В. В. не отреагировал на последние слова, сунул плёнку в нагрудный карман и вышел, сильно хлопнув дверью.

Итак, она завела себе психоаналитика! Полгода, а может, и больше туда ходит непонятно зачем, а он, муж, ничего про это не знает. Как это может быть? Они ведь никогда ничего друг от друга не скрывали, никаких тайн не было у них (хотя тайна – на то и тайна, чтобы о ней не знать и даже не догадываться). Теперь оказывается, что она скрывала от него такую важную вещь, как эти свои визиты к психоаналитику. Рассказывала там о себе, об их семейной жизни, о своих, должно быть, обидах на него. Какого чёрта! Но возможно (теперь он уже ничему не удивится), было что‑то ещё, скрытое от его глаз, что они могли там обсуждать.

Вернувшись в дом, он заперся в кабинете и стал слушать кассету.

— Представьте себе лес. Представили? Можете глаза закрыть. Опишите, что вы видите.

— Как я должна описать?

— Расскажите, какое там время года, время дня.

— Ранняя осень, листья уже наполовину жёлтые, под ногами хрустят, но ещё не все облетели, светло, вторая половина дня…

— А какой лес – хвойный, лиственный, или какой? Что там за деревья?

— Нет, не хвойный, он такой… смешанный… берёзки есть, клёны, в общем, такой среднерусский, когда‑то на обложке букваря такой лес был нарисован.

— Хорошо. А что ещё там есть, в лесу? Грибы, ягоды?

— Там всего полно – и грибов, и ягод, ещё птиц много, они поют, перелетают с места на место где‑то в кронах, высоко…

— А вы? Вот представьте себя в этом лесу. Вот вы идёте, и что делаете?

— Я иду… по тропинке… любуюсь лесом, слушаю птиц, вдыхаю запахи, знаете, как земля в лесу пахнет, сыростью такой, мхом, мне нравится…

— А если грибы заметите, наклонитесь, возьмёте?

— Я вообще‑то в грибах не разбираюсь, мне только, если кто‑то подскажет, а так – нет, не рискну.

— А ягода если?

— Диких я тоже не знаю, а если что‑то точно знаю, то в принципе могу сорвать, попробовать, но собирать в лукошко – нет, я не любительница, мне просто нравится гулять, гулять в лесу и все. Только я одна бы, конечно, не пошла, я боюсь.

— А чего именно вы боитесь? Волков, что ли?

— Волков, конечно, хотя откуда у нас волки… Я сама ни разу в лесу никакого зверя не видела, даже зайца. Нет, вру, зайца видела. На машине ехали однажды ночью, а он дорогу перебежал прямо перед нами, мы его фарами осветили. А вообще, я мало и бывала в настоящем лесу, так, недалеко от полянки, от дороги… Я всего боюсь – звуков, шорохов, самого своего страха боюсь, я трусиха вообще.

— А вот если вам страшно, но – надо зачем‑то обязательно пойти в лес, вы как, пойдёте?

— Смотря зачем.

— Например, ваш ребёнок заблудился, и надо его найти.

— Тьфу, тьфу, тьфу, не надо таких вещей говорить, а то я не буду играть в эту игру.

— Это не игра, это тест.

— Всё равно.

— Так как все‑таки?

— Ради ребёнка я куда угодно пойду – и в лес, и в гору, и к чёрту в пасть.

— И не страшно?

— Нет, в этом случае не страшно.

— Хорошо. Пойдём дальше. Вот идёте вы по лесу… Закройте глаза.

— Не надо, я и так все прекрасно представляю.

— Хорошо. Вот идёте вы по лесу, идёте, идете… И выходите на полянку, а на ней стоит… ну, некое такое строение. Может, избушка, может, домик маленький, а может, наоборот, большой, а может, землянка… Я вообще‑то не должна варианты подсказывать, вы сами должны сказать.

— М–м… Ну, это такой терем–теремок. Аккуратненький такой, чистенький, уютный…

— Дверь открыта?

— Она открыта, но не настежь, а так, притворена, но не заперта, так что войти можно.

— То есть любой, кто мимо идёт, может войти?

— В общем, да, если хочет, может войти…

— А что там внутри домика? Вот случайный путник вошёл, и что он там увидит?

— Там все тоже чистенько, убрано, половички тканые лежат, стол стоит, на столе самовар, сушки какие‑нибудь, печка есть, можно растопить погреться, лежанка с тёплым пледом…

— «Под святыми стол дубовый, печь с лежанкой изразцовой …». Так, да?

— Да, наверное, я эту сказку и представляла себе.

— Хорошо, пошли дальше. Вот опять вы идёте, идёте по лесу и перед вами – вода…

— Вода?

— То ли река, то ли озеро, то ли ручей, то ли… что ещё бывает? Что представили, то и говорите, только сразу, не думайте. Что вы увидели, когда я сказала «вода»?

— Речку.

— Она глубокая?

— Да, довольно‑таки.

— А вода холодная?

— Так, прохладная.

— А чистая?

— Очень чистая, даже камешки видны у берега.

— И что вы будете делать, когда подойдёте к этой воде?

— Опущу руки, умоюсь…

— А искупаться не захотите?

— Но ведь уже осень, холодно.

— Ну да. А ещё что станете делать?

— Ничего, посижу на берегу, посмотрю, я люблю смотреть на воду.

— Хорошо. Посидели вы у реки и пошли дальше. Идёте, идёте, и встаёт перед вами стена.

— Стена?

— Да, стена. Высокая–превысокая, ничего через неё не видно, длинная–предлинная – ни вправо, ни влево конца не видать. Что вы будете делать?

— А мне надо на ту сторону?

— Да, вам надо попасть на ту сторону.

— Тогда я пойду вдоль стены и буду идти до тех пор, пока она не кончится. Когда‑то же она кончится, правда?

— Безусловно.

— Ну, все?

— Все.

— Рассказывайте.

— Ну, слушайте. Лес – это ваша жизнь. Ранняя осень, вторая половина дня – как раз ваш возраст.

— И без леса ясно.

— Тем не менее. Бывает, человек молодой, а лес представляет, знаете, какой, — голый, заснеженный.

— И что это значит?

— Состарился раньше времени.

— Или ещё не родился. После зимы же всё равно весна.

— К сожалению, только в природе.

— Кто знает!

— Послушайте, кто кому рассказывает, вы мне или я вам?

— Я ничего, я молчу.

— В жизни вы любите и цените красоту – птички поют, запахи… Но вы человек непрактичный. Вам в лесу ни грибов, ни ягод не надо, вы в них даже не разбираетесь (или не хотите разбираться). Вы к жизни относитесь созерцательно. Но не безрассудно – ходите все‑таки по тропинке, поближе к опушке, в чащу не лезете. Вы немного ленивы и, к тому же, трусиха, но только до тех пор, пока это касается вас самой, для своих близких вы готовы на многое.

— Это все вы и так про меня знаете, без теста.

— Да, но тест ведь подтверждает, я же вас за язык не тянула, вы сами говорили именно так, а не иначе.

— А что значит: хвойный – не хвойный лес, берёзки и т. д.?

— Ну… Я бы сказала так, что вы человек скорее консервативный, тяготеете к привычному, к стереотипам, нежели к чему‑то необычному, экзотическому.