«Ответа не существует, — подумал мистер Нобусуке Тагоми, — так же, как и понимания. Даже в Оракуле. И все же я должен продолжать жить изо дня в день, несмотря на это. Пойду и поищу что-нибудь маленькое. Буду жить незаметно, чего бы это мне не стоило, пока, как-нибудь позже не наступит…» Несмотря ни на что, он попрощался с женой и вышел из дому. Но сегодня он не направился, как обычно, в «Ниппон Таймз Билдинг». Нужно было дать себе разрядку, сходить в парк у «Золотых Ворот» с его зверинцем и аквариумами, посетить такое место, где обитатели безмозглы, не способны к мышлению, а тем не менее наслаждаться жизнью. «Время. Ехать туда на педикэбе очень долго, и у меня будет достаточно времени, чтобы постичь ситуацию. Если это так можно назвать. Но деревья и звери не имеют души. Мне нужно хвататься за какого-то человека. При этом можно превратиться в ребенка, хотя, наверное, именно это и хорошо. Я мог бы повернуть так, чтобы это было хорошо». Водитель педикэба пыхтел вовсю вдоль по Керни-стрит, направляясь к центру Сан-Франциско. «Может быть, дальше проехать на фуникулере? — неожиданно подумал мистер Тагоми. — Ведь это счастье — прокатиться на самом чистом и плавном виде транспорта, который должен был исчезнуть еще в начале века, но почему-то до сих пор сохранился». Он отпустил педикэб и пешком прошел по тротуару к ближайшей остановке. «Возможно, — подумал он, — я уже больше никогда не смогу вернуться в „Ниппон Таймз Билдинг“, пропитанный духом смерти. Карьера моя окончена, но в этом нет ничего дурного. Совет Торговых Представительств найдет ему замену. Но сам-то Тагоми все еще ходит, существует, помнит каждую подробность. Значит, ничего он не достигнет уходом от дел». «В любом случае операция „Одуванчик“ сметает нас всех с лица Земли, независимо от того, чем мы занимаемся. Нас уничтожит наш враг, плечом к плечу с которым мы сражались на прошедшей войне. И чем же он нас отблагодарил за это? Еще тогда, наверное, нам следовало бы драться с ними, или сделать так, чтобы Германия проиграла войну, помочь ее противникам, Соединенным Штатам, Британии, России. Куда ни кинь, всюду безысходность. Строки Оракула неопределенны и загадочны. Наверное, он покинул мир людей в печали, оставив им свою неподдающуюся разгадке мудрость. Мы достигли того момента, когда мы одиноки. Нам нечего ждать помощи, как в прежние времена. Что ж, — подумал мистер Тагоми, — возможно, это то же неплохо. Может быть, это и к лучшему. Каждый должен сам попытаться отыскать свою дорогу». На остановке Калифорния-Стрит он вошел в вагончик и доехал до самого конца линии. Он даже выпрыгнул из вагончика и помог повернуть его на деревянном поворотном круге. И это из всего, испытанного им во время прогулки по городу, имело наибольшее значение. Но скоро это чувство ослабело, он снова почувствовал себя на краю пропасти, почувствовал совершенно отчетливо, именно благодаря тому, что воспринимал теперь все окружающее иначе. Разумеется, назад он поехал в вагончике, но теперь поездка превратилась в пустую формальность, как он обнаружил, наблюдая улицы, дома, экипажи, проносившиеся мимо него уже в противоположном направлении. Возле Стоктона он поднялся, чтобы выйти из вагончика, однако на остановке, прежде чем он начал спускаться, его окликнул кондуктор. — Ваш портфель, сэр. — Спасибо. Он забыл его в вагончике. Поднявшись, он забрал его и инстинктивно пригнулся, когда вагончик с лязгом тронулся дальше. Он подумал, что у этого портфеля очень ценное содержимое: драгоценный кольт сорок четвертого калибра, предел мечтаний любого коллекционера. Теперь он старался всегда держать его при себе на тот случай, если мстительные хулиганы из СД попытаются ему отплатить. От них можно ждать чего угодно. И все же мистер Тагоми понимал, что это новая привычка, несмотря на все случившееся, была признаком истерии, того нервного состояния, в котором он пребывал. или по улицам с портфелем в руке, он снова и снова убеждал себя, что не должен поддаваться панике — сначала принуждение, затем одержимость навязчивой идеей и наконец страх. Он не мог освободиться от него. Он рождался в нем и овладевал им. «Значит, я утерял свое восторженное отношение к своему хобби — коллекционированию? — спросил он себя. — Неужели все перевернулось из-за того, что я совершил? Вся моя страсть к собирательству уничтожена, а не только отношение к этому одному предмету. Главная опора моей жизни, сфера, увы, где я существовал с таким удовольствием». Окликнув педикэб, он велел ехать на Монтгомери-стрит к магазину Роберта Чилдана. «Надо выяснить все до конца. Есть еще эта единственная связь, соединяющая меня с любимым занятием. И эта же связь соединяет меня с произошедшим событием. Я, возможно, смог бы справиться с собой, если бы схитрил: например, выменял бы этот пистолет на еще более ценный исторический предмет. Этот пистолет для меня уже слишком предметен, его качества как реликвии полностью уничтожены недавним употреблением. Но ведь это мое личное ощущение, никто больше не будет испытывать аналогичного чувства к этому пистолету, ему не передастся мой персональный опыт. Он существует только в моей душе. Нужно освободить себя, — решил он, все более волнуясь. — Когда исчезнет пистолет, останется только легкий налет прошлого, потому что это не столько к моей душе, а по теории историчности, в равной мере и в этом пистолете. Надо разорвать уравнение, связывающее меня и в этом пистолете. Надо разорвать уравнение, связывающее меня с этим предметом. А вот и магазин. Сколько интересных приобретений сделал я здесь, — спокойно заметил он, как бы глядя на себя со стороны. — Это было и моим бизнесом, и моим увлечением». Расплатившись с рикшей, он подхватил портфель и быстро вошел в магазин. Мистер Чилдан, стоя у кассы, протирал тканью какой-то предмет. — Мистер Тагоми. — Чилдан поклонился. — Мистер Чилдан. Тагоми поклонился в ответ. — Какая неожиданность, какая честь! Чилдан отложил вещь и ткань и, обогнув прилавок, вышел навстречу гостю. Обычный ритуал, приветствия, поклоны и так далее, в том же духе. Однако мистер Тагоми почувствовал, что Чилдан сегодня какой-то не такой, как всегда, чуть более молчаливый, чем обычно. «Ну и хорошо, — решил он. — Обычно-то он такой шумный, назойливый, скачет туда-сюда. О может быть, это и не к добру». Тагоми положил портфель на прилавок и открыл его. — Мистер Чилдан, — сказал он, — мне бы хотелось обменять этот экземпляр, купленный у вас несколько лет назад. Насколько мне помниться, вы раньше не возражали против такой практики. — Да, сэр, — отозвался Чилдан. — Все зависит, к примеру, от состояния, ну и от некоторых других факторов. Он встревоженно и внимательно смотрел на мистера Тагоми. — Этот кольт сорок четвертого калибра, — сказал мистер Тагоми. Некоторое время оба молчали, глядя на револьвер, лежащий в открытом ящике красного дерева рядом с коробкой с частично израсходованными патронами. Легкая тень пробежала по лицу мистера Чилдана. Мистер Тагоми понял. Что ж, быть по сему. — Вас это не интересует? — угадал он. — Нет, сэр, — подтвердил мистер Чилдан твердым голосом. — Не буду настаивать. Силы, казалось, покинули мистера Тагоми. Придется отступить. Он почувствовал, как возвращаются прежние страхи. — Извините меня, мистер Тагоми. Мистер Тагоми поклонился, положил на место револьвер и коробку с боеприпасами и закрыл портфель. «Мне придется сохранить эту вещь. Такова судьба». — Вы кажется чем-то огорчены, — сказал мистер Чилдан. — Вы заметили? Его охватила паника. Неужели он приоткрыл кому-то свой внутренний мир? Он невольно вздрогнул. Определенно так. — У нас есть особая причина, почему вы хотите обменять этот предмет? — спросил мистер Чилдан. — Нет, — сказал он. Он в очередной раз прикрыл от постороннего взора свой личный мирок, что следовало бы сделать с самого начала. Преодолевая нерешительность, мистер Чилдан произнес: — Я очень сомневаюсь, что это было приобретено в моем магазине. Что- то не припоминаю, чтобы этот экземпляр проходил через мои руки. — Я уверен в этом, — сказал мистер Тагоми. — Однако это не имеет значения. Я понимаю вас и ничуть не обижаюсь. — Сэр, — сказал Чилдан, — позвольте мне показать вам новые поступления. У вас есть несколько свободных минут? Мистер Тагоми ощутил, как что-то старое и хорошо знакомое шевельнулось в нем. — Что-нибудь особенное? — Подойдите сюда, сэр. Чилдан пересек магазин, мистер Тагоми последовал за ним. В стеклянном закрытом прилавке на черном бархате лежали небольшие металлические узоры, в форме которых не сразу можно было разобраться. Мистер Тагоми нагнулся, чтобы получше их рассмотреть, и какое-то странное чувство стало им овладевать. — Я показываю это всем без исключения своим покупателям, — сказал Роберт Чилдан. — Сэр, вы знаете, что это такое? — Похоже на ювелирные украшения, сказал мистер Тагоми. Он заметил брошь. — Это все, разумеется, американского производства, но, сэр, это не старинные изделия. Мистер Тагоми вопросительно взглянул на него. — Сэр, это все — новые образцы. Бледное, отчасти маловыразительное лицо Роберта Чилдана загорелось страстью. — Это новая жизнь моей страны, сэр. Начало в виде крохотный, едва пробивающихся семян красоты. Выразив на лице заинтересованность, мистер Тагоми взял несколько вещиц, чтобы внимательно осмотреть их. Он решил, что в них было что-то новое, что оживило их. Закон Тао пробивался даже здесь. «Когда все окружено тьмой, первые проблески света неожиданно оживляют все вокруг, самые темные глубины. Мы все близки меж собой, каждому доводилось сталкиваться с чем-то на это похожим, точно так же, как я столкнулся здесь сейчас… и все же для меня это всего лишь металлолом. Я не могу восхищаться этим подобно Чилдану, к несчастью для нас обоих, но от этого никуда не уйти». — Весьма милые вещицы, пробормотал он. Он положил безделушки на место. Мистер Чилдан вымолвил: — Сэр, этого не понять так, сразу. — Простите. — Новая точка зрения вашей души. — Вы прямо-таки обрели новую веру, — сказал мистер Тагоми. — Хотелось бы и мне так. Но, увы, не могу. Он поклонился. — В другой раз, может быть, — сказал он Чилдану. Он проводил его к выходу. Мистер Тагоми заметил, что он даже не пошевелился, чтобы показать другие товары. — Ваша новая вера весьма сомнительного вкуса, — сказал мистер Тагоми. — Похоже, что вы пошли не совсем перспективным путем. — Прошу прощения, — сказал мистер Чилдан. Он не проявлял, однако, ни малейшего раболепия перед Тагоми. — Но все-таки я прав. Я вижу совершенно ясно в этих предметах пока еще только созревающий зародыш будущего. — Да будет так, — сказал мистер Тагоми. — Но ваш англо-саксонский фанатизм отнюдь не привлекает меня. И тем не менее определенно возникла какая-то надежда. Своя собственная надежда в своей душе. — До свидания. Он поклонился. — Я на днях еще загляну к вам. Возможно тогда мы сможем проверить, сбываются ли ваши пророчества. Мистер Чилдан поклонился, ничего не ответив. Захватив с собой портфель с кольтом сорок четвертого калибра, мистер Тагоми вышел из магазина. «Я покидаю это место с тем же, с чем и вошел, — размышлял он. — Поиски продолжаются. Поиски чего-то, что мне нужно, чтобы я был в состоянии возвратиться в этот мир. А что, если я куплю одну из этих странных, непонятных вещей, буду хранить ее, смотреть на нее вновь и вновь, размышлять, а впоследствии, благодаря ей, найду свой путь назад? Сомнительно. Это годится для Чилдана, но не для меня. И все же, если кто-то — даже один — находит свой путь, значит есть выход. Даже если мне лично и не удастся его найти. Я ему завидую». Повернувшись, мистер Тагоми зашагал назад к магазину. Там на пороге до сих пор стоял мистер Чилдан и смотрел на него. — Сэр, — сказал мистер Тагоми, — я куплю-таки одну из этих вещиц, любую, которую вы сами выберете. Веры у меня нет, но сейчас я согласен ухватиться и за соломинку. Он еще раз проследовал за мистером Чилданом к застекленному прилавку. — Я, неверующий, буду носить его при себе, время на время на нее поглядывать, раз в день, например. Месяца через два, если я так и не увижу… — В ы можете вернуть ее за полную цену, — сказал мистер Чилдан. — Благодарю вас, — сказал мистер Тагоми. Ему стало лучше. Он решил, что иногда нужно пробовать все подряд. И в этом нет ничего предосудительного, совсем наоборот, это признак мудрости, правильной оценки сложившейся ситуации. — Это успокоит нас, — сказал мистер Чилдан. Он вынул маленький серебряный треугольник, украшенный орнаментом из пустотелых капель, черный снизу, яркий и наполненный светом сверху. — Спасибо, — сказал мистер Тагоми.