Какой бы выход ни нашли они в конце концов, очевидно, что это не будет поворот к коммунизму, ибо коммунизм — западная ересь, воспринятая православно-христианской в прошлом Россией, — такая же неотъемлемая часть греко-иудейского наследия, как и сам западный образ жизни, и вся эта культурная традиция чужда индусскому духу.

Существует, правда, один фактор в экономической и социальной ситуации в Индии, который может дать шанс коммунизму — как бы экзотичен ни был он на индийской почве, — и этим подрывным фактором является все нарастающее давление численности населения Индии на средства пропитания. Это очень важный момент, ибо тот же фактор действует сегодня в Китае, Японии, Индокитае, Индонезии и Египте. Во всех этих незападных странах влияние Запада привнесло с собой прогрессивные методы увеличения продуктов питания за счет ирригации, новых сельскохозяйственных культур, совершенствования агротехники; и во всех этих странах, по крайней мере до сих пор, рост продуктов питания не обеспечил того, чтобы поднять уровень жизни растущего населения, а только смог удержать огромные массы населения на старом нищенском уровне, едва превышающем уровень голодной смерти. Поскольку постоянное увеличение продуктивности должно раньше или позже привести к убывающему плодородию почвы, жизненный уровень этого постоянно разбухающего населения обречен на снижение, и невозможно провести грань между нынешним уровнем и откровенным бедствием в огромных масштабах.

В такой отчаянной экономической ситуации коммунизм может найти для себя опору и здесь, в Индии, и в других азиатских странах, хотя он так же чужд их народам, как и западный образ жизни. Ибо коммунизм предлагает программу тотальной принудительной коллективизации и механизации как обманчивое средство вывода угнетенного азиатского крестьянина из тяжелого положения, в то время как предлагать этому крестьянству решать свои проблемы по американскому образцу было бы насмешкой. С той же проблемой народонаселения и ее воздействием на соревнование между Россией и Западом мы столкнемся и на Дальнем Востоке, но это станет предметом обсуждения в следующей главе нашего исследования.

В предыдущей главе мы отметили, что западный образ жизни более далек от индусского, нежели от русского или мусульманского, ибо в индуистском наследии если и присутствуют, то лишь незначительные вкрапления греческих или иудейских элементов, тогда как для ислама, России и Запада греко-иудейская традиция является общим наследием. Что касается Дальнего Востока, то у него еще меньше общего с культурным наследием Запада, чем даже у индусского мира. Правда, в искусстве Дальнего Востока ощущается влияние греческого искусства, однако это греческое влияние достигло Дальнего Востока через индийские каналы; оно пришло следом за индийской религией, буддизмом, охватившим Дальний Восток таким же образом, как греко-римский мир был охвачен религией иудейского происхождения, т. е. христианством. Верно и то, что другая религия иудейского происхождения — ислам, — распространившаяся по территории Индии путем завоеваний, достигла западных оконечностей Китая путем мирного проникновения. Таким образом, Дальний Восток, как и Индия, испытал влияние нашего греко-иудейского мира еще задолго до того, как на него в XVI веке обрушился удар современной западной цивилизации; однако на Дальнем Востоке это дозападное греко-иудейское влияние было еще слабее, чем в Индии. Слишком слабым, чтобы проложить дорогу родственной ему западной цивилизации. Так что, когда в XVI веке португальские первопроходцы совершили первую высадку на берега Китая и Японии, они воспринимались там как сверхъестественные пришельцы с другой планеты.

Эффект этого первого нашествия Запада на Дальний Восток оказался смешанным. Это была неустойчивая смесь восхищения с отвращением, и при самой первой встрече последнее возобладало. Незваные гости с Запада были отброшены назад, в океан, откуда они столь внезапно вторглись на дальневосточные берега; и после этого Япония, Китай и Корея закрыли свои двери для чужеземцев и постарались сделать все возможное, чтобы сохранить себя «царствами-отшельниками». Однако история на том не закончилась. Хотя западных захватчиков и изгнали из Японии в XVI веке и из Китая в XVII, они тем не менее вернулись обратно в XIX веке, и на этот раз им удалось внедрить западный образ жизни на Дальнем Востоке, как они уже успели сделать это в России и Индии и частично в исламском мире.

Чем же отличалась ситуация во время второй попытки Запада завоевать Дальний Восток, что позволило на этот раз победителю добиться успеха?

Одно очевидное отличие заключается в технологии. В XVI и XVII веках западные корабли и оружие не настолько превосходили вооружения и флот Дальнего Востока, чтобы дать Западу ощутимый перевес сил. В этом первом раунде борьбы между двумя цивилизациями Дальний Восток остался хозяином положения; и когда он почувствовал необходимость разорвать отношения, западным пришельцам не хватило сил противостоять этому. Но когда западные гости появились вновь на берегах Китая и Японии в XIX веке, баланс сил был в их пользу, ибо китайские и японские вооружения оставались все теми же, что и два века назад, в то время как на Западе за этот период произошла Промышленная революция; пришельцы вернулись, оснащенные новейшим оружием, с которым дальневосточные державы тягаться не могли. В этих новых обстоятельствах они были вынуждены уступить влиянию Запада, причем перед ними открывались два возможных пути. Если дальневосточное царство-отшельник попыталось бы проигнорировать технологический вызов Запада, то его крепко запертые двери быстро вышибли бы западные орудия. Единственной альтернативой было держать непрошеных гостей на расстоянии, освоив их собственное оружие; но это можно было сделать, лишь добровольно распахнув свои двери западным технологиям, прежде чем захватчик вломится силой. Японцы оказались проворнее китайцев и быстрее освоили производство и владение новейшими типами западных вооружений; но и китайцы в конце концов в самый последний момент успели переориентироваться, избежав участи Индии — полного закабаления западной державой.

Однако и на этом наша история не закончилась. Ибо, хотя технологическое превосходство Запада, пережившего Промышленную революцию, может объяснить, почему дальневосточные народы были вынуждены открыть свои двери Западной цивилизации в XIX веке, нам еще предстоит понять, что же побудило их разорвать отношения с западными пришельцами в XVII и XVIII веках. Разрыв при первом столкновении двух миров на первый взгляд удивляет, так как в XVI веке дальневосточные народы гораздо благосклоннее встретили этих, тогда еще совершенно незнакомых им чужестранцев, нежели тремя веками позже, когда те вернулись, отягощенные плохой репутацией, заработанной прежде. И тем не менее второе столкновение, характерное тем, что поначалу дальневосточные народы весьма неохотно вступали в контакт, закончилось внедрением западного образа жизни, в то время как первое, начавшееся весьма благожелательно, закончилось полным разрывом. Где же ключ к этой удивительной разнице между двумя актами одной драмы, драмы столкновения между Дальним Востоком и Западом?

Различие в реакции дальневосточных народов на западную цивилизацию в этих двух случаях имеет характер отнюдь не случайный или необычный. Реакция была разной оттого, что вызов, стоявший перед ними в каждом из случаев, был неодинаков. В XIX веке западная цивилизация предстала перед ними прежде всего в облике незнакомой новой технологии, в XVI же она возникла в облике новой незнакомой религии. Именно тот ракурс, в котором представала западная цивилизация, и предопределил различие в реакции, вызванной в умах и душах дальневосточных народов в первом и во втором случаях: незнакомую технологию не так трудно воспринять, как незнакомую религию.

Технология оперирует вещами и понятиями, лежащими на поверхности жизни, так что кажется практически безопасным взять на вооружение зарубежную технологию, не подвергая себя риску духовного закабаления. Но разумеется, представление, что, овладевая чужой технологией, связываешь себя лишь до определенной степени, скорее всего ошибочно. Истина в том, что все отдельные элементы культурного пространства имеют глубинную внутреннюю связь между собой, так что, отбрасывая старую и привычную технологию и овладевая новой и чужой, нельзя удержать изменения на чисто технологическом уровне, они постепенно будут проникать все глубже, подтачивая исконную культурную традицию и завоевывая все новые и новые пространства для пришлой культуры, которая продвигается шаг за шагом, проникнув через щелку, пробитую клином техники.