Стас нажимает отбой.

— Слушай, Николай, ну отец твой… Что за манера у этих заведующих: чуть что — сразу орать? Но ты не переживай, — хлопает Ника по плечу. — Я своих зятьев в обиду не даю. Ладно, дети. Идите в душ и завтракать будем. А потом у нас гости.

С кухни Люба и Ник выходят так же — держась за руки. И уже на выходе их настигает голос Стаса:

— На тот случай, если я неясно выразился: в душ — по отдельности!

Люба и Ник переглядываются и дружно улыбаются.

— Тебе нравится?

— Нормально.

— Что — и цвет не смущает?

— Люба, почему у меня такое ощущение, что унитазом в нашей квартире буду пользоваться только я? Если тебя не смущает розовый цвет — то почему меня должен? Это вообще вещь сугубо… утилитарная.

— Ты портишь мне все удовольствие! — она с досады притопывает ногой — прямо посреди зала сантехники в строительном гипермаркете.

— Я согласен доставлять тебе удовольствие, — он наклоняется к ее уху. — Но не здесь же. И не в процессе покупки унитаза.

Ник довольно наблюдает за выражением смущения на ее лице.

— Как тебе тот ламбрекен?

— Люба, что из ЭТОГО является ламб… этой штукой?

— Вон та штучка сверху, с драпировкой. Красиво. Тебе нравится?

— Угу.

— Что — угу?

— Нравится.

— Что именно тебе нравится?

— Ну, этот… ламберекон.

— Ламбрекен! Ты даже название не запомнил!

— Зачем мне знать название того, что будет висеть на окне?

— Ты портишь мне все… — и тут она замолкает под его насмешливым взглядом.

— Николай, да оставался бы уже у нас ночевать.

— Нет, спасибо. Мне завтра на работу рано, а от вас очень далеко ехать. Подниму вас тут ни свет, ни заря.

— Ну, вызывай тогда такси. Может, еще чаю с кексом на дорожку?

— Спасибо, Стас Саныч, но — нет. Очень вкусно, но больше не хочу.

— Мое дело — предложить.

А потом они уединяются в ее комнате.

— Ну чего ты упрямишься? Оставался бы у нас ночевать.

— Угу. Чтобы меня твой отец прибил. Он довольно ясно высказался на этот счет. Что, дескать, в своей квартире можем делать, что хотим. А тут — ни-ни.

— Ну и не надо «ни-ни». Кто тебе мешает спать на диване в гостиной?

— Ты!

— Я?! — предельно округлив глаза.

— Ты! Блин, — он проводит рукой по волосам. — Я думал, что раз мы жених и невеста, то хоть как-то сможем… А тут этот ремонт все время пожирает. Батя твой высокоморальный. Дэн сволочь завистливая, — Ник совсем удрученно вздыхает.

— Малыш Звероящер скучает? — она прижимается к нему, стоящему у самой двери в комнату.

— У нас секс в последний раз был в новогоднюю ночь! А сейчас, слава Богу, февраль уже на дворе!

— Кто-то говорил мне, что три месяца без секса — это вообще ни о чем, и от этого не умирают…

— От этого не умирают. От этого с ума сходят!

Только тут Ник сообразил, что в процессе диалога его ненавязчиво прижали к двери. И засунули ладошки под толстовку. Он хотел возмутиться. И, разумеется, не смог. Лишь выдохнул жалобно:

— Ты что творишь?…

— Молчи, мужчина. Когда женщина делом занята.

Он начал задыхаться. Потому что она перекрыла ему кислород своими поцелуями. Потому что долго и мучительно сражалась с «молнией» на джинсах. И когда ее рука наконец-то преодолела последнее препятствие в виде резинки на трусах, он застонал.

— А ну тихо! — его повелительно цапнули за нижнюю губу. — Тихо, кому я сказала!

Он попробовал быть тихим. Но это было невероятно трудно. За что она ему мстит этой медлительностью и неторопливостью?! Этими почти невесомыми движениями?! Снова теряется все вокруг. Туман вожделения, только ее губы и дыхание, только ее пальцы там. Он не выдержал этой пытки, сорвался, сжал свои пальцы вокруг ее ладошки. Вот так, сильнее, резче, пожалуйста… Она поняла, умница, девочка. И… и… и…

— Вот урод же… — это были его первые слова. Когда вообще говорить смог. — Придурок я. Прости меня.

— Перестань. Тебе не за что просить прощения.

— Угу. А полная пригоршня спермы — это мне кажется? — у него дернулся уголок рта.

— Посмотри на меня, — свободной рукой она обхватила его подбородок. Ой, взгляд какой виноватый… — Знаешь, мне один умный человек сказал однажды такую вещь.

— Какую?

— Не надо этого стесняться, Ник, — она смотрит ему в глаза, не отрываясь. — Не надо стесняться того, что мы хотим друг друга так, что нам плевать на все.

— Но не так же!

— Кто сказал?

Он вздыхает. Потом еще раз.

— Ладно. Все равно извини.

— Тебе было хорошо?

— Да, — совсем шепотом.

— Это главное.

— Главное — найти сейчас влажные салфетки.

— Погоди, у меня в сумочке есть, — она отклоняется назад и, порывшись в сумочке, стоящей на столе, достает упаковку. Он отбирает у нее и сам тщательно вытирает ее руку — пальчик за пальчиком. А потом целует так же — пальчик за пальчиком. И лишь потом, отвернувшись, приводит в порядок себя.

— Вы страшная женщина, Любовь Станиславовна. Меня в первый раз в жизни… так совратили.

— Помни об этом.

— Коль, ты закончил с розетками? — она окликает его из кухни.

— Да, почти.

— И я закончила тут всю грязь вывозить, — Люба проходит в комнату, вытирая пот со лба. — Даже не верится, что это все наконец-то скоро завершится…

На всю тяжелую работу они наняли бригаду отделочников — точнее, наняли родители в виде подарка на свадьбу, и будущие молодые супруги не стали демонстрировать гордость. Но всякую мелочь они уже доделывали сами. Двухмесячный ремонтный марафон почти завершен. Ламинат, обои, плинтуса. Собрана кухня. Готова ванная комната. Сколько это все стоило времени, нервов, денег! Но было еще и невероятно приятно. Обустраивать дом. Свой собственный дом. Их. Только их. Их собственный дом.