Музруков рассказал мне, что в 1936 году, когда он работал на Кировском заводе начальником цеха, у них произошел несчастный случай, погиб рабочий. После этого Борис Глебович ввел обязательный еженедельный „день техники безопасности“. И очень внимательно следил за тем, чтобы его приказ соблюдался».

Г. А. Соснин: «Борис Глебович, будучи директором комбината „Маяк“, в самый тяжелый пуско-наладочный период, принимая личное участие в ликвидации аварийных ситуаций, по необходимости неоднократно подвергался воздействию радиации. Видимо, поэтому он и в нашем институте требовал строгого соблюдения норм безопасности.

Как-то раз мы с ним были в цехе изготовления деталей из урана. Я показывал ему подборку готовой продукции, после чего, вытерев руки о марлевую салфетку, пошел к выходу. Он задержал меня и тихо сказал: „Идем мыть руки“. Я ответил ему: „Борис Глебович, это же простой уран, и после короткого контакта с ним мыть руки не обязательно“. На это он мне также тихо сказал: „Я это знаю, но нам (руководителям) нельзя демонстрировать производственникам пренебрежительное отношение к технике безопасности“. И он был прав — они же работают с ураном постоянно, и соблюдать правила им необходимо!»[60]

Одной из сторон общей политики в сфере безопасности всегда было предоставление определенных льгот людям, занятым на опасных объектах. На «объекте» нередко складывались ситуации, когда директору приходилось неординарными методами защищать интересы сотрудников. О таких решениях рассказал А. Д Пелипенко, заместитель директора института по кадрам. Он отмечал явную несправедливость, когда работающим в специальных условиях не предоставлялись льготы, если, согласно документам, сотрудники находились в этих условиях не более половины рабочего дня, хотя и достаточно часто.

Начало работ по созданию изделий, стойких к воздействию излучения, потребовало экспериментальной проверки наиболее уязвимых узлов, содержащих радиоактивность. Начиная с 1965 года, работники отдельных подразделений проводили исследования на ядерных реакторах, причем количество опытов возрастало. Уже первые результаты исследований подтвердили, что узлы, содержащие спецматериалы, имеют большую наведенную активность. Согласно данным контроля дозиметрической службы, работа с узлами в течение 15 минут давала двухнедельную дозу облучения, поэтому был установлен специальный режим: 15 минут — исследования на реакторе, затем вывод из работ на две недели. При этом сотрудники, получая радиационные воздействия не меньше тех, кто был занят такими работами постоянно, не имели никаких льгот: ни доплат, ни льготного стажа. Энтузиазма это не прибавляло. Необходимо было найти достаточно легитимный выход из такого положения.

Неоднократные выходы на комиссию по установлению льготного стажа ни к чему не привели. Скептицизм присутствовал относительно обращения с письмом в Совет министров СССР о введении такого вида работ в льготные списки. И тогда избрали более реальный путь. Был подготовлен приказ за подписью директора, которым ограниченный круг сотрудников был отнесен к разряду лиц, имеющих постоянную занятость. Отсюда следовали и все соответствующие льготы: начисление льготного стажа, получение в день работ на реакторе талонов на спецпитание, доплаты.

Приказ был подписан. По этому пути затем шли и в других подразделениях, решая вопрос о своих сотрудниках, занятых аналогичными работами. Формально директор мог сослаться на действующее законодательство и занять нейтральную, а по сути, отказную позицию. Но забота о сотрудниках, желание найти выход из непростого положения привели его к другому решению.

Следует сказать, что секретность и обеспечение безопасности накладывали серьезный отпечаток на повседневную жизнь жителей города, в определенной степени формировали привычки, своеобразный язык общения по производственной тематике. Сдержанность и строгость соблюдения режимных правил, с одной стороны, и необходимость общения и обсуждения проблем — с другой, порой сталкивались, входили в противоречие, вызывали раздражение при непродуманном, формальном, слепом следовании режимным инструкциям. Было и такое, когда под видом борьбы за режим ставили на место «слишком умных и принципиальных», были и доносы, которыми занимались не только режимные службы. Сегодня многое изменилось, создание умной техники привело к совершенно другим способам и методам обеспечения секретности и безопасности. Однако пока ядерное оружие является самым могучим политическим и военным средством обеспечения мира, упаси бог от его применения в качестве такового, режим будет существовать в тех или иных формах в любой стране.

Особый «сюжет» в истории отечественного ядерного центра — использование труда заключенных ГУЛАГа на его строительстве. Их и называли «спецконтингент». «Объектовец» второго эшелона, то есть приехавший в 1947–1948 годах, А. Н. Ткаченко вспоминал: «Характерной достопримечательностью будней того времени являлись колонны заключенных, сопровождаемые вооруженными солдатами с собаками. Маршрут этих колонн пролегал вблизи нашей гостиницы, и часто приходилось встречаться с колонной на узком участке дороги… Я всегда испытывал жуткое состояние, ожидая на обочине, когда пройдет колонна мимо. Хлюпающий топот сотен ног, хмурые лица, убогие, грязные одежды, рычание свирепых овчарок, нечленораздельные окрики конвоиров — все это производило какое-то гипнотическое, удушающее действие. В голове колом торчал один и тот же вопрос: что сделали эти люди, какое преступление совершили, что их гонят и содержат хуже, чем животных? Всматривался в лица, но никогда не удавалось встретиться с живым взглядом человека. Мутная река грязных одежд и лиц проплывала мимо в зловещем молчании, и ни одного проблеска личности невозможно отметить в ней…»[61] Действительно, с обочины невозможно вжиться в состояние тех людей, но реальность была реальностью, и подчинялась своим законам и правилам. Барак — площадка: таков был маршрут, и по нему шли эти колонны. Но с обочины также трудно объяснить, как же все-таки заключенные имели коллектив художественной самодеятельности, который выступал на сцене театра, правда под охраной. Статистика знает все. Некоторые оказались в заключении по печально известной статье 58 Уголовного кодекса, другие за уголовные преступления разной тяжести. Появились они на объекте в мае 1946 года, но уже в начале следующего года общее количество «спецконтингента» выросло до 9737 человек, в том числе 1818 женщин[62]. С 1947 года приток подобных «новобранцев» лишь нарастал. Сверхжесткие сроки строительства КБ-11 требовали все новых и новых рабочих рук Использование труда заключенных при осуществлении ядерного проекта — не открытие. Труд заключенных использовался при царях, и в период индустриализации в 30-е годы. Парадоксальность состояла в том, что как отбывающие наказание, так и вольнонаемные были, хоть и по разным основаниям, заинтересованы в ударном труде. Л. В. Альтшулер, первопроходец объекта, вспоминал виденный им нередко над колоннами заключенных плакат: «Запомни эту пару строк: работай так, чтоб снизить срок!» Этот вполне понятный для «зэков» девиз очень скоро стал лозунгом, выражавшим стремления всех тех, кто приехал в эти места добровольно и был буквально одержим стремлением сделать атомную бомбу как можно скорее. На саровской земле соединялось, казалось бы, несовместимое: подневольный и свободный, творческий труд. И все-таки противоестественность положения рано или поздно должна была сказаться. Наступило время, когда заключенные, отбыв свои сроки наказания, стали оставаться на объекте уже в качестве вольнонаемных строителей, причем зачастую не по своей воле. Вот здесь и возникли проблемы. В июне 1948 года П. М. Зернов направил первое письмо Л. П. Берии, в котором писал о том, что внутри зоны объекта находится до 200 человек, освобожденных из лагеря по истечении срока наказания. Размещены они в жилом поселке объекта… Начались кражи и убийства. Зернов видел ненормальность положения, когда ранее по постановлению правительства из зоны отселили нежелательных лиц из вольнонаемного состава, а теперь оставляли ненадежных и опасных людей. Вопрос об удалении этих лиц из зоны ставился перед МГБ и МВД СССР, но ответного решения получено не было. В августе Зернов вновь обращается к Берии. После «очистки» территории объекта от всех подозрительных лиц начиная с февраля 1948 года число «нежелательных элементов» в зоне ядерного объекта не только не уменьшилось, но резко возросло. В марте-апреле освободились из лагеря, отбыв срок наказания, 70 человек, из них 38, осужденных за кражи, грабежи и убийства. После принятых в мае 1948 года указов Президиума Верховного Совета СССР, в мае-июне из лагеря строительства объекта освобождено по амнистии 1500 человек В итоге на 30 августа 1948 года из заключения было освобождено 2292 человека, из них 1678 оставлены в зоне на правах вольнонаемных.