— Урок фонетики отодвинем на час, — отозвалась Росита.

— Умница сеньорита. Иди не спеша. Возьми за­паянный кофейник — пусть видят...

— Один кофейник у меня уже лежит в корзинке, — хитро сказала Росита.

— Умница вдвойне. Береги себя, девочка.

— А отец? — шепнула она.

— В надежном месте. Лети.

Росита не догадывалась, что на смену ей пришли два человека, вызвавшие у нее такие различные чувства: Рина, которая показалась ей заводилой студенческой компании, отчаянная, бесшабашная мексиканка, и тот, что поддразнивал Андреса и подбивал Рину вмешаться, но сам потасовки избежал.

А Рина, входя в знакомый подъезд, тоже вспомнила, как укрывалась здесь с Андресом. Сейчас ее сопрово­ждал другой; у него были хорошие манеры, он модно одевался, был непринужден и галантен, с ним не скуч­но девушке, — но только не Рине.

Рину и Адальберто вызвал к себе Ривера. Расспро­сил о положении в Университете. Узнав, что аресты продолжаются, заметил, словно бы для себя:

— Самое страшное во всякой борьбе — это провока­тор и провокация.

— У нас не может быть провокаторов, — возразил Адальберто. — Члены комитета знают друг друга давно.

— А случай в «Гватемале»? — строго опросил Ри­вера.

Рина вскрикнула:

— Что вы хотите сказать, товарищ? Что мы... или я... спровоцировали скандал? Это низко. Это подло так думать!

— Я хочу сказать, — оборвал ее Ривера, — что во­влечь в драку с офицерами весь студенческий забасто­вочный комитет в момент, когда сотни товарищей ждут от вас указаний к действию, — равносильно самой элементарной провокации. И я хочу знать, кто в этом виноват.

— Виновата я, — сказала Рина. — Андрес здесь ни при чем. Первая начала я. — Она бросила взгляд на Адальберто, но он молчал. — Возмущались все, а в дра­ку полезла я, — вздохнула она.

— Кто все? — спросил Ривера.

— Ну, не помню. — Взглядом она призвала на по­мощь Адальберто, но он сосредоточенно думал о своем. — Словом, это не так важно. За мной потяну­лись остальные. Если вам нужен провокатор, — значит, это я, — с вызовом заявила Рима.

— Не нужно многое брать на себя, Рина, — наконец остановил ее Адальберто. — Мы могли удержать тебя и не сделали этого.

Рина презрительно усмехнулась, и Адальберто по­краснел, что не укрылось от Риверы. Юноша продол­жал:

— Рину Мартинес мы знаем давно, товарищ. Отец ее воевал под Мадридом и там остался лежать. Рина ребенком приехала к нам с матерью... Впрочем, о ма­тери Рины не стоит говорить...

— А ты скажи, — вспыхнула Рина.

— Мать вышла замуж за следователя из тайной по­лиции, но Рина ушла из дому и с этой семьей не свя­зана. С первого курса Рина участвует в нашей борьбе. За нее поручится весь факультет.

— О Рине достаточно. Расскажите об остальных членах комитета. Об Андресе, о себе, — попросил Ри­вера. — Я вас мало знаю.

— У Андреса жив только отец, — начал Адальбер­то. — Он учитель в Кецальтенанго. Получает мало. Андрес подрабатывает уроками. Это активный това­рищ. Он спас от отчисления многих из нас. Мои роди­тели живут в Сакапа. У них небольшой надел земли, свой дом. Я мало успел поработать в комитете, но кое-что сделал. Несколько листовок — моих рук дело.

Ривера все выслушал и спокойно оказал:

Дальнейшую связь будем держать через Андреса. Здесь вы меня больше не найдете.

— Скажите прямо, что вы нам не доверяете, — усмехнулась Рина.

— Когда я говорил это прямо, вы упрекнули меня в подлости, — мягко сказал Ривера. — Не следует торо­питься с выводами. Подумайте о нашем разговоре.

— А где может быть Андрес? — спросил Адаль­берто.

Ривера пожал плечами.

— Мы ему ничего не поручали. До свидания, моло­дые люди.

И, глядя им вслед, заметил:

— Есть здесь что-то такое, чего я не знаю.

Рина сказала в патио:

— Посиди здесь. Я выйду из подъезда первая.

— Рина, мне нужно с тобой поговорить, — попросил Адальберто.

— Опять о чувствах? Право же, Адальберто, у нас есть более важные дела.

— Рина, ты недовольна мною?

— Я недовольна собой, — спокойно заметила Ри­на. — Когда ты шепнул мне в кафе: «Надо его отсто­ять!» — мне следовало предложить тебе заткнуться.

Ривера увиделся с Робом только поздней ночью. Они обсудили новость, переданную Мигэлем.

— Не пустить ли в это дело Вирхилио? — задумчиво предложил Ривера.

— Ему не очень доверяют. — Роб был тоже озабо­чен. — Не понимаю: Карлос молчит, мальчишки ис­чезли...

— И Андрес не откликается, — прибавил Ривера. — Нет, Чако надо обезвредить. И, кроме Вирхилио, это вряд ли кто может сделать.

— Слушай, Ривера, одно странное совпадение, — Роб улыбнулся. — Хозяин кафе торгует оружием с не­ким сеньором Эспада, а мой сосед по койке — тоже Эспада.

Ривера быстро взглянул на него:

— За спекулянтами может следить полиция. Не сменишь ли квартиру?

— Я уже думал об этом. — Роб развел руками. — Но мой Эспада — вне политики и вне сделок. Жизнь его согнула.

— Не ошибись, Роб, — прищурился Ривера. — Он может думать это же о тебе.

Оба засмеялись.

...Росита вышла из душного кафе подышать воз­духом. В маленьком скверике она увидела знакомую фигуру девушки с зачесанными назад блестящими во­лосами. Девушка сидела и плакала.

— Сеньорита Рина, — обратилась к ней Росита, — вы опять забыли нашу поговорку?

Рина прижала ее к себе и разрыдалась во весь голос.

— Тогда слушайте сказку, — быстро предложила Росита. — Когда наши предки убили завоевателя,[50] его вдова Беатриса приказала избрать себя капитан-гене­ралом Гватемалы и заставила индейцев на двадцать шесть суток погрузиться в траур. Но в полночь ударило землетрясение и страшный Агуа[51] напустил на столицу потоки ревущих вод. Вода затопила храм, где укрыва­лась Беатриса. Она была капитан-генералом всего сутки, и с той поры, когда женщина очень убивается, у нас говорят: «Двадцать шесть суток скорби — слиш­ком много даже для капитан-генеральши».

Рина улыбнулась сквозь слезы.

— Если бы у тебя был человек, которого ты очень любишь, — спросила она, — и ты знала бы, что он дол­жен скрываться, прятаться, а тебя упрекают в том, что ты хотела его погубить, — что бы ты сделала?

Росита засмеялась:

— Я еще никого не любила, сеньорита. Как я могу сказать? — И опросила с любопытством: — Любить — это очень страшно?

— Любить — это прежде всего радостно, — сказала Рина. — Любить — значит бороться вместе с другом, жить с ним одной мечтой, радоваться всему, чему ра­дуется он. И верить в него, очень верить.

— Вы знаете, сеньорита, — с испугом сказала Ро­сита. — Мне кажется, что я тоже начинаю любить.

Второй, третий, четвертый день ходят мальчишки к своей стеле. Каменные люди молчат. Они молчат уже двенадцать столетий; с той поры, как их создатели покинули Киригуа и, гонимые голодом или угрозой чужеземного нашествия, бежали и растворились в дру­гих краях. Великую тайну этого загадочного исчезно­вения стелы хранят. Так раскроют ли они свои уста ради маленького секрета, который хотят извлечь из них двое обыкновенных гватемальских мальчишек?

А мальчишки верят, что камни заговорят. Ведь так обещал их команданте!

Днем они стараются не выходить из будки обход­чика, чтобы не натолкнуться на агентов компании. Когда же солнце катится к горизонту и площадь у развалин пустеет, Хосе и Наранхо пробираются в лес и осматривают свою стелу. Они знают каждую ее изви­лину, каждый выступ. Но ничего нового не находят.

— Хосе, а вдруг команданте в бреду перепутал? Сказал об одном столбе, — думал о другом.

Хосе не согласен:

— Два раза об один камень не спотыкаются. Ко­манданте все время повторял: «Стела с ошибкой».

Наранхо испугался какой-то мысли; глаза его чуть не вылезли из орбит, а голос стал пронзительным: