7 Опера А. Н. Верстовского по роману М. Н. Загоскина.
XVI. БОЛЕЗНЬ И СМЕРТЬ
Еще в начале января 1852 г. Гоголь работает, готовя к выпуску собрание сочинений и правя "Мертвые души". Но 26 января произошло событие, которое подорвало душевные и физические силы писателя,- умерла Е. М. Хомякова, сестра поэта. Языкова, человек чрезвычайно духовно близкий Гоголю. Эту потерю он переживает так же остро, как переживал первое время потерю Пушкина и Виельгорского. Как и после кончины И. Виельгорского, Гоголь испытывает страх смерти. Перемены в его состоянии хорошо переданы в дневнике В. С. Аксаковой, из которого видно, что в начале февраля к писателю вернулось хорошее расположение духа, он даже пытается вернуться к работе над "Мертвыми душами", но, видимо, это была последняя вспышка; после 3 февраля наступил слом. Этот слом в душевном самочувствии Гоголя связывают с пребыванием в Москве протоиерея Успенского собора г. Ржева о. Матвея Константиновского. Многие считали, что этот человек имел пагубное влияние на впечатлительного Гоголя и спровоцировал вспышку религиозного исступления, которая в конце концов свела Гоголя в могилу, а также подвигнул писателя на сожжение рукописи второго тома. Сам М. А. Константиновский эти обвинения отвергал, хотя и признавал, что критиковал не понравившиеся ему страницы поэмы.
Встреча его с Гоголем состоялась 5 февраля, и во время разговора Гоголь сказал что-то такое, что сам же и счел оскорбительным для о. Матвея, на следующий день он написал ему извинительное письмо. Разговор этот, видимо, вообще произвел на Гоголя удручающее впечатление. Об этом идет речь в письме Д. Н. Свербеева к жене от 26 февраля 1852 г. Рассказывая о смерти писателя, Свербеев пишет: "Я его встречал часто у Хомякова; казалось, был весел. Вдруг слышу - болен, не принимает никого. Я к нему заезжал два раза... Он никого не пускал. Слышу, что имел свидание с каким-то аскетом, священником из Тверской губернии, Гоголь вдруг говеет на масленице и держит, как оказалось после, самый строжайший пост... Еще до кончины узнали, что за день или за два он ночью тайно от всех сжигает все свои сочинения и тут же и "Мертвые души"; после не осталось ни строчки, кроме чужих к нему писем" (ЛН. Т. 58. С. 747).
Смерть Гоголя потрясла Россию, как прежде потрясла ее смерть Пушкина. Тя-{632}гостное впечатление от ужасной кончины усугублялось несбывшимися ожиданиями второго тома "Мертвых душ".
Подробности панихиды и похорон Гоголя стали предметом многочисленных писем. Е. М. Феоктистов писал в Петербург И. С. Тургеневу: "Вчера мы похоронили его. Вся Москва решительно была на похоронах. Огромная университетская церковь не вмещала народу - кроме Назимова, Закревский и пр. были в полных мундирах - также профессора, которые некоторое время несли гроб и передали его потом студентам и прочему народу. Гроб не дали ставить на колесницу и на руках донесли его до могилы в Даниловом монастыре, верных 6 верст. Я нес его до могилы и опускал в нее гроб. Пишу Вам эти подробности, потому что в них наиболее выразилось... уважение к Гоголю. Когда тело его лежало в университете, церковь была отперта, и даже ночью приходил народ поклониться ему. Можно сказать, что вся Москва перебывала у гроба. Он лежал в лавровом венке, а в руках был букет иммортелей. Я сорвал листок с венка и взял цветок иммортелей - на память" (Там же. С. 743). Феоктистов передал лишь внешние обстоятельства и обстановку события, но точнее всех, пожалуй, сумел оценить значение совершившегося и масштаб потери человек, не видевший похорон, А. В. Никитенко, писавший Т. Н. Грановскому: "...мысль, что эти строки идут в Москву, приводит меня к другой, горестной мысли о том, что случилось недавно у вас в Москве, или, лучше сказать, в России,- о смерти Гоголя. Смерть как смерть, дело обыкновенное до пошлости, хотя мы никак не привыкнем не считать ее важнейшим делом. Но грустно, ужасно грустно видеть умирающего в судорожных тревогах неудовлетворенной жизни и, может быть, даже умирающего от этих тревог. И между тем здесь гибнет одна из благороднейших, прекраснейших сил нравственного мира... А между тем история идет себе спокойно, торжественно и холодно, нимало не заботясь, чьи кости она топчет - Патрокловы или Ферситовы..." (Там же. С. 750). "Великого не стало",- как сказал Гоголь о смерти Пушкина. Те же скорбные ноты от ощущения невосполнимости утраты для всей русской культуры и в письме А. Н. Панова к С. Т. Аксакову: "О смерти Гоголя что могу сказать? Мне жаль его как человека, много страдавшего душевно, но сожалением вовсе не объясняется то чувство, которое испытываю, узнав о его кончине. Бывают в жизни каждого мгновения, в которые будто отрывается часть души, умирает одна из сил душевных и наступает тяжелое сознание внутренней пустоты. Пуст стал мир художества на Руси без Гоголя, и кто сколько-нибудь способен чувствовать искусство, тот, конечно, и в самом себе не может не ощущать этой внутренней пустоты. Смерть Гоголя есть вместе с тем и смерть одной из лучших, по крайней мере утешительных, сил души в нас самих" (Там же. С. 752).
1 Гоголь не впервые видел смерть лицом к лицу. Еще 21 мая 1839 г. практически на руках Гоголя скончался Иосиф Виельгорский. Смерть Е. М. Хомяковой оказалась в одном ряду с глубоко потрясшими Гоголя смертями Пушкина и Виельгорского.
2 Согласно описи имущества Гоголя, составленной после его смерти, у него оказалось вещей на сумму 43 рубля 88 копеек. "То, что попало в опись, это - скарб человека, донашивающего старые свои обноски, совершенно равнодушного не только к моде, но и к простейшим удобствам туалета. Этому впечатлению сознательной бедности, в которой доживал Гоголь последние месяцы своей жизни, только содействует то обстоятельство, что на руках у Шевырева в это же время находилась сумма в две с лишком тысячи рублей, принадлежавшая Гоголю: сумма эта, по прямому удостоверению самого Шевырева наследникам Гоголя, была "благотворительная сумма, кото-{633}рую он употреблял на вспоможение бедным молодым людям, занимающимся наукою и искусством". Эту сумму Гоголь не считал своей и оттого не держал ее у себя, вверив распоряжение ею Шевыреву" (Гоголь. Материалы и исследования. Т. 1. С. 370-371).
3 Цитата из главы 18-й Евангелия от Матфея: "Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное" (ст. 2-3).
4 Загадочную смерть Гоголя современники связывали с уничтожением второго тома "Мертвых душ", который автор сжег якобы в припадке безумия. Эту точку зрения одним из первых высказал А. С. Хомяков. Некоторые усматривали причины сожжения в художественной неудовлетворенности Гоголя результатами труда (см. письмо Самарина к Смирновой от 3 октября 1862 г. // Наст. изд. С. 468). Эта точка зрения возобладала в трудах одного из авторитетнейших исследователей жизни и творчества Гоголя Н. С. Тихонравова: "Последнее сожжение второго тома "Мертвых душ" вызвано было тем же строгим отношением художника к своему труду, каким и первое; в основе того и другого приговора лежало справедливое недовольство "выдуманными" образами и особенно тою "идеальностью", неестественностью образов, которая ненавистна была Гоголю в произведениях. Кукольника и Полевого. Предсмертное сожжение многолетнего труда не было у Гоголя следствием болезненного порыва, нервного расстройства; всего менее можно в нем видеть "жертву, принесенную смиренным христианином": оно было сознательным делом художника, убедившегося в несовершенстве всего, что было выработано многолетним мучительным трудом" (Гоголь Н. В. Сочинения. 10-е изд. М., 1889. Т. 3. С. 576). Однако Ю. В. Манн убедительно доказывает, что "трагедия второго тома и вместе с ним всего замысла не может быть понята в рамках имманентного развития текста". Он считает, что "Гоголь заведомо обрекал себя на неутомимость творческого беспокойства, на бесконечность художественного совершенствования, которое обращалось в столь же бесконечный процесс совершенствования нравственного. Ведь дело писательское неразрывно связывалось в его представлении с "делом души", и недостатки произведения воспринимались как свидетельство недостаточного внутреннего самовоспитания..." (Манн. С. 280).
