Через некоторое время я поняла, что являюсь позором своего атомного века. Я предала свою цивилизацию, хотя над ней трудились лучшие умы человечества. Надо было слезать с дерева, и немедленно. Но вместе с тем я ясно сознавала, что здешняя земля не принадлежала ни моему веку, ни моей цивилизации. На этой земле росли гигантские деревья и бродили дикие слоны и пантеры. Я выглянула в дверной проем и сквозь ветви далеко внизу увидела желтый огонь костра. Огонь притягивал меня, как и всякого первобытного человека. Огонь был началом моей цивилизации. Очень далеким началом. И если я вернусь хотя бы к этому началу, мне станет легче. А дикие слоны, пантеры и прочие тигры? Как быть с ними?

— Но почему дикий слон должен выйти именно на меня, почему тигр должен съесть именно меня? — ответила я себе. Этот довод показался мне неопровержимым. Я нащупала ногой в темноте первую ступеньку шаткой лестницы и стала спускаться. Туда, к земле, к огню…

Начало, вероятно, было именно таким, каким я увидела его в ту ночь. Они сидели у костра, прислонившись спинами к бамбуковой стене хижины. Женщины и мужчины. Полуобнаженные, маленькие, темнолицые. На плечи некоторых из них были накинуты грязные тряпки. И только вождь Сиданкани сидел, завернувшись в медвежью шкуру. Тут же рядом у огня примостились собаки. А вокруг стояли темные джунгли, и ветер шумел в кронах гигантских деревьев. В этих окружавших их джунглях и горах все было крупным, высоким и значительным. И от этого фигурки людей, жмущихся к огню, казались совсем маленькими, беспомощными.

Пламя костра освещало изуродованное шрамами лицо вождя. Он задумчиво улыбался одной стороной рта, и эта странная улыбка придавала его лицу какое-то трагическое выражение. Он был самым сильным из них и отвечал за них. Но он был частью их и ничего не мог для них сделать. Он не мог вывести их из джунглей туда, к сияющим в ночи городам. Он не мог вернуть им земли, которые отняли у них, чтобы создать в горах прекрасное озеро. Он ничего не мог. В этих лесных трущобах он делил с ними до конца их странную, нелепую судьбу.

Я не знаю, о чем думал вождь, смотря в огонь. Но вот он наклонился вперед, потом откинулся и запел песню. Низким печальным голосом. Песня была древняя. Может быть, очень древняя. Я не могла разобрать ее слов. Да и не пыталась этого сделать. Своеобразный ритм песни и ее мелодия завораживали, уводили куда-то в сумеречный мир первых снов человека. И моя мысль, усыпленная этой песней, покачивалась, как челнок без руля, на темной воде древней мелодии. Потом ее что-то нарушило. В нее вплелись два женских голоса. Заскрежетали кокоры. Заскрежетали ритмично и слаженно. И песня, обретя новую жизнь, пыталась разорвать темноту, но не смогла. О чем они пели? О том, что их окружает. О джунглях, о кореньях, о том, что они делают, о диких слонах, которые топчут их тапиоковые поля, о пантере, которая предательски прыгает на спину человека.

И вдруг в джунглях раздался крик. Печальный и одинокий.

— О-о-о! О-о-о!

Ему откликнулся другой.

— О-о-о! О-о-о!

Но песня не прекратилась.

— Что это? — спросила я у сидящего рядом.

— Дикие слоны, — спокойно ответил он. — Они всегда приходят в это время. Наши сторожа их пугают.

И снова:

— О-о-о! О-о-о!

Несколько человек поднялись от костра. Они зажгли факелы и исчезли в ночи, растворившись в ней, как призраки.

Я задремала. Но сквозь дремоту я продолжала слышать эту бесконечную песню. Временами она уплывала куда-то, но потом снова начинала отчетливо звучать. Я открывала глаза и опять видела прокопченную стену бамбуковой хижины, огонь костра и темные лица людей. Но теперь я не знала, было ли это началом или концом. Концом древней расы австралоидов, разбитой на группы и заброшенной в джунгли, обреченной на вырождение и постепенное угасание. Концом расы, потерявшей возможность к движению…

Перед рассветом тьма сгустилась. Я отошла от костра и увидела на темном небе крупные звезды. На юго-западе стояла какая-то странная лиловая звезда. Потом запели петухи, и я поняла, что скоро уже рассвет. Кусок неба над горами на востоке стал светлеть. И призрачный его свет смешивался с туманом, который поднимался над джунглями и горами. Звезды постепенно гасли. И когда погасла лиловая звезда, запели птицы. Мужчины подбросили дрова в костер. Из хижины вышла женщина и, усевшись на корточки перед огнем, стала чистить тапиоку. Над горами поплыли оранжевые облака — предвестники солнечных лучей. Вереница людей уходила сквозь туман в джунгли. Начинался новый день.

Во-первых, что такое карри? Карри — это острый соус. Его делают иногда из мяса, иногда из овощей. Здесь речь пойдет о мясном карри. Мясо в соус кладут разное. Говядину, баранину, курятину. И даже мясо дикого кабана. Каникары делают карри из мяса лесной крысы. И карри, приготовленное таким образом, считается лучшим деликатесом. А деликатесами, как известно, угощают гостей. Конечно, самых уважаемых и почетных гостей. В этот ранг я попала через три дня после появления в деревне Айранкаль. Я очень этим гордилась. Но день расплаты наступил скоро.

С утра Сиданкани отправился в лес осматривать ловушки. Вернулся он из леса веселый и довольный. Он нес на палке пять крыс, связанных за хвосты. Я равнодушно наблюдала за Сиданкани, не думая о том, что пойманные крысы могут иметь ко мне хотя бы малейшее отношение.

Сиданкани ловко освежевал крыс, и Айрави, отставив обычные коренья, стала готовить из них карри. И даже тогда я не заподозрила ничего худого.

Айрави готовила карри. Сиданкани подвешивал к дереву веревки из коры для тетивы луков и растягивал их с помощью груза. Я сидела перед хижиной и смотрела на реку. А маленький Чандырикани затаился в кустах в засаде и метил из лука поочередно в головы Айрави, Сиданкани и мою.

Сиданкани кончил возиться с веревками, выгнал Чандырикани из его засады и подсел ко мне. Сначала он, как и я, смотрел на быстро текущую реку. Потом втянул ноздрями запах, исходивший от крысиного карри, и, придя в отличное расположение духа, доверительно сказал:

— Сегодня, амма, ты попробуешь нашу лучшую еду.

— Хорошо, — бездумно согласилась я, продолжая смотреть на струи воды. Вода, освещенная предзакатным солнцем, постепенно становилась розовой.

— Хорошо, — повторила я и вдруг поняла, что сказала что-то не то. Мой мозг вновь обрел способность к сопоставлениям. Я вспомнила пять пойманных крыс, их шкурки, лежащие на траве, Айрави, суетящуюся около горшка с карри, и выражение блаженства на лице Сиданкани, втягивающего ноздрями запах готовящейся пищи.

«Так и есть», — подумала я. И еще не веря до конца в надвигающееся на меня бедствие, я с надеждой спросила Сиданкани:

— Какая еда?

— Карри из крыс, — торжественно произнес вождь. — Лучшая еда на свете.

Розовые струи воды поплыли у меня перед глазами. Хижина на дереве, в которой я спала в первую ночь, закачалась, готовая рухнуть вместе с деревом.

— Из крыс? — переспросила я.

— Для тебя только из крыс, — клятвенно заверил Сиданкани.

Я впала в глубокую задумчивость, чем немало удивила вождя.

— Не расстраивайся, амма, — успокоил он меня. — Карри хватит на всех. А тебе мы дадим самую большую порцию.

— Знаешь, Сиданкани, я спущусь к реке, прогуляюсь.

— Иди, иди, — охотно согласился вождь. — Как только все будет готово, я тебя позову.

Я спустилась к реке и села на камень. «Ну что теперь делать? — лихорадочно соображала я. — Съесть карри из крыс? Плохо. Не съесть? Отказаться? Совсем плохо. Тогда лучше сразу уйти из этой деревни и этих джунглей. Кто будет иметь дело с гостем, который пренебрег высшей почестью племени?»

Получалось все, действительно, нелепо. Господин Кришнан ушел в соседнюю деревню, и мне не с кем было даже посоветоваться. Я поняла, что в моей жизни наступил очередной черный день. И вдруг — как озарение. Я вспомнила, что в этой стране есть вегетарианцы.