— Пришлите своих людей, — перевел его слова переводчик. — Оленей я дам.

На следующий день командир нашей караульной роты Петров — однофамилец погибшего Петрова, напоминавший того своей решимостью и беспредельным авторитетом у бойцов, привез на нескольких нартах ценнейшую пушнину…

С нашей помощью вскоре здесь был создан крестьянский комитет, организовано кредитное товарищество, а потом прошел объединительный кооперативный улусный съезд.

Мой рассказ будет неполным, если я не расскажу о скромном и трудолюбивом человеке — Богатыреве. Неизвестно, когда он спал: часто прямо с партийного собрания отправлялся в какой-нибудь наслег. Особенно много хлопот вызывало влияние шаманов. Грохотом бубнов они заглушали наставления фельдшера, который, хотя и работал не покладая рук, не мог успеть везде. В результате, сопровождаемая завываньями и приплясываниями, якутка-роженица, сдерживая крик, тащилась рожать в какой-нибудь закуток, подальше от жилого места. Сразу после родов возвращаться с ребенком ей также запрещалось. Богатырев уговаривал и увещевал без устали, и не было ему равных в этом изматывающем деле.

Мне надо было торопиться в Якутск, чтобы использовать санный путь и не застрять на лето в Оймяконе. Возвращаться надо было только с одним проводником. Крепко обнял я Богатырева. Чувствовал, что больше мне его не увидеть. Он совсем сдал, съедаемый туберкулезом, — лицо его пожелтело, и скулы стали выпирать еще сильнее, а было ему всего двадцать восемь лет.

— Ну, прощай, друг!

— Прощай. — Он протянул мне старинный кремневый пистолет. — Это тебе на память.

— Полечиться бы тебе…

— Нет, Ваня, лучше я здесь…

Ранним мартовским утром мы отправились из Оймякона на парных нартах. Я ехал и думал о тяжелых утратах: под Оймяконом погибли от рук бандитов руководитель Колымской комсомольской организации И. Баронов, командир отряда Р. Игнатенко.

В конце февраля — марте 1928 года были полностью ликвидированы банды Артемьева, Кириллина и других. Дольше всех орудовали рецидивисты. Рахматуллин-Большойко, загнанный советскими бойцами в свое последнее убежище — пещеру, отказался сдаться. Когда его логово стали расстреливать из пулеметов, он сделал попытку прорваться и был убит.

Параллельно с организацией борьбы против бандитизма комиссия целенаправленно помогала партийным, советским и хозяйственным органам Якутской республики наладить нормальную жизнь. Выводы и рекомендации комиссии легли в основу работы Якутского областного комитета ВКП(б) и ЯЦИКа.

Вернуться в Москву вместе с комиссией мне не пришлось.

По приказанию особоуполномоченного ОГПУ я должен был вывезти из Якутии арестованных — наиболее опасных бандитов. Мне был придан находившийся в Якутске дивизион 9-го Сибирского полка.

Двадцать пять дней мы поднимались в буксируемой барже по Лене. Арестованные, а их было свыше ста человек, делали все, чтобы сбежать. И, честно говоря, охранять их было не легче, чем воевать с ними.

Мы конвоировали в основном бывших белых офицеров; многие из них были связаны с иностранными разведками. Им было чего опасаться.

Больше двух недель мы шли по тайге…

В Иркутске я сдал свои полномочия и тут же получил предписание срочно выехать в Москву. Новое неотложное задание ждало меня там.

1970 г.

Ему было тогда тридцать шесть.. Из них десять лет Георгий Прокопьевич Самодумов был членом ВКП(б).

В 1926 году, заполняя заявление-анкету в Барнаульскую контору госстраха, Георгий на вопрос — «К каким должностям вы считаете себя пригодным?» — отвечал: «К хозяйственным». Но время внесло свои коррективы. Он стал чекистом.

Нелегкий путь прошел сын бедного крестьянина из деревни Конява Могилевской губернии. Был батраком, затем ремонтником на железной дороге, два года «кормил вшей» в окопах первой мировой…

После демобилизации Самодумов прибыл на Алтай.

Когда Колчак захватил Сибирь, большевики ушли в подполье, а в июле 1919 года поднялось восстание в большинстве сел и деревень Алтайской губернии. Одним партизанским отрядом, бившим колчаковцев, командовал Георгий. Был ранен. С приходом Красной Армии в Сибирь вступил добровольцем в Первый Алтайский полк и занимал должность политрука…

В октябре 1929 года был откомандирован Алданским окружным комитетом ВКП(б) в отдел ГПУ: снова на передний край борьбы с врагами Советской власти.

Вот характеристика на чекиста, подписанная начальником Алданского окружного отдела ГПУ Карусем:

…Смеркалось. Мерно цокали по камням копыта. Самодумов и его помощник Петров возвращались в Незаметный, везя с собой золото с приисков. Вдруг у поворота из чащи раздался выстрел. Выхватив наган, чекист спрыгнул с лошади и бросился по канаве в сторону выстрела. На бегу успел заметить, что Петров, соскочив с лошади, побежал в глубь тайги.

— Ах ты, гад!.. — Вернись!..

Второй выстрел гулко прозвучал в сопках. Сильно ударило в грудь, в глазах разом потемнело, и Самодумов рухнул на землю. Удар о камень щекой вернул сознание.

Из чащи, считая, что теперь можно не опасаться, выбежали два бандита с охотничьими двустволками. Самодумов, собрав всю свою волю, сделал несколько выстрелов. Бандиты в растерянности отступили…

Лишь на следующий день, 7 июля 1930 года, приискатели, ехавшие домой, подняли его, истекающего кровью.

— Где ценности, где мой напарник? — был первый вопрос чекиста, когда его привезли в больницу в Золотинке. — Найдите его, он трус…

Шумят по весне в Алдане знаменитые тополя, шумят они и на улице Самодумова, что на прииске Ленинском.

Народ помнит тех, кто отважно стоял на своем боевом посту.

1967 г.

Шел один из дней уходящего 1916 года. В доме политссыльного Виноградова в Мархе собрались местные большевики. В назначенный срок пришел и Емельян Ярославский, он должен был выступить с докладом. Только он разложил перед собою листки, как послышался условный стук в стену.

Через мгновение в дом влетел урядник. Но перед ним, вместо ожидаемого «большевистского сборища», предстала обычная картина — мирно пьющие чай соседи. И разговор между ними шел самый заурядный. Друзья бахвалились своими охотничьими похождениями. Разочарованный урядник, скрывая злость, вынужден был убраться восвояси. Все облегченно вздохнули, а через несколько минут собрание продолжалось.

На таких сходках в доме отчима всегда самое деятельное участие принимал семнадцатилетний Василий. Конечно, ему чаще выпадало исполнение не очень интересной, но ответственной работы — охраны. Это его стук в тот день вовремя предупредил об опасности. Разве мог тогда сельский подпасок думать о том, что и дальше, всю сознательную жизнь, будет стоять на страже света и добра?

А впереди его ожидали сорок лет полной опасностей чекистской работы…

Пришла Февральская революция. Затем грянула Октябрьская социалистическая. Но вскоре в Якутии наступили черные дни колчаковской реакции.

В это время молодой Девяшин пытал счастье на золотых приисках неподалеку от Охотска. Вернулся он в Якутск в начале девятнадцатого. По приезде в родные места сразу же установил связи с большевиками, находившимися на нелегальном положении. Через считанные дни его дом в Мархе превратился в своего рода подпольный оружейный склад. Бывшие политссыльные приносили к нему длинноствольные трехлинейки, наганы, тяжелые ручные гранаты. Ох, как пригодилось это оружие во время свержения власти ненавистного Колчака!