Стали наводить справки. Запросили Минск. Оттуда ответили, что за нелегальный переход государственной границы Першин был осужден на три года и отбывает наказание в энской колонии. Из колонии сообщили: «Был такой, но недавно освобожден, выехал в неизвестном направлении».

Вскоре напали на след Першина в Москве. Тыльнер отлично понимал, что от такого преступника можно получить какие-либо показания, лишь арестовав его с поличным. Поэтому за Першиным установили наблюдение. Стало известно, что он в последнее время по ночам часто появляется возле института «Цветметзолото». Значит, готовится к взлому нового сейфа, приглядывается, выбирает удобный момент.

Подготовка велась на научной основе. У Першина был квалифицированный помощник Яровой — инженер по образованию. В его обязанность входила «глубокая разведка» перед решающей ночью.

По заданию «шефа» Яровой в день получения денег для выплаты стипендии студентам «Цветмета» крутился в банке около кассира института и выяснил, какая сумма получена. Затем пришел в институтскую бухгалтерию, с секундомером в руках определил, сколько времени занимает расчет с одним студентом, и подсчитал, скольким студентам выдана стипендия. Имея эти данные, нетрудно было узнать, сколько денег остается в кассе на ночь. Более пятидесяти тысяч. Есть смысл повозиться с сейфом.

Но совершенно неожиданно все карты Першину и Тыльнеру, который следил за каждым шагом преступника, спутала непредвиденная случайность. В комнате над кассой далеко за полночь в окнах не гас свет. Взломщик не решился проникнуть в помещение, его отпугнули освещенные окна. Раздосадованный неудачей, он дал Яровому задание узнать, в чем дело. Оказалось, в комнате над кассой расположен профком института. «Активисты» профсоюза почти до рассвета гоняли бильярдные шары. Взломщик был расстроен, но от своего замысла не отказался, решив ждать целый месяц — до новой стипендии.

Не меньше были огорчены и сотрудники МУРа. Значит, еще месяц напряженной работы. Ни на минуту не упускать из поля зрения Першина и при этом не дать ему ни малейшего повода заподозрить, что за ним постоянно наблюдают. Один неосторожный шаг, и преступник может затаиться. Арестовать его сейчас? Но нет доказательств, что именно он обобрал институтские кассы. Рассчитывать на чистосердечное признание такого матерого волка — нереально. Да к тому же не установлены еще все связи Першина. Возможно, ему помогает кто-либо помимо Ярового. Решили еще понаблюдать за поведением взломщика.

Выяснили, что Першин нередко укрывается на ночь в небольшой неохраняемой сберкассе на Самотеке. Придет вечером, откроет отмычкой дверь и, как дома, спокойно укладывается спать на диване в кабинете заведующего. Заведет будильник, разденется и на боковую. Проснется рано утречком, будильник в чемоданчик — и до следующей ночи. Заведующий даже не подозревал, какой гость наведывается во вверенное ему учреждение. Першина совсем не интересовали полупустые сейфы этой сберкассы.

Удалось установить также, что взломщик иногда ночует у своей знакомой в Кисельном переулке. Вначале думали, что у нее он и хранит свой нечестным путем приобретенный капитал. Осторожно проверили. Никаких денег в квартире не оказалось.

Тыльнер о Першине знал уже достаточно. И, взвесив все «за» и «против», решил: пора кончать игру в кошки-мышки, надо арестовывать. Доложил прокурору и получил санкцию на арест.

На следующий день утром Георгию Федоровичу сообщили, что Першин от знакомой направился завтракать в кафе «Артистическое», что в проезде Художественного театра. Он вызвал машину и поехал туда. Остановился перед входом. Минут через десять Першин вышел из кафе. Тыльнер открыл перед ним дверцу машины и очень любезно пригласил:

— Садитесь, Иван Петрович.

— Простите, но вы, видимо, обознались и ждете не меня.

— Вас, уважаемый, вас, садитесь, пожалуйста.

Приехали на Петровку, 38. Обыскали задержанного.

— Вы что, Иван Петрович, в студенты подались? — осведомился Тыльнер, рассматривая студенческий пропуск института «Цветметзолото» — на имя Першина и с его фотографией. — Не поздновато ли?

— Знаете, гражданин начальник, денег у меня мало, вот я в студенческой столовой и питался, все дешевле обходится.

— Ну, при ваших капиталах экономить на питании — кощунство. А это что такое?

Тыльнер показал извлеченный из кармана Першина искусно сделанный набор отмычек.

— Сам не знаю, сегодня утром нашел эту штуковину на улице.

— Ой ли! Так и не знаете?

— Клянусь, даже не успел еще рассмотреть.

Понимая, что сам Першин ни за что не скажет правду, Георгий Федорович решил раскрыть перед ним карты: рассказал все, что ему было известно. И почему у Першина оказался студенческий пропуск, и о его ночных прогулках вокруг института «Цветметзолото», и где он устраивался на ночевки, и даже восстановил во всех деталях картину кражи из сейфа в кожевенном институте.

Першин был потрясен осведомленностью сотрудников уголовного розыска.

— Ну и ну, — покачивал он головой, — вот это да! Никогда не думал, что МУР так здорово работает. Предупреждали же меня, дурака, не поверил. Вы знаете, гражданин начальник, моей скромной персоной занималась полиция Варшавы и Берлина, Австрии, Латвии, да и некоторых других стран, так что, поверьте, возможности сыскной полиции я знаю. А потом в принципе я не болтливый человек. Как-то в Риге мы взяли сейф в американском посольстве. Попались. Били здорово, подбрасывали под потолок и швыряли на цементный пол, — ни слова не сказал. А вам расскажу все. Сам люблю ювелирную работу и преклоняюсь перед людьми, знающими свое дело. Слушайте...

И Першин начал рассказ о своих похождениях, назвал сообщников и тайники, где спрятаны деньги. Георгий Федорович Тыльнер терпеливо слушал излияния последнего профессионального взломщика в нашей стране — медвежатника международного класса.

Зимой 1940 года на улице Мархлевского в Москве неизвестные преступники обворовали церковь, где проходили богослужения для дипломатов иностранных государств, аккредитованных в нашей стране. Пропала очень богатая церковная утварь — золотые кресты, чаши, кадила. Воры сорвали с икон серебряные и позолоченные ризы.

За рубежом этой краже придали политическую окраску, желтая пресса умышленно раздувала вокруг нее антисоветские страсти. Даже один из руководящих деятелей США клюнул на эту удочку. В выступлении по радио он заявил «о святотатстве большевиков», которые сознательно не дают возможности дипломатам совершать религиозные обряды. Мол, кража на улице Мархлевского — дело рук советского ГПУ. В подтверждение он привел, точный расчет, в скольких метрах расположена церковь от «центрального ГПУ», в скольких — от московского и на каком расстоянии она «от московской криминальной полиции». Тут-де не обошлось без прямого участия ЧК.

Советское правительство поручило наркому внутренних дел взять под контроль расследование этой кражи, а тот обязал своего заместителя по милиции лично возглавить розыск преступников. Заместитель наркома переехал временно на Петровку 38, занял кабинет Георгия Федоровича Тыльнера и включился в расследование. К нему вереницей потянулись сотрудники с докладами. Как всегда бывает в таких случаях, выдвигались десятки версий, проверка их требовала сил и времени.

Примерно недели за полторы до этого происшествия Тыльнер случайно встретился со «старым знакомым» — известным в свое время церковным вором, или, как их называли, «клюквенником», Овчинниковым. За ограбление церквей Овчинников отбывал наказание еще на каторгах царской России. Разговорились. Старый рецидивист сообщил, что давно уже «завязал» и церквушками не балуется. Долгое время жил в провинции, а теперь на старости лет решил перебраться в столицу. Как-никак, родился и вырос он в Москве. Да вот милиция тянет с пропиской.

— Зайдите ко мне, Овчинников, денька через два-три, — пригласил его Тыльнер. — Постараюсь вам помочь. Человек вы уже пожилой, поживите хоть последние годы спокойно.