Хохот вокруг разбили тревожные крики. Похоже, кто-то из зрителей тоже заметил движение в багровой глубине. Драчун внезапно вскрикнул, руки инстинктивно ушли под воду. Казалось, невидимый враг нанес ему страшную рану ниже пояса. Гладиатор дернулся, закричал снова, будто что-то пожирало его изнутри. Вода вокруг несчастного рубиново забурлила, темные тени сновали вокруг медленно оседающего торса. Над поверхностью мелькнуло восковое лицо с расширенными от ужаса глазами и ушло вниз. Темный клубок, похожий на червей в вине, распался. Бассейн снова застыл ровной гладью.

Тишина в зале стояла такая, что слышно было, как из чьей-то руки выпал, брякнув о каменный пол, веер.

— Можно поставить вопрос, — загнусавил вспомнивший о своих обязанностях Бора, — кто победитель в этом поединке — гладиатор Шустрый или химеры?

Кто-то недовольно заворчал — не всем показалась гениальной идея Омеркана запустить в бассейн рыб-убийц. Но большинство восторженно приветствовало нововведение — предварительно отступив на шаг от мозаичного края. Две следующие пары бойцов тоже старались держаться как можно дальше от воды — одно дело честно погибнуть от меча, а другое — быть сожранным рыбами. Судьба наконец улыбнулась Королевской школе. Скавр потерял Клада и Грома. Последний был только ранен, но публика, а главное, сам хозяин игр сочли «жнеца» слишком осторожным, и королевский димахер прикончил его.

Настала очередь Аджакти. Он занял позицию у начала дорожки, обозначенной чадящими факелами. Скавр поднял сжатый кулак, на щеках его ходили желваки. Но Кай плевать хотел, что счет был равным, и его поединкам предстояло решить, на табличках какой школы появится почетный знак победы. Он сражался за большее, чем честь школы или даже собственная жизнь. Он сражался за своих товарищей.

С края бассейна Кай видел принца — он улыбался, и знание таилось в уголках нервных губ. «Я сотру улыбку с твоего лица, — мысленно проговорил гладиатор, глядя прямо в темные змеиные глаза. — Это сегодня. А завтра я вгоню ее тебе в глотку вместе со сгнившими от гевена зубами!» Казалось, Солнцеподобный услышал его. Он вздрогнул, нервно оторвал руку от кудрей мальчика у ног, которого ласкал, как собаку. Изящные пальцы щелкнули, будто хотели поймать воздух.

— Бой! — завопил Бора, едва не срывая голос.

Аджакти ринулся вперед, видя только двойные клинки, уже ожидающие его. Три прыжка. Три коротких вдоха. Нельзя. Подпустить его. Близко. Последние метры он преодолел, скользя на одном колене, подобно Аркону. Рукояти мечей удобно легли в ладони. Выпрямляясь, одним из них Кай срубил факел. Другим, ударом плашмя, послал горящий снаряд прямо в лицо Снежного Барса. Инстинктивно тот вскинул меч, защищаясь. «Длинный Дик» еще не успел продеть руку в ремешки щита. Второй снаряд, посланный вдогонку за первым, вошел в грудь великана прямо над защищающим живот поясом. С жадным чавкающим звуком меч погрузился в плоть. В руках у Аджакти остался только один клинок, но это было уже неважно. Изо рта Снежного Барса хлынула кровь, колени подкосились. Тело рухнуло, вбив рукоять меча в пол. Алое лезвие высунулось из мускулистой спины. Весь бой занял едва ли более минуты.

Публика ликовала. Отдельные выкрики о трусости «танцора», испугавшегося королевского гиганта, быстро потонули в хоре, скандирующем: «А-джа-кти!» и «Меркес!» — «непобедимый». Кай повернулся лицом к трону Омеркана и поклонился, как учил кодекс. Лицо принца было непроницаемым, как маска. Мальчик у царственных ног закусил губу, удерживая слезы, — так вцепились в шелковистые кудри пальцы господина.

— Твоя быстрота и ловкость порадовали меня, гладиатор, — разнесся по залу тягучий, как патока, голос наследника амира. — В награду я меняю условие последнего боя.

Волна удивленного ропота пробежала среди гостей. Взгляд гадючьих глаз скользнул по лицу Кая, будто грязью мазнул.

— Можешь сохранить свое оружие. Твой противник придет к тебе сам.

«Так, значит, второй раз тот же трюк использовать не удастся, — усмехнулся Аджакти. — В общем, я на это и не рассчитывал».

Святоша уже получил свое снаряжение — сетку, копье и кинжал. Омеркан едва дождался, пока «ловец» пристегнет поножи.

— Бой! — заголосил Бора, послушный жесту сюзерена.

Святоша пошел по мозаичной дорожке под подзадоривающие крики вроде: «Покажи ему!», «Сдери с тролля шкуру!». Мускулы плавно перекатывались под узорчатой кожей, заставляя святых вздыхать, а ангелов взмахивать крыльями. В глазах под длинными ресницами играл диковатый огонек. Аджакти прислушался к собственному пульсу — спокойному, держащему Ворона на расстоянии, — и сделал то, что ему никак не следовало делать. Он выступил за круг факелов и пошел навстречу противнику.

Толпа разочарованно вздохнула от подобной глупости. Даже женщины понимали, что на узком мостике увернуться от сетки и не упасть в еще более опасную воду почти невозможно. Но Кай решил рискнуть и положиться на это «почти». Он ускорил шаг. Святоша, не ожидавший подобного оборота событий, забеспокоился и метнул сеть. Промахнуться на таком расстоянии было невозможно. Невозможно — если бы противник двигался в том же направлении, в том же темпе.

В момент, когда пальцы «ловца» выпустили оружие, Аджакти сделал обратное сальто. Сетка шлепнулась на мрамор, не причинив никому вреда. Ударом ноги Кай отправил ее к химерам. Копье Святоша метнуть не решился. С его помощью он держал димахера на расстоянии, то и дело совершая выпады длинным древком. Пока что Аджакти удавалось уворачиваться или парировать удары мечами. Эта игра здорово заводила публику, но Каю она нравилась все меньше и меньше. Кто мог поручиться, что отравлено не копье, а кинжал? Сверкающее острие как раз просвистело рядом с его щекой — так близко, что по коже прошел холодок. Новый укол Святоша нацелил ниже пояса. Полшага назад — и Аджакти поймал древко в перекрестье своих клинков, надавил, завершая движение книзу. Острие ударило мозаичную рыбу в глаз. Разведя мечи, Кай вскочил на упругое древко, используя его для разбега, — все, как на уроках с Фламмой. И вот он уже в воздухе над окаменевшим «ловцом» — пойманным на острия его сессориев, нанизанным, как кусок мяса, на двойной шампур.

Аджакти мягко приземлился за спиной противника. Тот еще стоял, но держало его только копье. Кровь фонтанами хлестала в воздух из ран по обе стороны шеи. Одним движением Кай выдернул кинжал из поножей — Святоше он был уже не нужен. Лезвие сверкнуло, отражая пламя факелов. Оно было чистым, только горячие красные капли, орошавшие победителя, растекались по нему, розовея, будто разбавленные дождевой водой.

Эксанта! Яд, разжижающий кровь! Когда-то давно Кай читал о нем — в библиотеке Мастера Ара. Он поймал на себе взгляд Омеркана — глаза принца казались прорезями в меловой маске. Мальчик у его ног скорчился, зажимая царапины на щеке там, где прошлись длинные ногти Солнцеподобного. Кай направил лезвие кинжала прямо в сердце принца и — разжал пальцы. С легким всплеском оружие исчезло в мутном пурпуре бассейна.

В погребах обители Света Милосердного всегда царила прохлада. Там в летнюю жару не прели овощи и фрукты, по три дня не кисло молоко, сидр не грелся и приятно щекотал пересохшие от молитв и работы монашьи глотки. Зимой даже лютые морозы не проникали в глубину подземелья, и лежали варенья-соленья непорчеными в кладовых, зрели бледные сыры, набирались крепости и вкуса тонкие вина — ярлов подарок настоятелю.

Но человек — не картошка. Хотя на третий день сидения на сырой земле Найду стало казаться, что и у него бока и бедра проклюнулись белыми нагими отростками. Штрафная камера, куда его бросили, была земляным мешком пяти шагов в длину, одного в ширину — в дальнем конце и трех — у стены с дверью. Окон здесь не предусматривалось. Отхожим местом служило погнутое ведро, определимое в кромешной тьме по едкой вони. Но мучительней всего было не отсутствие света, не одиночество, не голод, не холод, въедавшийся в самый мозг костей, а воспоминание о пережитом унижении.