Тогда Юй попросил гадать о нем лично. Гадатель взметнул гуа[224] и заявил, растерянный:

– Вы, сударь, должны умереть через три дня!

Юй долго стоял, ошарашенный этим прорицанием, а гадатель меж тем довольно развязно говорил ему:

– Вот что, сударь: ваш покорнейший слуга располагает, видите ли, кое-каким искусством в данном отношении. Уплатите мне за труды десять серебром[225], и я, так и быть, за вас отчитаюсь перед духом[226]!

Юй подумал про себя, что раз уже решено, жить ему или умирать, то разве может человеческое искусство это отвратить. Не согласился на предложение, встал и собрался уходить.

– Вот видите, – сказал гадатель, – вы жалеете денег для такого пустячного расхода… Не кайтесь же, не кайтесь!

Люди, питавшие к Юю расположение, испугались за него и дали ему совет лучше уж хоть всю мошну выворотить, лишь бы улестить гадателя, но наш герой их не слушал.

Время пробежало быстро. Наступил третий день. Юй сидел в своем помещении с серьезным видом, хранил спокойствие и внимательно глядел. Однако весь день ничего неприятного не случилось.

Когда настала ночь, он запер двери, устроил свет[227], сел в позе готового ко всему и облокотился на меч[228]… Водяные часы[229] уже шли к концу первой стражи[230], а все еще не было смертельных для него подвохов, и он уже подумывал о том, как бы идти к подушке.

Вдруг он слышит, как в оконной скважине что-то зашуршало-зашуршало… Юй быстро ринулся взглянуть и увидел, что в комнату проникает какой-то маленький человек с копьем на плече. Опустившись на пол, он вдруг стал нормального роста.

Юй схватил меч, вскочил и рубанул по нем. Удар порхнул по воздуху, не попав, куда было нужно. А человек вдруг опять стал малюсеньким и стал искать прежней скважины, желая, очевидно, убраться вон.

Юй сейчас же ударил по нему опять. Человек повалился вслед за ударом. Юй посветил на него: оказалось, – это бумажная фигура[231], разрубленная в пояснице пополам.

Наш герой уже не решался теперь лечь. Сел опять и стал ждать.

Через некоторое время опять что-то такое проникло через окно и выглядело причудливо, ужасно, словно черт. Только что оно достало до полу, как Юй нанес резкий удар… Разрубил – стало двое, и оба заерзали по полу, – как черви… Боясь, как бы они не встали, Юй наносил им удар за ударом… Раз-раз – и все прямо в цель. Но звук был не мягкий. Вгляделся пристально: оказывается – глиняный божок[232]! И весь разломан на мелкие кусочки!

Теперь наш Юй пересел уже к самому окну и уставился взором в скважину.

Прошло довольно-таки долгое время. Вдруг он слышит за окном что-то вроде коровьего фырканья и будто какая-то тварь налегает на оконную раму, отчего вся стена заходила, затрещала, готовая, по всем признакам, сейчас же рухнуть[233].

Боясь, как бы стена его не задавила, Юй решил, что все-таки лучше всего, по-видимому, выскочить вон и драться уже снаружи. Тррах! – сорвал засовы и выбежал.

Перед ним был огромный бес, столь высокого роста, что был в уровень с крышей дома. При мутном свете луны Юй видел лишь, что у него лицо черно, как уголь, и глаза сверкают, словно молнии, давая какой-то желтый свет. На верхней части тела у него не было никакой одежды и на ногах обуви, но в руках он держал лук, а у поясницы торчали стрелы.

Пока наш Юй стоял перед бесом, ошеломленный зрелищем, тот уже успел пустить в него стрелу. Юй взмахнул мечом и отразил стрелу, которая тут же упала на землю. Только что он хотел ударить по бесу, как тот пустил вторую стрелу. Юй стремительно отскочил в сторону, и стрела прямо впилась в стену, дрожа и воя.

Бес рассвирепел, выхватил из-за пояса нож, размахнулся им, как порыв ветра, и, уставясь глазами на Юя, изо всех сил ударил по нему ножом. Юй с ловкостью обезьяны ринулся вперед, и нож врезался в каменную плиту, которая тут же раскололась.

Тогда Юй, пробежав у беса промеж ног, резанул его по самую щиколотку. Раздался резкий звук: ррр… Бес еще пуще рассвирепел, зарычал громовыми раскатами, обернулся и снова ударил ножом. Юй опять припал к земле и ползком пролез к бесу. Нож хватил по концу его кафтана и отрезал полу. А в это время Юй уже успел подскочить к бесу под самые ребра и нанести отчаянный удар. Опять раздался какой-то треск, бес свалился и замер.

Юй давай рубить его по чем попало, но слышал лишь звук чего-то твердого, словно то была доска ночного сторожа. Зажег огонь, – смотрит: какой-то деревянный истукан, величиной с нормального человека! И лук и стрелы оставались у пояса, но раскраска и резьба истукана были ужасны, чудовищны. На всех тех местах, куда пришлись удары меча, была кровь.

Юй взял свечу в руку и так сидел до самого утра. Он наконец понял, что эти бесовы твари были подосланы гадателем, желавшим привести человека к смерти, чтобы создать своему искусству славу чего-то божеского.

На следующий день Юй рассказал обо всем этом друзьям, и они всей толпой пошли туда, где сидел гадатель. Тот, издали завидев Юя, в мгновение ока стал – невидим.

Один из присутствовавших заметил, что это тоже особое искусство – скрываться от взоров и что его можно парализовать собачьей кровью. Юй поступил, как было указано, и, запасшись чем следовало, пришел опять. Гадатель сейчас же скрылся, как и в первый раз. Юй смочил то место, где он стоял, собачьей кровью, и его взорам предстал тот же гадатель, у которого, однако, все лицо и вся голова были измазаны собачьей кровью. Глаза же так и сверкали, словно то стоял черт.

Гадателя связали и передали властям.

Он был казнен.

Историк этой небывальщины сказал бы при этом так:

Сказано уже, что покупать себе гаданье – своего рода идиотство. Много ль найдется таких жрецов этого искусства, которые не ошибались бы в жизни или смерти человека? Гадать же с ошибкой – то же, что и вовсе не гадать.

Однако раз ты уже совершенно ясно и определенно предсказал мне день смерти, чего тут еще, казалось бы? Ан нет – есть среди гадателей, оказывается, и такие, что для божественного прославления своего знахарства желают использовать чужую жизнь. Эти-то будут, кажется, пострашнее прочих!

Студент Фэн из Гуанпина жил в годы Правой Доблести[234]. Он смолоду отличался легкомыслием и свободолюбием. Как-то раз, дав себе полную волю в вине, он шел на заре и встретился с какой-то совсем молоденькой девочкой, одетой в красный плащ. Лицо ее было женственно-привлекательно. За ней шла маленькая служанка. Она бежала по росе, и ее башмачки и чулочки сильно намокли. В сердце Фэна закралась любовь.

Под вечер он возвращался домой пьяный. У дороги с давних пор стоял буддийский ланьжо, который долгое время уже прорастал и разрушался. Из него вышла какая-то девушка. Оказалось, та прежняя красавица. Вдруг она заметила приближение студента, повернулась и ушла в храм.

Студент подумал про себя, как это красавица могла очутиться в молитвенном дворе храма; привязал осла к воротам и пошел взглянуть на этакое диво. Вошел. Обломки стен разрушались и падали. На ступенях крылец тоненькая трава расстилала свой коврик. Студент стал бродить взад и вперед.

В это время вышел пожилой человек с проседью. Шапка и одежда у него были весьма приличны и опрятны. Он спросил гостя, зачем он сюда пришел.