Самыми несчастными на этом празднике жизни были Игрек и Алевтина.

Появление пограничника Мухи в больничном дворе произвело некоторое впечатление на воробьевцев: он передвигался огромными прыжками, воображая себя кенгуру (мужиком) и испуская душераздирающие крики.

— Аля! Аля! Ты не Аля!

Это сообщение Мухи тому, кто его уловил, показалось очень неглупым. Кукушка даже восхитилась тем, что Мухе удалось глубоко заглянуть в суть вещей.

— Ты — не ты! — продолжал вопить пограничник, приятно удивляя душевнобольную публику своими откровениями.

— Я — не я! — подхватил ликующий голос взгрустнувшего психа.

— И я — не я! Хочешь, не мы пойдем в кусты?

Выяснилось, что душа Алевтины, разыскав переводчика с потустороннего на земной, сообщила ему следующее: в Воробьевке появилось тело Алевтины с душой Ирины. Просьба не путать ее с душой Алевтины, не имеющей никакого тела.

Пограничник Муха, сбивчиво излагая сообщение с того света, пришел в неописуемое волнение. Слюна фонтаном брызгала у него изо рта, орошая лица легковерных психов.

Привыкшие ничему не удивляться воробьевцы приняли эту информацию к сведению. Животрепещущая тема — в ком сидит чья душа — интересовала глюков необычайно.

Восторженный прием, оказанный Алевтине в Воробьевке, не порадовал Ирину. Она была не в силах идентифицировать себя с любимым существом. Зато от неприязни, адресованной Ведьме, Ирине хотелось умереть.

Бывшая балерина никак не могла даже освоить свое новое тело. Кроха привыкла, что земля куда ближе к ней, чем теперь. Ирина опасалась, что неуклюжие ходули подведут ее и, сверзившись с головокружительной высоты своего роста, она вновь разобьется в кровь.

Никаких претензий к покойной Алевтине за незаконный обмен телами Ирина не предъявила.

Лозунг девственниц «Делай со мной, что хочешь!» был близок Ирине. Она готова была его перефразировать: «Если тебе понадобится мое тело, приди и возьми его!»

Манекенщица так и поступила, оставив взамен тоненькой, хрупкой фигурки балерины долговязую, костлявую фигуру, похожую на огромную вешалку.

Ирина не была на Тину в обиде, даже когда обнаружилось, что у той язва желудка. На СПИД Ирина побоялась провериться. К наркотикам ее не тянуло — и слава богу! Сексуальные пристрастия Ведьмы балерину шокировали. Она стала испытывать влечение к маленьким, тщедушным мужчинкам. Те, естественно, боялись и близко подойти к такой дылде, как бывшая балерина. Поэтому, когда ее прибило в переполненном автобусе к карлику, Ирина испытала сильное искушение его изнасиловать. Рука ее непроизвольно потянулась к срамному месту маленького человечка, но, к счастью, не достала. Оно находилось где-то возле пола.

Все это случилось потом. А, покинув Воробьевку в похоронном настроении, Ирина двинулась домой.

Возлюбленный, который предпочел ей бесплотный дух, стал вызывать у Ирины ненависть. «Онанист и педераст! — определила она Игрека. И ей сразу стало легче. Потеря показалась смехотворной. — Скотоложник. Некрофил».

О, какое облегчение испытала Ирина, вообразив себе сексуальные пристрастия бывшего любовника. Животное. Самец. Дохлый.

Барышня прыснула — радостно выковыривая эту занозу из сердца. Ирина никак не могла совладать с другой. По имени Алевтина. Возлюбленная посетила не ее, а Игрека, вонючее животное.

Впрочем, и здесь долго искать утешения не пришлось. Кого посетил бессловесный, невидимый дух, можно только гадать. Все зависит от игры воображения.

Примеряя роскошное платье в модном бутике, Ирина рассмотрела свою наружность в зеркале.

И испытала чувственное волнение, как некогда в присутствии Алевтины. И одновременно саднящую боль в груди — свидетельство потери.

«В зеркала не смотреться!» — бодро скомандовала себе Ирина.

И с достоинством двинулась из примерочной прямо к выходу.

Впервые в жизни совершив кражу, Ирина не испытала ни малейших угрызений совести.

«Это не я. Это все Алевтина. Порочная девка. — Изощренная месть приободрила барышню. — Пусть ей на том свете икается!»

Бабушка не узнала Ирину в дверной глазок. Долго не желала открывать ей дверь.

Чтобы старушке было понятней случившееся с внучкой, Ирина сказала, что сменила пол.

— Кто же ты теперь? — ужаснулась бабушка. — Мужик?

— Вроде того.

— А голову зачем сменила?

— Заодно. Пересадили от соседки по палате.

— А тело?

— От другой соседки.

Бдительная бабушка извлекла из‑за пояса кухонный тесак.

— Сейчас я тебе пересажу кошачью голову! Пошла вон, аферистка!

Пришлось Ирине доказывать бабушке, что она ее внучка, причем самым неприличным образом:

— Я знаю, какие тебе сны снятся.

— Какие? — оторопела старушка.

— Про любовь с хряком.

Обомлевшая бабушка покраснела, как свекла.

— Ты в мои сны не заглядывай, халда! А ну, покажь!

— Твой сон?

— Твой пол!

Выяснилось, что внучка сменила все, кроме пола. И вообще это никакая не внучка, а авантюристка.

После изгнания паршивки любительница свинины обнаружила, что из дома исчез кошелек Ирины.

В балет с такими конечностями, как у Алевтины, не следовало даже соваться. Друзья — подруги не желали признавать девицу, у которой пересажено все на свете, кроме разве что интимного места.

Ночевать было негде.

Вопрос немолодого толстяка возле отеля: «Сколько ты стоишь?» — Ирина поняла философски. И после часа размышлений дала сама себе на него уничижительный ответ: «Я не стою ничего».

Именно поэтому, услышав тот же вопрос от лица кавказской национальности, она уверенно ответила:

— Двести баксов.

— Дарагая женщина! — уважительно поцокал языком кавказец.

Ирина поняла, что нужно снижать цену. Для того, кто ей придется по вкусу. Не дожидаясь этого, барышня сама подошла к плюгавенькому мужичонке в шляпе, почти лилипуту. Он с важным видом прогуливался возле отеля, приобщаясь к шикарной жизни.

— Я стою сто баксов! — по-деловому сообщила Ирина лилипуту.

— За час или за ночь? — уточнил он.

— За месяц! — злобно фыркнула путана. Только чтоб досадить проклятому телу Алевтины.

Детская мордочка лилипута от изумления осунулась, став с кулачок. Учтиво простившись со жрицей любви приподниманием шляпы, мужичок исчез. Наверно, отправился копить деньги.

Московские жители были озадачены равномерным гулом непонятного происхождения. Особо чувствительные горожане ощутили сотрясение почвы под ногами. На природные катаклизмы занятный феномен не походил.

Когда гул усилился до невозможности, самые любопытные москвичи выглянули в окна. И узрели танки. На Тверской… На Ленинском проспекте.!. На Таганке…

Старые люди стали лихорадочно вспоминать, не седьмое ли ноября часом сегодня. Может, наконец, парад?

Молодые, вспомнив, в какой стране они живут, сразу успокоились. Все встало на свое место. Даже танки.

Ознобишин был не настолько здоровым, чтобы не страдать разнообразными бзиками, и не настолько сумасшедшим, чтобы не обращать на них внимания.

Последний бзик доктора — страх за своего безымянного больного, тоска из‑за того, что он закрывал глаза на дружбу мальчика с контрразведчиком.

Депрессию и фобии можно было купировать психотропными препаратами, но Иннокентий Иванович предпочел другой способ. Он поймал машину и погнал ее на кладбище. Хотя денег у него не было и расплатиться с водилой он мог только психотропными препаратами.

Предчувствие, которое тоже можно было назвать бзиком, на обмануло Ознобишина. Игрека он обнаружил на пустующей могиле Алевтины.

— Я беспокоился за тебя! — не склонный к сантиментам доктор приобнял дылду за плечи.

Ответом ему было недоуменное молчание пациента.