– Да хранит тебя во веки веков повелитель всех правоверных!
– Здравствуй и ты, красавица, – ответил чуть удивленный Нур-ад-Дин.
Он еще из-за поворота заметил неловкие ухищрения Амали: увидел, что она выглядывала из калитки, обратил внимание на то, как она вдруг засуетилась, а потом поспешила навстречу ему с таким видом, будто прошла уже сотню сотен шагов по всем улицам города. Его не удивило странное поведение девушки, нет. Ибо после размолвки с любимой он уже в который раз убедился: он не в силах понять, что же движет прекрасными, но такими странными женщинами. Да и потом – ну мало ли почему выглядывала на улицу Амаль?
Говоря откровенно, Нур-ад-Дина вовсе не занимала эта высокая и неловкая подруга любимой. Того единственного разговора юноше хватило с лихвой, чтобы понять – девушка не очень умна, не очень тактична… Если бы он хотел отомстить Мариам, он, быть может, и попытался бы обратить свой взор на другую девушку, хотя вряд ли в этом качестве избрал бы Амаль. Однако он, Нур-ад-Дин, решил сторониться всех женщин вообще. И теперь усердно претворял в жизнь свое решение.
Не ответить на приветствие Амали юноша не мог, но при этом не хотел и сдерживать удивления, ибо не пристало благовоспитанной девице поджидать мужчину и первой заговаривать с ним.
– Благодарю тебя за добрые слова, прекрасный Нур-ад-Дин! Был ли удачным твой день?
– Сегодняшний день был не хуже и не лучше других.
– Это отрадно слышать. Был ли твой день богат встречами?
– Ты спрашиваешь об этом у торговца, Амаль, – устало усмехнулся Нур-ад-Дин. – Весь мой день – это встречи с разными, зачастую более чем неприятными людьми. Встречи и попытки договориться к взаимной выгоде. Или разойтись, не ущемив ничьих интересов.
– О Нур-ад-Дин, – ответила Амаль, почувствовав насмешку в голосе юноши, – я всего лишь не очень умная и не очень опытная девушка. И потому могу иногда ошибаться…
«Да она еще глупее, чем мне показалось сначала!»
– О да, – учтиво согласился Нур-ад-Дин, – умение ошибаться свойственно всем. Но не все умеют осознавать свои ошибки…
«Неужели я сказала что-то неправильно? Но разве не следует во всем соглашаться с мужчиной? Разве не следует ему льстить, называя и самым умным, и самым добрым?»
– Быть может, если бы ты, прекрасный Нур-ад-Дин, указал мне на мои ошибки, помог бы их исправить, я бы стала чуточку умнее…
Нур-ад-Дина удивили эти слова. Его невеста ни за что не позволила бы себе даже помыслить о чем-то подобном! И, только вспомнив о Мариам, Нур-ад-Дин сообразил, что у него нет никакой невесты, что он сам не так давно отказался от всех женщин… И в первую очередь от той, которую вспоминал теперь и всякий день, и, что тут греха таить, каждую ночь.
– Увы, прекрасная Амаль, мне не под силу быть чьим-то наставником… Да и не люблю я кого-то чему-то учить!
– Даже меня, о Нур-ад-Дин? Ведь я всего лишь юна и глупа…
Амаль захлопала глазами. Возможно, если бы она этого не сделала, ее попытки очаровать Нур-ад-Дина увенчались бы успехом. Но после слов о собственной глупости девушка и вовсе перестала существовать для Нур-ад-Дина. Ибо он превыше многого ценил в женщине то, что наблюдал у собственной матери, – самоуважение, умение не пасовать перед трудностями, опираться на собственные силы… Конечно, его матушка никогда бы не стала никого просить помочь ей, поучить ее. Она всегда была уверена в собственных знаниях и, как это прекрасно, готова была помочь делом и словом всем, кто в этом нуждался.
– Даже тебя, Амаль. Я же сказал – не люблю и не умею учить. Нет у меня ни терпения к чужим глупостям, ни снисхождения.
– Как жаль… – протянула девушка.
– А мне нисколько не жаль. Я не люблю тех, кто унижает себя ради какой-то выгоды. Я не люблю тех, кто не ценит собственный разум. И, о Аллах всесильный, я не люблю женщин, которые готовы на самоуничижение ради того, чтобы удостоиться внимания мужчины.
Разговор принимал совсем не тот оборот, на который рассчитывала Амаль. Прекрасный юноша вдруг исчез, и рядом с ней оказался грубый мужлан, не способный понять потаенной сути ее слов. Да разве она не ценит себя? Разве не уважает собственный разум? Разве унижается перед кем-то?
– О Нур-ад-Дин, мне не хочется верить своим ушам, но… Неужели ты говоришь обо мне?
– Увы, добрая Амаль, я говорю о тебе… разве достойно уважающей себя девушке столь унизиться, чтобы просить об уроке мужчину, причем мужчину малознакомого, жениха другой девушки?
– Но мне казалось, что тогда, у Мариам, ты меня понял… Ты… Ты ответил на мои чувства…
Амаль лепетала еще что-то, с каждой секундой все больше унижая себя в глазах Нур-ад-Дина.
– Аллах всемилостивый, девушка! Что ты такое говоришь?! Какие чувства?!
– Мне показалось, что ты воспылал ко мне столь же сильно, сколь я воспылала к тебе…
Увы, грезы Амали давно уже стали для нее куда большей реальностью, чем сама жизнь. И теперь, в миг, когда жизнь в пух и прах разбивала ее придуманный рай, девушка выглядела куда глупее, чем была на самом деле.
Нур-ад-Дин, и без того настроенный совсем недружелюбно, теперь был просто полон отвращения к Амали. Причем настолько, что позволил себе слова, каких воспитанный юноша вовсе не должен был говорить девушке, тем более в него влюбленной.
– Я?! Воспылал чувствами?! И к кому – к тебе? К глупой курице, к тому же павшей так низко, чтобы пытаться увести чужого жениха? Неужели я похож на подобного безумца? Ведь воспылать чувствами к подобной женщине может лишь мужчина, который готов взойти на казнь! Любой другой непременно сбежит, едва только попытается с тобой заговорить! Воспылал чувствами! О Аллах всемогущий!
С каждым следующим словом Нур-ад-Дина Амаль все ниже опускала голову. Лицо ее горело, краска заливала шею. Слова эти, злые и, конечно же, незаслуженные, как казалось девушке, впивались сотнями отравленных кинжалов ей в самое сердце. Какая же она была дура! Как мог увлечь ее этот неумный, нечуткий, злой и жестокий человек! Где были ее глаза, как она могла принять этот холодный взгляд за взгляд влюбленного, эти сухие слова за слова друга?
Нур-ад-Дин готов был продолжить, но Амали хватило и услышанного. Она почувствовала, что уже достаточно и грубостей, и унижения. Не очень понимая, что творит, девушка вытащила из корзинки испачканное рукоделие и бросила его прямо в лицо Нур-ад-Дина.
От неожиданности тот захлебнулся собственными словами. И тогда Амаль закричала:
– Да как ты смел! Кто ты такой?! Пустой тюрбан… Безмозглый осел… Ничтожество… Вот и оставайся с ней! Только ее ты и заслуживаешь!
И девушка со всех ног бросилась к калитке своего дома. Слезы душили ее. Счастье, что она не ведала, какую беду могла наслать на любого, кто просто косо бы на нее посмотрел! До этого урока в волшебной книге она еще не добралась.
И уже за одно это Нур-ад-Дину стоило бы ежедневно, да что там, ежечасно благодарить Аллаха всесильного и всемилостивого.
Последние же слова Амали стали для юноши настоящим откровением. Он выпрямился, отряхнул одеяние и проговорил:
– Да, дурочка, ты стократно права! Я только ее, моей прекрасной Мариам, и заслуживаю. Более того, только о ней я и мечтаю. Но вот согласится ли она меня увидеть вновь?
Сей вопрос Нур-ад-Дин адресовал пустой улице и, понятно, ответа не получил.
Свиток пятый
Амаль все еще переживала отповедь, данную ей глупцом и невеждой. Она готова была уже, как раньше, спрятаться у матушки в подоле, а потом со слезами ей все рассказать. Но Маймуна была занята готовкой, и отрывать ее от сего занятия было неосторожно, да и немудро.
И в этот миг раздался неуверенный стук в калитку.
– Наверняка Мариам пришла посмеяться над моим горем, – пробормотала Амаль, но калитку все же открыла.
