— Ага! — отметил я. — Первый крест, значит, правильно идем!

Мы сфотографировались на фоне этого креста — указателя пути наверх и двинулись дальше. Тропа то поднималась вверх, то переходила в небольшие горизонтальные участки.

Так мы двигались какое-то время, затем тропа стала все круче забирать вверх, Флавиан начал дышать все тяжелее, но держался, не отставая. Неожиданно за очередным поворотом вдруг появилось некое сооружение, которое не сильно разбирающийся в военной фортификации Лао Ди почему-то назвал «экий дзот!».

«Дзот» был скорее похож на приписываемые эпохе неолита дольмены. Только сделан был не из больших плоских каменных плит, составленных наподобие деревенской собачьей будки, а из грубо слепленных бетоном разнокалиберных камней обычного строительного размера. Да и вместо круглого лаза во фронтальной стене, роднящего дольмены с собачьей будкой, здесь был стандартный дверной проем, правда, без каких-либо следов когда-либо бывшей в нем двери.

Фактически это были три стены, накрытые сверху наклоненной назад крышей, отлитой целиком в опалубку из бетона, почти всю площадь четвертой, фронтальной стены занимал вышеупомянутый дверной проем. Внутри, посредине земляного пола, возвышался круглый, закрытый металлической крышкой люк на бетонном кольце, диаметром приблизительно в полметра. Приподняв крышку, мы увидели, что это колодец, в котором была вода.

По задней стене из потолка в пол спускалась какая-то металлическая труба. Справа и слева от входа вдоль стен, уходящих вглубь метра на два с небольшим, были сооружены примитивные лавки из досок. Были и автографы побывавших здесь постояльцев на разных языках. Мне сразу бросилась в глаза надпись крупными, стилизованными под славянскую вязь буквами: «МОСКВА+БИРЮЛЁВО».

— Наши везде! — торжественно объявил я.

По возникшему тут же коллективному желанию, было решено сделать в этом «дзоте» привал и перекусить (о! с каким одобрением я воспринял эту великолепную идею!) Очевидно, это сооружение часто использовалось в виде трапезной благочестивыми паломниками. Были извлечены из рюкзаков запасы провизии: хлеб, рыбные консервы с кальмарами и осьминогами, выданные нам заботливым схимником Александром прекрасные подкопченные маслины и свежие огурцы с помидорами. Вышел вполне приличный паломнический стол.

Помолившись, сели трапезничать.

И тут, в конце трапезы, всех нас сразил отец Димитрий.

Нет, тут уж точно уместнее назвать его Лао Ди! Он вытащил из своего невеликого рюкзака «газаки» — так в Греции называют походную газовую горелку, прикрученную на одноразовый литровый газовый баллон, поставил на него литровый же чайник из нержавейки со вставляющимся в него сетчатым стаканчиком и приготовил в нем — сами понимаете что!

— Гун-фу-ча! — радостно воскликнул я понравившееся мне заклинание.

— Пинь-ча, — смиренно поправил меня, потупив взор, улыбающийся Лао Димитрий, — когда пьют чай только из одной чашечки, это называется «пинь-ча»!

Ранее не знакомые с высокой эстетикой «правильного» чаепития Владимир с Эдуардом были сражены наповал, причем не только вкусом женьшеневого улуна, но и местом и обстоятельствами, в которых им пришлось впервые в жизни попробовать этот элитный китайский чай.

— Однако! — причмокивая и смакуя непривычный для него вкус напитка, произнес Эдуард. — Вот уж не ожидал я здесь такого угощенья!

— Афон! — лаконично, тоном бывалого афонца, ответил ему я. — То ли здесь еще бывает!

И ведь как в воду глядел!

Когда трапеза закончилась, мы помолились (я с удовольствием отметил про себя, что «наш» Эдуард тоже достаточно внимательно слушал слова молитвы и старательно крестился) и стали собираться.

— Братие! — услышали мы снаружи голос послушника Игоря. — Я понял эту конструкцию! Посмотрите сюда!

Повылезав наружу, мы обошли «дзот» сбоку и посмотрели на крышу в задней части строения, куда указывал Игорь. Там был устроен водосток, соединенный с трубой, уходящей внутрь помещения.

— Вот откуда вода в колодце внутри этой хибарки! — продолжил Игорь. — Это дождевая вода по крыше через трубу стекает вниз и наполняет колодец!

— Разумно устроено, — кивнул Флавиан, — я уже раньше обратил внимание на то, что на Афоне дефицит воды в отдельных местах компенсируют за счет строительства водосборных цистерн. Пока Господь дает дождь, будет у братии и вода!

— А разве Он может не дать дождя? — удивился Эдуард.

— Может и не дать, — вздохнул Флавиан, — уже такое было при пророке Божьем Илии, целых три года. При Антихристе вроде опять повторится, небо не даст дождя — земля не даст плода...

— Не хотелось бы жить в такое время, — задумчиво произнес Эдуард.

— Это уж как Бог даст! — ответил Флавиан.

Отдохнув и насытившись, наша команда продолжила свое восхождение. Вновь возглавил шествие Лао Димитрий, за ним, иногда меняясь местами, шли Эдуард и Владимир, затем Игорь, все время держащий нас с Флавианом в зоне видимости и слышимости, за ним Флавиан и в арьергарде «аз многогрешный».

Вскоре тропа вынырнула из чащи леса и пошла по краю склона, камней на тропе стало поменьше, идти соответственно легче. Пройдя какое-то расстояние по почти горизонтальной поверхности, мы вновь стали подниматься по усилившемуся уклону тропы вверх и оказались на небольшой террасе, где тропа поворачивала влево.

На этой террасе, на самом краю обрыва, стоял второй крест. Сделан он был из вертикально закрепленного в камнях столбика, высотой чуть более двух метров, и привязанной к нему толстой веревкой перекладины из ветхой, изъеденной ветрами и дождями доски.

За крестом открывалась потрясающей красоты панорама Афона, уходящего вдаль, в сторону материка. Клонящееся к закату солнце освещало побережье и восходящий от него склон горы мягким золотистым светом, в лучах которого и зелень и камни выглядели какими-то словно воздушными, дышащими и источающими из себя некий благоуханный дух.

Дивна красота Божьего творения!

Конечно, тут же все подоставали свои фотоаппараты, Эдуард свою навороченную «лейку», я свой скромный «Кэнон», отец Димитрий и Владимир простые мыльницы. Игорь и Флавиан не фотографировали. Флавиан понятно почему — у него есть свой личный фотолетописец (то есть я) , а Игорь — тоже понятно: зачем ему снимать, когда он просто живет во всей этой красоте?

Отщелкав столько кадров, сколько каждый снимающий счел достаточным, фотографы зачехлили свои аппараты, и мы двинулись дальше.

Вскоре лес стал редеть и мельчать, деревья в нем становились все более приземистыми и кустоподобными, очевидно, на этой высоте уже начиналась другая климатическая зона. Тропа попетляла через эту растительность и вновь выбралась на открытое пространство склона. Справа внизу простиралась вдаль голубеющая гладь моря, с еле видной ниточкой полуострова Ситонии на горизонте, слева вздымалась вверх зеленая с каменными проплешинами гора. С двух сторон тропы высотой примерно по пояс росли какие-то густые мелколистные кустики со светло-коричневыми шишечками.

Я пригляделся к ним повнимательнее, так как в этих шишечках мне показалось что-то знакомым.

И точно!

— Отче! — воззвал я к Флавиану. — Нет, ты подивись! Ты когда-нибудь видел дубовые желуди, растущие на кустах?

— Видел, — спокойно ответил Флавиан, — в горах Кавказа и когда ходил в Приэльбрусье. Там тоже растет местами такой карликовый кустообразный дуб.

— Понятно, — протянул я разочарованно, — все-то вы, батюшки, в этой жизни повидали, не то что мы, мирские домоседы...

Флавиан лишь хмыкнул и не удостоил ответом мою инсинуацию.

— Посмотрите, какая красота! — Отец Димитрий остановился впереди, тем самым остановив всю цепочку шествовавших по тропе паломников, и указал рукой направо, где острым гребнем, словно плавник, венчающий вздыбленный хребет огромного морского зверя, возвышалась в отдалении высокая, поросшая редколесьем скала.

Зрелище действительно восхищало.