— Вот! Это актуально! — зашевелился в углу Флавиан. — Янис! Вы разрешите записать ваш телефон?

— Конечно! Вот, возьмите. — Янис подал Флавиану листок с телефоном. Его небритое округлое лицо светилось довольством и самоуважением.

— А можно ли попросить... — Флавиан осторожно покосился на меня.

— Не можно, — отрезал я со сталью в голосе, — я тиран и самодур, поэтому никакого кофе тебе, батюшка, не будет! После такой прогулки по жаре! Да, мать Серафима...

— Все! Сдаюсь! Не надо про мать Серафиму! — грустно вздохнул Флавиан.

— То-то же! — победно резюмировал я.

Янис и Димитрий заулыбались.

То было в прошлый визит. А нынче, подплывая к Дафни, я сразу увидел на пристани величественную фигуру с курчавой шевелюрой, в которой заметно прибавилось седины. Янис был в фиолетовой, слегка вылинявшей, футболке и тех же видавших виды спортивных штанах, однако достоинство, с каким он отдавал кому-то распоряжения, одновременно разговаривая по радиотелефону и держа под мышкой пакет, скорее соответствовало бы наличию на нем генеральского мундира и брюк с лампасами.

— Почетному генерал-губернатору Дафни наше почтение! — приветствовал его я, сойдя по трапу на набережную (Флавиан с Игорем, сидя в машине, ожидали своей очереди съехать с парома) .

— Ну ты уж скажешь! — сверкнув веселыми глазами, изобразил смущение на своем широком небритом лице «генерал-губернатор». — Здравствуй, здравствуй!

— Пирожки слоеные с картошкой есть? — вопросил я.

— Есть! Конечно есть!

— А со шпинатом? И с луком?

— Все есть, дорогой! Заходи, там Димитрий за стойкой!

— Катера плавают? Как с клиентом?

— Хорошо с клиентом! Только успеваем поворачиваться!

— А экономический кризис?

— Какой кризис? Не знаю никакого кризиса! У меня здесь нет кризиса! — Янис мечтательно вздохнул. — Я тут хотел вертолет прикупить, хороших людей перевозить, даже Димитрия на летные права выучил! Не разрешили...

— Ну не беда! — утешил его я. — Можно не вертолет, другое что-нибудь, подводную лодку например...

— Подводную лодку? — поднял брови Янис. — Надо подумать...

Пока Игорь свез с парома на афонскую землю моего дорогого батюшку, я уже успел отовариться у Димитрия пакетом со слоеными пирожками: с картошкой, шпинатом, луком, сыром и с яблоками!

Пикап медленно пробрался сквозь толпу оживленно загружающихся на микро- и просто автобусы, а также в пикапы и джипы отнюдь не лощеного новорусского вида паломников и монахов с их рюкзаками, сумками и коробками. Дорога начала подниматься вверх, обогнула Ксиропотам, поползла дальше к Кариесу.

— Батюшка! Давайте заедем по дороге в Семионовскую келью, к нашим русским ребятам? — Игорь повернулся к Флавиану. — Тут недалеко, рядом с Кариесом!

— А кто эти ребята, Игорь? — поинтересовался Флавиан.

— Русские, иеромонах Херувим москвич, пятнадцать лет на Святой горе, иеродиакон Фома из Сибири, тоже более десяти лет здесь. А еще с ними сейчас монах Лука, старичок занятный, бывший сиромаха, год назад к ним прибился, тот и вовсе около тридцати лет на Афоне. Он уже и сам забыл, откуда он, или говорит, что забыл, но «г» у него конкретно украинское!

— Игорь! — вмешался я. — А что есть «сиромаха»?

— Бродячие монахи, Леша, бомжи, можно сказать, афонские, которые не живут в каком-то конкретном месте, монастыре, скиту или келье, а путешествуют по всему Афону от одной обители в другую, в основном по панегирам.

— Панегирам? — переспросил я.

— Панегир — это праздничная служба, — пояснил Игорь, — что-то вроде наших престольных праздников. В этот день, по афонской традиции, в обители, где панегир, обязательно принимают всех. Разместят, накормят, причем в панегиры и трапеза ставится праздничная, побогаче, чем обычно, даже с вином. Вот многие сиромахи этой традицией и пользуются, там подкормятся, тут выпьют за здравие насельников, здесь отоспятся, глядишь, и год прошел!

— А зимой-то как же? — удивился я.

— А что зимой, — ответил Игорь, — зимы здесь короткие, снег всего на несколько дней в году выпадает. Уж если у нас, в России, бомжи находят, как перезимовать, то тут это вообще не проблема! Бывалые сиромахи всегда знают, где строительный вагончик пустует, где ничейная келья не сильно разрушена, где какой-нибудь келиот за харчи и кров работенку подбросит и т.д. и т .п. А по теплу так тебе под любым кустом келья!

— А чего же они в монастырях не живут? — продолжал удивляться я. — Там и стол, и кров, и молитва!

— Добавь еще и послушание, и терпение немощей братии, и жизнь не по своей воле, а по благословению! — добавил Флавиан.

— Так, батюшка, — поддержал его Игорь, — хотя есть и среди сиромахов истинные подвижники, которые саму идею сиромашества — «не иметь где главу преклонить» — в реальный подвиг претворяют. Такие сиромахи этот подвиг по благословению своих старцев несут, у них же и окормляются регулярно. Но я больше таких «подвижников» встречал, у кого психология бомжа: пусть быт неустроен, зато никому не подчиняюсь и никакой ответственности ни перед кем не имею! Сам себе монастырь!

— А что же этот Лука, он монах? Священник? — спросил Игоря Флавиан. — Какой он жизни?

— Да я его почти и не знаю! И сами ребята толком ничего сказать не могут — он добрый, не ленивый, не болтлив, все время улыбается, но не «блаженненький», глаза умные. Спит в бытовке на огороде, ковыряется все время на грядках и в теплице, ну и на подхвате, если чего надо — безотказен! На все службы ходит, сидит в уголке в стасидии, дремлет, ест мало, вина не пьет... Даже и не знаю, что еще сказать!

— Ну, кое-что ты уже сказал, — задумчиво протянул Флавиан.

— Только, батюшка, — встрепенулся Игорь, — хорошо бы по дороге к ним в Кариесе продуктовый магазин посетить, а то у ребят, поди, вас и угостить нечем, голодно живут!

— Как голодно? — удивился я.

— Элементарно голодно! Едят, почитай, одну траву с огорода, какая там у них сейчас по весне уже выросла! Спонсоров у них стабильных нет, был один, келью им хорошо отремонтировал, храмик келейный отреставрировал в лучшем виде да и разорился в кризис этот. Теперь они живут в евроремонте и едят траву с огорода. Иеродьякон Фома по дереву режет, как продастся в Кариесе что-нибудь из его рукоделья, у них праздник — хлеба купят, крупы какой-нибудь, масла. Так и живут!

— Вот дела! — поскреб затылок «постник и воздержанец» Алексей (это я). — Как я теперь в Критикос зайду?

— Ногами, — ответил батюшка, — заворачивай, Игорек, к магазину!

— Вот эти кексы, кажется, свежие! — Я вытащил со стеллажа продуктовой лавки в Кариесе ароматно пахнущую упаковку. — Отче, берем?

— Зачем им кексы? Давай лучше блок консервов «Тунец в собственном соку» возьмем! — Игорь отобрал у меня выпечку. — Для ребят банка тунца это кастрюля супа на троих!

— Хорошо! Давай тогда два блока тунца, и блок горбуши, и еще осьминогов пару баночек в томатной заливке!

Словом, наш диспут завершился несколькими объемистыми пакетами с макаронами, крупами, консервами, бутылками с оливковым маслом и еще какими-то продуктами. Венцом стал свежемороженый упитанный октопус килограмма на полтора весом. Флавиан расплатился пластиковой картой, выданной ему перед отъездом Семеновым сыном (моим начальником) Гришей «на карманные расходы».

Приложившись к главе апостола Андрея в Андреевском скиту на выезде из Кариеса, мы двинулись в сторону Семионовской кельи. Покрутившись минут пятнадцать по серпантину вычищенных грейдером грунтовок, мы вынырнули из леса на небольшую полянку. В центре маленького огорода с подмосковного вида грядками и большой пленочной теплицей, посреди полянки, стояло приземистое двухэтажное здание. Пристроенная к нему небольшая церковка-экклесия была покрыта новой чешуйчатой крышей из серой каменной плитки.

— Приехали! — объявил Игорь, остановив машину против двери и вылезая из-за руля. — Вон они, батюшка, у теплицы! Пойдемте, я вас познакомлю!