— Ох, — стонет Пиппа, — честно говоря, я слишком устала, чтобы снова всю ночь бегать по лесу!
— Мы можем сделать это прямо сейчас, — заявляет Фелисити. — Никуда не уходя.
Пиппа вовсю раскрывает глаза.
— Ты что, сошла с ума? Сейчас? Когда тут рядом вообще все, и миссис Найтуинг тоже?
Фелисити осторожно отодвигает скрывающую нас шаль. Школьницы в основном расположились у камина, рассевшись компаниями по три-четыре человека; до нас никому нет дела.
— Да никто и не заметит, что мы исчезли!
Мы, стараясь не думать ни о чем, стремительно возносимся на вершину все той же горы. Мне не по себе. Я ощущаю себя русалкой, поднимающейся к свету из глубин моря, — но когда смотрю вниз, вода превращается в лицо матушки, напряженное и полное страха. Я вдруг пугаюсь, мне хочется остановиться. И в следующее мгновение мы все вновь оказываемся в «шатре» Фелисити. Наши глаза сверкают, кожа порозовела, на губах играют понимающие улыбки. Тела стали сияющими и легкими, как вздохи. Мы очутились в большом холле, абсолютно невидимые.
Ох, боже, какой же великой и ужасной красотой обладала эта магия! Все вокруг нас замедлилось, все двигалось как во сне, в том ритме, в каком тянется мелодия из музыкальной шкатулки, у которой кончается завод. Голоса гудели низко, а каждое слово звучало как будто целую вечность. Миссис Найтуинг сидела в своем кресле и вслух читала младшим девочкам «Дэвида Копперфилда». Искушение оказалось слишком сильным. Я легко, очень легко коснулась ее руки. Она не прекратила читать, просто медленно-медленно ее свободная рука поднялась к тому месту, до которого я дотронулась. Миссис Найтуинг почесала эту точку, словно ее укусило какое-то назойливое насекомое, и тут же забыла об этом. Это было невероятно.
Пиппа тихонько взвизгивает от радости.
— Они нас не видят! Нас тут как будто и нет вовсе! Ох, мне такого хочется натворить…
— А почему бы и нет? — говорит Фелисити, выгибая брови.
С этими словами она подходит к миссис Найтуинг и переворачивает книгу в ее руке вверх ногами. Миссис Найтуинг требуется некоторое время, чтобы осознать, что случилось, и вид у нее становится озадаченным. Девочки, сидящие у ее ног, прикрывают рты руками, стараясь хихикать не слишком откровенно.
— Но почему все вокруг такое медленное? — спрашиваю я, проводя ладонью по мраморной колонне.
Колонна ежится под моей рукой, и я испуганно отскакиваю.
Колонна живая…
Сотни крошечных фей и сатиров шевелятся на ее поверхности. Гнусная маленькая горгулья расправляет крылья и склоняет голову набок.
— Ты видишь сейчас вещи такими, каковы они на самом деле, — заявляет она. — Другим кажется, что им все это снится. Но это они живут во сне, а не мы.
Она сплевывает и сует нос под крыло.
— Ух! — выдыхает Фелисити. — Ну и гадость! Мне так и хочется прихлопнуть ее!
Горгулья визжит и взлетает повыше.
Светящийся желтоглазый малыш с крылышками улыбается мне.
— А почему бы тебе не освободить нас всех?
Его голос звучит едва слышно, мягко, он как будто мурлычет.
— Освободить вас?..
— Мы здесь заперты. Прикованы к колонне. Освободи нас — всего на мгновение, чтобы мы могли как следует расправить крылья!
— Ладно, — говорю я. В конце концов, это вполне разумная просьба. — Вы свободны.
С визгом и писком феи и нимфы скользят вниз по колонне, словно поток воды, и рассыпаются по полу во все стороны, подбирая крошки сыра, хлеба, еще какой-то отвратительный сор. Есть что-то безумное в том, как все эти существа бегают и порхают вокруг.
— Как это мило с твоей стороны! — восклицает Пиппа.
Какой-то сатир ростом с мой большой палец подбегает к девочке, сидящей на ковре. Он заглядывает под подол ее платья и испускает похотливый вопль.
— Ух, какая сладенькая и пухленькая! — восклицает он.
— Ох, ну и грязная же тварь! — со смехом говорит Фелисити. — Похоже, ученицам школы Спенс грозит весьма невежливое обращение!
— Но мы не можем позволить им вести себя так, — возражаю я, хотя мне и самой смешно наблюдать за выходками этой мелочи.
Сатир ползет вверх по лодыжке девочки, и я подхватываю его двумя пальцами.
— Эй, стоп, ты не должен этого делать! — говорю я благодушно.
Он оборачивается и грязно ругается. Его лицо превращается в дьявольскую маску, и он впивается острыми зубами в тонкую кожу моего запястья. Я вскрикиваю от боли и роняю сатира. Мне показалось, или он внезапно увеличился в росте?.. Фелисити вскрикивает, и я понимаю, что мое воображение тут ни при чем… тварь растет! И вот уже сатир нависает над нами, а его рогатая голова касается потолка…
— Сейчас проверим, какова ты на вкус, сладкая или кислая, — шипит он мерзким гулким голосом.
— Что происходит? — вскрикивает Пиппа. — Останови их!
— Стоп, замереть всем! — кричу я.
Но сатир только смеется, видя наш испуг.
Пиппа в ужасе вцепляется в меня.
— На них не действует! Почему на них не действует?
— Я не знаю! — рявкаю я в ответ.
Пользоваться магией оказалось куда труднее, чем я думала.
— Я так и знала, что ничего хорошего из этого не выйдет, — жалобно произносит Пиппа.
Но разве не она сама похвалила меня за освобождение этих тварей минуту назад?
— Мы должны заставить их вернуться на колонну! — кричит Фелисити.
Горгулья садится на мою ногу. Я стремительно наклоняюсь и хватаю ее за крылья, бегу к камину и подношу мерзкое существо к огню. Горгулья верещит от ужаса.
— Быстро говори, как вернуть все обратно!
Горгулья ругается, и я подношу ее поближе к пламени, так что жар касается ее ног.
— Говори, или я брошу тебя в огонь!
Горгулья принимается звать на помощь, но выросший сатир только смеется в ответ.
— Давай-давай, бросай этот мусор в огонь! Ну, будет на свете одной горгульей меньше. Зато мы повеселимся.
Я опускаю тварь еще на дюйм ниже.
— Говори!
Горгулья отчаянно визжит:
— Да, да! Я скажу! Повторяй за мной: «За вашу ложь в мраморе ляжете…»
Нимфа с голой грудью шлепается на каминную полку.
— Тварь! Уродина! Не смей говорить дальше!
— «На тысячи лет, вечно живые…»
Нимфа бросается на горгулью, но промахивается и падает в огонь; тот с удовольствием шипит, пожирая ее.
Горгулья, вылупив глаза, визжит:
— Все, это все! Вот эти слова!
— Ну же, давай! Говори скорее! — кричит мне Фелисити.
Сатир загнал ее и остальных в угол.
У меня пересохло во рту, и я с трудом произношу:
— За вашу ложь в мраморе ляжете…
Омерзительные вопли наполняют большой холл.
Тварям понравилось быть свободными. Мое сердце колотится так же быстро и шумно, как их крылья, когда я разом выпаливаю вторую половину заклинания:
— На тысячи лет, вечно живые!..
Сатир, подскочивший ко мне чуть ли не вплотную, внезапно съеживается и снова становится размером с наперсток. Феи, нимфы, горгульи и сатиры с воем проносятся мимо нас, их как будто несет сильным ветром, пока они не ударяются о колонну, непрерывно визжа. Они плюются и проклинают нас. Но постепенно мрамор снова застывает, вынуждая их замолчать, и лишь полные злобы и ярости лица и открытые рты свидетельствуют о том, что произошло несколько мгновений назад.
Я дрожу с головы до ног, обливаясь потом. Все мы выглядим испуганными до предела.
Пиппа вздрагивает.
— Мне никогда не нравилась эта комната. Теперь понимаю почему.
— Думаю, на эту ночь я уже более чем сыта магией, — заявляет Фелисити, отирая влажный лоб тыльной стороной ладони.
Но Энн не согласна. Она останавливается рядом с Сесили и Элизабет.
— Еще одна маленькая шутка, и все!
— Что ты собираешься сделать? — спрашивает Пиппа.
Энн улыбается.
— Ничего такого, чего бы они не заслужили.
ГЛАВА 30
— Наверное, ты права… насчет них, — бормочет Фелисити, раздвигая занавес из шарфов.
