После этого американцы возвратились на Сучанский рудник, увозя с собой убитых и раненых в 18 каретах санитарного обоза. По словам крестьян, потери их были свыше 80 человек убитыми и ранеными. Партизаны же имели двоих убитых и 4—5 раненых, в том числе и т. Владивостокова.

Для характеристики того, как храбро и беззаветно дрались партизаны, можно привести такую иллюстрацию: 60-летний партизан, дедушка Папуша, получив две пулевые раны в плечо и руку, оставался в бою и отступил лишь вместе со всей частью; несмотря на смочившую всю его рубашку кровь, он, оставаясь без перевязки, не прекращал стрельбы, пока были у него патроны. Нужно ли говорить о том, какой подъем вызвал у других партизан такой неподражаемый пример храбрости!..

Тяжело было и больно до слез смотреть на дымившиеся в течение 2—3 дней пепелища сожженных домов. Огромная черная груда углей и головешек от сгоревшей школы с четырьмя почерневшими голландками и трубами, торчащими к небу, как ноги какого-то допотопного гиганта-животного, долго оставалась немым свидетелем посещения Казанки «блюстителями порядка» — американцами.

Те экономические последствия, которых мы рассчитывали достичь от забастовки рабочих каменноугольных копей и от нашего наступления на железнодорожные гарнизоны со взрывом подъемников, не только не были нами преувеличены, но скорее даже не доучтены. На копях осталось очень незначительное число рабочих, не принявших участия в забастовке; вследствие всевозможных угроз вынуждено было взяться за работу еще немного семейных рабочих, но все это давало мизерную добычу. Другие же рудники Приморья не могли обеспечить потребности транспорта, да к тому же и качество их угля было так низко, что например для морских судов он совершенно не годился. Оставалось одно: покупать и ввозить уголь из-за границы, а это уже не то, что брать у себя. Таким образом удар был рассчитан правильно. Осенью, с наступлением холодов, во Владивостоке разразился резкий топливный кризис. «Правительство» было бессильно справиться с этой задачей; оно с грехом пополам получило от своих благодетелей небольшие подачки антрацита и брикета для отопления морских судов. В домах с угольным отоплением в эту зиму не мало замерзло и испортилось водопроводов. Цены на уголь и прочие виды топлива поднялись до неслыханных размеров, следствием чего было хищническое истребление лесов и разрушение окрестных дачных мест: там на виду растаскивались заборы, ограды и нежилые помещения. Многие из жителей Владивостока, чтобы не замерзнуть, жгли мебель — столы, комоды, шкафы — и мелкие перегородки в домах. Все это вызывало сильнейшее озлобление против существующей власти и окончательно подтачивало и без того на гнилых ходулях стоящий трон Колчака и его сатрапа Иванова-Ринова.

Разрушения, произведенные партизанами на Сучанской дороге, были тоже чрезвычайно ощутительны и надолго непоправимы. Перевозка угля из запасов, имевшихся на поверхности перед объявлением забастовки, и тех крох, которые добывались «через час по столовой ложке» штрейкбрехерами, была совершенно прекращена взрывом подъемных машин и других станционных сооружений. Произведенные осенью попытки организовать перевозку угля гужевым путем были нами пресечены: 1-й Дальневосточный полк совершил удачный налет на станции и забрал всех лошадей у крупных возчиков — Золотова и других. Исправить же разрушенные машины и части их на владивостокских портовых доках и заводах, за неимением соответствующих приспособлений, было невозможно. Таким образом Сучанские копи были окончательно парализованы.

Так боролись рабочие и крестьяне Сучана со своим исконным врагом, помогая шедшей издалека Красной армии, постепенно очищавшей от белых города Сибири.

Контр-наступление объединенных сил противника. — Соотношение сил предопределяет поражение партотрядов. — Казнь Я. Попова. — Отступление партизан. — Наши ошибки.

После казанского боя наступило зловещее затишье. Американцы и японцы отсиживались на занятых ими позициях. Мы не наступали, ограничиваясь разведкой и вылазками с целью узнать, что происходит у противника. Корейские партизаны, переодевшись в национальные костюмы, проникали на рудники и станции, где были сосредоточены силы врага, и через рабочих и другие источники узнавали о состоянии их сил. Перепуганные потасовкой, полученной от партизан, полковники и генералы всполошили все интервентские штабы. Осиное гнездо зашевелилось. Ведь надо же было смыть позор только что пережитого погрома, да еще понесенный от кого? От «хулиганских шаек», от «краснох»! Население чувствовало, что будет буря, и подготовлялось к ней. На севере уезда, в Тетюхе-ольгинском районе, снова появились пароходы противника, произвели высадки и кой-где опять погладили население «каленым утюгом». В связи с этим отряд Глазкова снялся из Владимиро-Александровки и ушел на север. После его ухода, около 10 июля, в бухте Чень-Ю-Вай высадился с парохода крупный японский десант и без сопротивления занял Владимиро-Александровку, затем и все следующие за ней села — Унаши, Перятино, Новицкую — вплоть до Сучана, образовав таким образом сплошную цепь в низовьях Сучанской долины. Одновременно на станцию Кангауз прибывают эшелон за эшелоном преимущественно японо-американские войска с артиллерией и пулеметами, и с этого момента инициатива переходит в руки противника. Он повел общее наступление со всех пунктов — Ольги, Владимиро-Александровки, Сучана, Кангауза — с явным расчетом взять нас в кольцо. Как впоследствии установлено, этот поход против ольгинцев не носил локального характера, а был частью общего стратегического плана наступления, измерявшегося масштабом всех областей Дальнего Востока. Активность противника в этот период была проявлена в Хабаровском районе, в Амурской области и в Забайкалье где имели место знаменитые летние бои. Расчет противника был таков: нанести сокрушительный удар партизанскому движению, достигшему зенита в своем развитии, а затем часть высвобожденных сил подать на сибирский фронт, где фактически решалась судьба всей контр-революции.

На нашем ольгинском фронте картина событий развертывается в следующем порядке. 9 и 10 июля со станций Кангауз и Тигровой, Сучанской ветки, двинулись крупные силы разношерстной интервенции. Отряд т. Шевченко, оказывая сопротивление, стал отступать в порядке в Сучанскую долину; рассчитывая, видимо, на возможность нового объединенного удара по противнику, отряд продвигался с походной быстротой. Громыхали пушки, шли бесконечные колонны пехоты и эскадроны кавалерии. Перевалив хребет, американцы заняли голодную деревню Гордеевку, из которой перед их приходом вышел отряд т. Шевченко, взяв направление через горы на деревню Серебряную. Войска интервентов продвинулись беспрепятственно в Бровничи. Здесь они делают остановку, и начинается расправа над крестьянами. В партизанских отрядах было много ребят из Бровничей. Село очень зажиточное. Подобно ушкуйникам, американцы и японцы вырубают плодовые сады, разоряют огороды, разбивают большие пасеки, а в доме владельца этих пасек Ворон-Ковальского забирают из ящиков все белье, одежду, серебряные ложки, бьют посуду. То же проделывается в домах всех партизан: режут свиней, гусей, кур, забирают лошадей и т. д.; словом — подобно саранче уничтожают все. Даже церковь превратили в стойло, устроили вокруг ее ограды окопы, а на колокольне установили пулеметы и наблюдательные посты; кресты, чаши и прочие предметы церковного обряда забрали, ободрали даже ценные украшения с икон и книг. Так поступали гунны XX века с крестьянскими селениями, посмевшими поднять оружие против господина капитала. О нравственных обидах и оскорблениях, нанесенных крестьянам и особенно женщинам и девушкам, которым «интервенты» не давали прохода со своими гнуснейшими предложениями, а порой учиняли и насилия, не приходится и говорить; для японцев в особенности это была обычная дикарская выходка. Часть интервентов, направившаяся в Серебряную, получила тут значительный щелчок по лбу от партизан отряда Шевченко, отступившего после этого в деревню Мельники. Сучанский отряд под руководством Лазо решил дать бой противнику, как только он двинется из Бровничей через Хмельницкую на Казанку и Фроловку.