Летом <1918 г.> руководство железной дороги построило на станции два новых деревянных здания, в которых предполагалось устроить служебные помещения, однако в качестве альтернативы старому театру или железнодорожному вагону мы выбрали их под нашу зимнюю штаб-квартиру. Огромную помощь в обустройстве нам оказал лейтенант Кеннеди, сапер, когда-то бывший лондонским актером и офицером известной во всем мире канадской конной полиции. Он проявил незаурядную смекалку, раздобыв отличные внутренние планы помещений и, что было еще важнее, электрогенератор, благодаря которому мы стали независимы от железнодорожного и городского электроснабжения со всеми вероятными неудобствами, которые могли бы вытекать из этой зависимости. Он подобрал старый выброшенный паровой двигатель, а также «нашел» где-то за пятьдесят миль от Кеми динамо-машину, он выпрашивал и одалживал провода и осветительные приборы, из старого товарного вагона он позаимствовал материал и облицевал им столовую штаб-квартиры в тюдоровском стиле, осветив ее приглушенным светом ламп, которые он хитроумно смастерил из коробок из-под печенья. Разрисованные вручную абажуры на обеденном столе создавали эффект респектабельности, которая производила впечатление на всех наших гостей.

Наше новое расположение оказалось очень удобным, так как приезжим было легко нас найти, а мы могли внимательно наблюдать за всеми прибывающими и отправляющимися поездами. Дома были одноэтажными, построенными из массивных бревен, которые соединялись между собой с помощью «ласточкиного хвоста» и стояли на сваях. Потолки были высотой около пятнадцати футов, на чердаке между потолком и крышей был насыпан слой песка толщиной около двенадцати дюймов, чтобы удерживать тепло и защищать дом от холода. На чердак можно было попасть снаружи через смотровые люки. Промежутки между сваями были обшиты досками за исключением фасада, в котором располагалась дверь в подвал. Один дом заняла штаб-квартира Карельского полка и управление районного командования, а второй подготовили для полковника (повышенного до бригадного генерала) Марша, который обещал вернуться в Кемь, однако, к несчастью, пока из-за болезни не мог этого сделать. У генерала Марша был обширный опыт, и он прекрасно знал русский язык и местное население; именно ему я обязан многими полезными советами о характере и привычках русских и о том_? как вести с ними дела, что видно из следующего примера. К кемскому командованию относилась Сорока, город на Белом море в 35 верстах по железной дороге от Кеми. Там находился лесопильный завод, на складах которого лежало очень много леса, а также мастерские местного участка железной дороги. Там стояла часть Белой армии под командованием полковника Круглякова, чья должность оказалась весьма и весьма нелегкой. С железнодорожными рабочими было очень трудно ладить, поскольку среди них активно распространялась большевистская пропаганда и интриги; к тому же там жил генерал Звегинцев, чья позиция оставалась для нас загадкой. Под его командованием не находилось никаких войск, лишь несколько офицеров, но он, казалось, пользовался определенным влиянием среди железнодорожных рабочих. В конечном итоге, из-за угрозы забастовок и прекращения работы я был вынужден послать двух хороших специалистов из военной разведки, чтобы они разобрались в причинах беспорядков. Их донесения меня удивили, однако вскоре их данные подтвердил капитан Бленнерхаасет, офицер разведывательной службы Военного министерства. В обоих докладах говорилось, что генерал Звегинцев находится в постоянном контакте с неким человеком или группой людей на вражеской <большевистской> стороне и что ответственность за пропаганду и волнения лежит на главном инженере Сахарове; согласно донесениям, некоторые из его речей носили весьма определенный политический оттенок. Эта информация была тут же передана в мурманскую штаб-квартиру, и Кругляков, следуя моему приказу, поместил месье Сахарова под арест. В мастерских и на лесопильном заводе вновь воцарился мир, и тем удивительнее мне было получить от генерала Марша телеграмму следующего содержания:

Мне было трудно понять весь скрытый смысл этого сообщения — из него казалось, что мурманскую штаб-квартиру захватили большевики. Ответная телеграмма едва ли хоть сколько-нибудь отражала мои чувства:

На это генерал Марш ответил:

В своем ответе Мурманску генерал Марш процитировал мою телеграмму и добавил от себя:

Это происшествие проливает свет на лояльность генерала Марша по отношению к своим собратьям-офицерам, и в то же время позволяет составить определенное представление о доверчивости и неосторожности нового начальника штаба <Льюина>, который действовал по своей собственной инициативе, пока генерал Мейнард находился в Англии. Как выяснилось, вокруг этого офицера вращалась группа русских офицеров, настроенных против союзников, а он слишком легко верил им. Его неосмотрительность иногда вызывала определенные проблемы, но, по счастью, не имела серьезных последствий, так как ограничивалась теми периодами, в течение которых отсутствовал главнокомандующий.

Мне представился случай проявить свою власть, когда русский полковник без каких-либо известных мне полномочий отдал приказ о передвижении войск в Кемском округе, не получив на это разрешения ни от меня, ни от кемского управления. Я отменил этот приказ и послал офицеру вежливое письмо, в котором сообщал, что я с удовольствием пойду ему навстречу в любом важном деле, однако поскольку именно я отвечаю за данный район, то и все приказы о передвижении войск в округе должны проходить через мое управление. Ответ на это письмо так и не пришел, но примерно через две недели российский младший офицер сказал работнику железной дороги, что «мурманская штаб-квартира объявила полковнику Вудсу строгий выговор, который поставит его на место; возможно, его даже отошлют обратно в Англию».