Дальнейший поединок напоминал избиение мастером боевых единоборств зарвавшихся уличных драчунов.

Кнехты и оруженосцы из предпоследней шеренги даже не успели осознать, что за их спинами находятся не боевые товарищи, а враг, как получили свое. Русские витязи удары наносили скупо, точно и так быстро, что я толком и не разглядел, кому куда попало. А лязг от ударов не выбивался из общего шума и топота копыт.

Очередная шестерка тевтонцев повалилась в пыль, оставшиеся без седоков лошади замедлили бег, потеряли строй, и всего какую-то минуту спустя русские достали средний ряд. Состоящий всего лишь из пяти всадников.

К тому времени тевтонцы уже успели понять, что происходит, и отчаянно принялись останавливать и разворачивать лошадей, но на маневр не хватало ни места, ни времени.

Вместо слаженного поворота, кони сбились в кучу, рыцари цеплялись друг за друга оружием, щитами. Не помогло даже то, что они побросали бесполезные в ближнем бою длинные копья и схватились за мечи. Русские воины снесли остатки отряда, словно соломенные чучела. Но и сами уже застряли в этой сутолоке, позволив первой тройке оторваться и проскочить вперед. Метров на десять…

Там, уже без помех, крестоносцы придержали коней и развернулись…

Увиденное побоище настолько ошеломило храмовников, что они остановились в растерянности. Все их численное преимущество развеялось, как дым. Вернее, рассыпалось и, издавая жалостные стоны, валялось на земле. Судя по количеству шевелящихся — в сознании оставалось не больше четверых. А кто из остальных жив, а кого уже встречали на небесах, оруженосцам еще только предстояло разбираться.

Теперь тевтонцы оказались втроем против семерых. Один из которых выбил из седла двоих лучших рыцарей, а остальные в считаные мгновения перебили полторы дюжины опытных воинов. Призадумаешься поневоле, стоит ли продолжать поединок. Тем более что весь хмель давно выветрился.

И поскольку, по правилам, схватку можно считать оконченной, когда противники разъедутся к противоположным концам ристалища, уцелевшие рыцари избрали именно этот, не унижающий их достоинства, вариант.

Тайком скрежеща зубами, благо под опущенными забралами лиц не видно, храмовники отсалютовали нам поднятыми копьями и опустили их тупыми концами на землю.

— Мы есть удовлетворены… — прокричал тот, что с рогами. — Орден не иметь претенсия. Вы позволить нам ехать в замок за помощь для раненый?

— Ну, если у вас претензий нет… — я равнодушно пожал плечами. Не притворно, и в самом деле устал. — То у меня и подавно. Езжайте с миром. Кланяйтесь фогту и не забудьте сказать, что зачинщиками были вы сами.

Судя по взгляду, которым тевтонец полоснул меня через смотровую щель в шлеме, вряд ли Конраду суждено услышать правду. Ну, да бог им судья. Мне, пардон за тавтологию, с крестоносцами детей не крестить.

— И не волнуйтесь за раненых. Всем, кто еще жив, будет оказана помощь. Добивать не станем. Не война же здесь, в самом деле, а честный и благородный рыцарский поединок. Верно?

— Ja… — произнес тот хмуро. Не до спеси. Мы же в любую секунду и передумать можем. Или новую причину для ссоры найти. — Фее честно… Ми говорить фогт — ви победить.

Наверно, из-за того, что в финале я практически не участвовал, мне неудержимо захотелось на прощание еще разок щелкнуть заносчивых фрицев по носу. В переносном смысле, конечно. Поэтому я поднял руку и подал условный знак пану Лешеку.

Думаю, тевтонцы испытали настоящий шок, когда из рощи на опушку высыпало две дюжины хорошо вооруженных лучников. Стрелы, правда, лежали в колчанах, но долго ли их оттуда выхватить? А уж рассчитывать на промах с десяти шагов и вовсе не приходится. Самим рыцарям от стрел вреда не будет, а вот коней лучники побьют наверняка. А спешенный рыцарь уже не так грозен. Даже если сможет без посторонней помощи из-под упавшей лошади выбраться…

— Это не есть честь! — возмутился «рогоносец», явно не зная, что делать. То ли за меч хвататься, то ли руки вверх поднимать. — Ви напасть ис сасада! Ви есть…

— Зачем кричать? — я слегка развел в стороны руки, демонстрируя пустые ладони, пока тевтонец не брякнул чего лишнего. Такого, за что даже помимо желания придется призвать его к ответу. — Никто на вас не нападает. Езжайте с Богом. И не забудьте прислать за ранеными. Коней и доспехи я как победитель заберу.

Несмотря на то что мои слова были совершенно справедливыми и прописанными во всех кодексах, крестоносец зло выругался на немецком и пришпорил коня. Его товарищи поспешили следом. Не удержавшись, чтобы несколько раз не оглянуться. Не доверяли фрицы. До последней минуты думали — ударим в спину. Ну, каждый судит по себе.

— Какие будут распоряжения, господин барон? — подбежал пан Пшеньковицкий, умудряясь при этом сохранять величавость и достоинство. Чтобы незнакомцам понятно было: он не какой-то слуга, а такой же дворянин. Только рангом чуть пониже.

— Помогите раненым, пан Лешек. И трофеи разделите. Вместе с людьми князя. По справедливости. И не жадничайте. Берите только самое ценное. Чтобы крестоносцы не подумали потом, будто мы нищеброды какие. И пару лошадей оставьте. Взамен тех, что нам с Акселем дарены.

— Помочь? — судя по выражению лица и тому, как шляхтич многозначительно притронулся к рукояти кинжала, это распоряжение он расценил по-своему.

— Даже не думай! — я показал лейтенанту наемников кулак. — Перевязать, напоить и в тенек уложить. Как родных! Добить разрешаю только самых безнадежных. Из милосердия. И смотри, пан Лешек, проверю!

— Ваша воля, господин барон, — недовольно поморщился поляк. — А вот они бы никого из нас не пожалели.

— То они, а то мы, господин лейтенант…

Крыть было нечем, и шляхтич поспешил к своим людям, отдавать нужные распоряжения.

— Признаться, удивил ты меня, боярин… — присвистнул княжич, спешиваясь. — Иметь засадный отряд и сражаться с немцами в одиночку. Почему?

Я проделал ту же процедуру, но не так ловко. Эх, до чего же хорошо чувствовать под собой землю, а не чужую спину, пусть даже лошадиную, и рассчитывать на собственную пару ног! Увы, но судя по моим ощущениям, наездниками таки рождаются, а не становятся. Хотя искусству бокса тоже не за пару тренировок обучают.

— Когда вас облает пес, князь, вы же не станете хвататься за меч, а достанете плетку… — пожал я плечами.

— Понимаю, — Лев Ольгердович со всем уважением поклонился, насколько позволяло его высокое происхождение. — И еще раз спасибо.

— За что? — не понял я, но ответил не менее учтивым поклоном.

— Что дал душу отвести. За брата поквитаться.

Неприятная тема и опасная. Я куда охотнее сделал бы вид, что ничего не слышал, но не проявить вежливость и не поинтересоваться, что случилось с братом княжича, было бы еще подозрительнее.

— А как это произошло?.. Почем знаешь, что в его смерти храмовники виноваты?

— Увы, точно не знаю, но думаю, без крестоносцев не обошлось, — нахмурился Лев Ольгердович. — Слишком уж странно и таинственно все случилось. Колдовством попахивает. Или — подлым хитроумием ордена… Тевтонцы хоть и при мечах, а коварством ничем не лучше иезуитов.

Княжич тяжело вздохнул и сменил тему.

— Кстати, боярин, ты так и не сказал, как тебя звать-величать?

Ну, вот, дождался. Юлить или правду сказать? Правду оно проще, не заврешься потом, — да только проку ноль. Еще вернее, узнав ее, Лев из соратника мигом во врага превратится. А мне только и не хватало для полного счастья еще и со своими биться.

— В разных местах меня знают под разными именами, — ответил уклончиво, оттягивая время. — Но девиз мой отсюда и до Иерусалима всегда неизменен: Desdichado. По-гишпански значит…

— Лишенный наследства, — закончил вместо меня княжич.

Похоже, с филологическим образованием у здешней «золотой молодежи» все в порядке.

— Да. Волею рока так случилось, что я потерял все, чем должен был владеть по праву. А потому принял обет, что назовусь данным при рождении именем только после того, как смогу с честью вернуться домой. Но ты, князь, можешь звать меня Степаном. А по батюшке — Олеговичем.