— 22 июня с 24 до 1.30 было зафиксировано нарушение воздушного пространства сразу 6 вражескими самолетами.

Такая же напряженная обстановка была и на других театрах. В Хельсинки было зафиксировано прибытие немецких кораблей, количество которых к 20 июня достигло 48 единиц. 18 июня постами наблюдения и корабельными дозорами была обнаружена постановка немецкими судами минных заграждений между Клайпедой и островом Эланд.

В ночь на 21 июня от постов наблюдения поступили сообщения об обнаружении пяти неопознанных кораблей у острова Нарген и маяка Тахкуна и даже о постановке в этом районе минных заграждений[183]. Но этому факту штаб Балтийского флота не придал особого значения, что привело впоследствии к подрыву на минах в этом районе крейсера «Максим Горький» и эскадренного миноносца «Гневный».

20 июня корабельные дозоры доложили о том, что прекратилось движение судов от Тромсё до финской границы, а находившиеся в море взяли курс на свои порты. Одновременно подводные лодки Балтийского флота, находившиеся на позициях в Балтийском море, обнаружили 32 судна (большинство под германскими флагами), идущие от берегов Германии в западном направлении.

Неизвестные корабли и подводные лодки появлялись в водах Черного моря и на Камчатке, где отмечались и полеты разведывательной авиации.

19 июня 1941 года советский полпред в Финляндии СИ. Зотов, прибывший на полуостров Ханко, предупредил командира военно-морской базы о возможности начала боевых действий между 22–25 июня и о том, что две немецкие дивизии уже разгружаются в порту Турка[184]. Тогда же было обнаружено, что финские солдаты проделали два прохода в проволочных заграждениях.

Эти тревожные сообщения были немедленно переданы командующему Балтийским флотом, который сразу позвонил в Москву адмиралу Кузнецову: «Товарищ Нарком, у меня сложилось мнение, что нападение Германии возможно в любой час. Надо начинать ставить заграждения, иначе будет поздно! Считаю необходимым повысить оперативную готовность флота…»[185].

Вероятную возможность скорого нападения подтвердил наркому ВМФ и прибывший капитан 1 ранга Воронцов, который, следуя из Берлина на поезде, обратил внимание на огромное сосредоточение немецко-фашистских войск у советской границы. Так неужели все эти тревожнейшие донесения, прямо кричащие о неизбежности войны, прошли мимо внимания высшего руководства страны и армии и никак не повлияли на их дальнейшие действия?

Нет, никаких иллюзий относительно враждебных намерений фашистской Германии у советского руководства не было. Благодаря неустанной и кропотливой работе разведывательных органов командование флотов, военных округов, Генеральный штаб РККА и Главный морской штаб, члены правительства и лично И.В. Сталин были прекрасно осведомлены о положении, сложившемся на западных границах СССР. Собранная разведывательная информация из различных источников была настолько обширной и подтвержденной, что не обратить на нее внимание было просто преступно.

Если на карте Финляндии, Восточной Пруссии, Польши, Чехословакии, Венгрии и Румынии поставить флажки в местах расположения вражеских частей и сосредоточения их войск, то даже не посвященному в военные дела человеку станет ясно то тревожнейшее положение, в котором оказалась наша страна летом 1941 года. В каждом приграничном селе, в каждой деревне, хуторе разместились вражеские солдаты и боевая техника. Не на отдых же, в конце концов, они сюда пришли?

И.В. Сталин прекрасно понимал и знал, что рано или поздно военное столкновение между Германией и СССР произойдет неизбежно. Еще в марте 1940 года, отправляя нашу военную делегацию в Берлин для закупки боевой техники, И.В. Сталин откровенно сказал руководителю группы: «У нас, конечно, договор с Германией о ненападении, но вы учтите, что фашизм — наш злейший враг и война у нас с ним неминуема»[186].

И для такого высказывания советского вождя были все основания. Центр непрерывно получал огромное количество информации о военных приготовлениях Германии, которая не проходила мимо внимания Сталина. Маршал Советского Союза К.А. Мерецков (являвшийся в 1940 году начальником Генерального штаба РККА) вспоминал: «Главный (так в ту пору называли за глаза И.В. Сталина) дал указание тщательно следить за перегруппировкой и сосредоточением немецких войск, за перемещениями их командного состава и штабов в Восточной Пруссии, Финляндии и Румынии… Велено интенсивнее готовиться к проведению общевойсковых учений в приграничных округах и быстрее завершить разработку плана оборонительного строительства»[187].

И это требование вождя советского народа беспрекословно выполнялось. В стране был взят курс на значительное увеличение количества войсковых соединений, огромные темпы перевооружения войск, форсированное строительство укрепленных районов и других важных объектов на западных границах страны. Была проведена закупка боевой техники, находившейся на вооружении германских войск и авиации, чтобы советские воины могли с ней ознакомиться и научиться ее уничтожать в боях.

Большие организационные мероприятия проводились в войсках РККА и на флотах[188]. Но для их проведения требовалось какое-то мирное время.

Опасаясь, что любой вспыхнувший конфликт на границе может преждевременно развязать крупномасштабные боевые действия, руководством страны и армии вводились различные (иногда и непродуманные) ограничения на боевую деятельность войск, ограничивалась деятельность командующих округами и армиями, направленная на повышение боевой готовности вверенных им войск. Маршал Советского Союза К.А. Мерецков так вспоминал об этом трудном предвоенном периоде: «Общая направленность работы была таковой: не делать непосредственно в приграничной зоне ничего, что могло бы спровоцировать фашистов или как-то ускорить их выступление против нас; осуществлять мероприятия, необходимые для укрепления обороноспособности страны, но не поддающиеся учету со стороны немецкой разведки»[189].

Да, каждый отсроченный день войны, каждый час и минута работали в пользу Советского Союза.

Знали ли о возможном нападении фашистской Германии военные моряки? Конечно, однозначно ответить на этот вопрос нельзя, но то, что они не исключали такой возможности, было вполне вероятным. Поступавшие командованию ВМФ и флотов данные о сосредоточении немецких войск на границе с СССР, ввод их частей и соединений на территорию Финляндии и Румынии, участившиеся визиты германских кораблей в порты этих государств, интенсивная воздушная и корабельная разведка состояния наших военно-морских баз, ускоренный отъезд из Берлина семей сотрудников аппарата советского военно-морского атташе — все эти факты, безусловно, наталкивали на самые мрачные предположения.

Адмирал Н.Г. Кузнецов так характеризовал этот сложный период: «К началу 1941 года к нам стали просачиваться сведения о далеко не мирных намерениях Гитлера. Сперва сведения эти были скудными, потом они стали носить более разносторонний и в то же время определенный характер… Сводки Генштаба и донесения с флотов приносили тревожные вести… Думал ли об этом Сталин? Конечно думал. Полагаю, что у него было твердое убеждение, что война неизбежна, что она обязательно вспыхнет на западе или на востоке. А возможно, в одно и то же время и там и тут. Недаром же наши войска сосредотачивались одновременно и на западе и на востоке. И тут и там укреплялись границы. Да и перемещения крупных военачальников в конце 1940 года и в начале 1941 года тоже говорят о подготовке к войне «на два фронта». Вообще же, подготовка к возможному военному конфликту началась значительно раньше и проводилась последовательно с огромным напряжением сил»[190].