Я вижу, что даже эти слова и образы не укладываются у тебя в голове. Те двое соображали получше, но не потому, что они толковее тебя. Они более или менее все хорошо понимали до тех пор, пока я им показывал события, происходившие до их смерти. Когда же я начал прямую трансляцию образов из их будущего, то, как и тебя, их стали терзать „бредовые“ видения, сквозь которые едва пробился общий и чаще неясный для них смысл. Для того чтобы действительно понять человека будущего времени (не культуры!), ты должен прожить день за днем все те две тысячи лет, которые пережило человечество (именно все человечество!) после твоей смерти. Чтобы понять своих праправнуков из XXI века, недостаточно знать русско-московский или японо-токийский языковые диалекты их времени. Нужно прожить вместе со всеми народами Земли всю ту культуру, которую они создавали на протяжении тысячелетия. Труднее всего постичь не слово и язык, а смыслы, символы и образы, наконец, идеи, которые каждое поколение людей добавляет в общечеловеческую копилку познания мира. Никто не способен постичь будущее, не пережив его, но все способны понять прошлое, пережитое предками. Обрати внимание, — когда мы неожиданно для всех сошлись, то даже этих мгновений вечности было достаточно, что бы появились проблески взаимопонимания. Конечно, меня быстрее и лучше стали понимать те, кто моложе тебя. Но если бы мы прожили с тобой сообща не мгновения, а год-другой, многое бы познал и ты».

Здесь неожиданно защебетал японоязычный потомок, который все лучше и лучше улавливал смысл далекой общечеловеческой символической речи. Известно, что русские потомки японцев всегда плодотворно учились у продвинутых иностранцев. (См. комментарий известного специалиста по этому вопросу писателя Валентина Пикуля, развернутый им в полновесный роман).

«Кузен, — вежливо обратился он и произнес японское слово „Вы“ с большой буквы. — Вы бесконечно правы: между Колумбом и аборигенами Нового Света лежали несколько тысяч лет цивилизации, хотя они и сошлись в едином для них времени. Васка да Гамма обнаружил в Индии цивилизацию, отставшую от европейской лет на триста. Голландцам, первыми из европейцев прибывшим на парусных кораблях в нашу страну, мы сразу дали понять, что если мы и отстали, то не настолько, чтобы пойти в услужение „длинноносым дьяволам“. Результат — индейцы Америки были обращены в рабство и частью уничтожены, индийцы на столетия попали в колониальную зависимость, а мы, японцы, не только сохранили себя, но, подучившись, превзошли и европейцев, и американцев. А все потому, что американские индейцы не поняли, да и не могли понять, с чем они столкнулись в лице европейцев, хотя испанский язык и языки индейцев и те и другие освоили очень быстро. То же самое можно сказать и о коренных племенах черной Африки. Мышление, культура и язык не так уж и связаны между собой».

«Вы бесконечно правы, мой японский собрат, — еще разок успел шелеснуть пришелец. — Как историк с большим марристким стажем (не путать с историком лингвистики!), я решаю одну и ту же противоречивую задачу: стремлюсь понять тех, кого давным-давно нет на Земле, и понять часто вопреки тем словам и письменам, которые они оставили, и понять больше того, что они о себе понимали».

«А я ничего не понимаю! — опять возопил новгородец. — Изыди, сатана!»

«Господи, зачем я его вызвал с такого дальнего того света? — трусливо запричитал пришелец и окончательно отключил прямую трансляцию мыслей. — Он теперь отправится в отдаленный карельский скит на вечное покаяние и, значит, никаких потомков после себя не оставит. Не будет ни меня, ни 350 миллионов его близких и дальних пра-правнуков».

Так размышлял изнеженный интеллигент-маррист, окончательно и бесповоротно отрывая мышление от языка. Но, прибыв в целости и сохранности на свое место обитания, он сообразил, что новгородец был не дурак (дураков в нашем роду отродясь не было!) и остался в миру, приписав свои видения и голоса лишнему глотку самоедской сомы ^{27}, выпитой накануне.

Мой приятель сделал мне заказ на эту научную книгу по той простой причине, что других знакомых историков, да еще работающих в Академии Исторических Наук, у него не нашлось. Тогда же он заявил мне: «Напишите, посмотрим. Если подойдет, напечатаем». Только работая над книгой, я узнал, что он повторил слова товарища Сталина, сказанные им маститому грузинскому лингвисту Арн. Чикобаве. Именно с этих слов вождя началась описанная здесь языковедческая дискуссия 1950 года в центральной советской газете «Правда». Кто же он, мой заказчик, повторивший слова вождя, произнесенные им в узком кругу более полувека назад? Если мне дозволят опубликовать эту книгу еще при жизни, значит, «там» решили, что она получилась.

И.В. Сталин

Записка И.В. Сталина академику Н.Я. Марру

Ответ академика Н.Я. Марра И.В. Сталину

Труды академика Н.Я. Марра

Пометы И.В. Сталина на странице Большой советской энциклопедии

Языковое древо по Марру

Вишапы

В.В. Виноградов

Н.Я. Марр

Надпись на памятнике на могиле Н.Я. Марра

Здесь и далее курсивом передается рукописный сталинский текст со всеми его грамматическими и стилистическими особенностями.

На многозначность этого слова указывает и лучший знаток античной философии и филологии А.Ф. Лосев: «Термин logos является носителем нескольких десятков значений в греческом языке… Самое главное — это то, что в этом термине отождествляется все мыслительное, все словесное, так что „логос“ в этом смысле означает и „понятие“, и „суждение“, и „умозаключение“, и „доказательство“, и „науку“ с бесчисленными промежуточными значениями, а с другой стороны, и „слово“, „речь“, „язык“, „словесное построение“ и вообще все, относящееся к словесной области. На европейской почве это является единственным и замечательным отождествлением мышления и языка, так как всякий другой европейский язык для той и другой сферы имеет свои специальные обозначения» (Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М., 1968. С. 532–533).

Здесь и далее в библейском тексте все выделено мной. — Б.И.

Первый раз люди позавидовали мудрости и всезнанию Господа, вкусив от древа познания; второй раз — брат приревновал, то есть позавидовал брату; третий раз люди позавидовали вселенскому могуществу Бога. Так началась история, то есть прогресс. Зависть и антагонизм — это то, что Кант объявил основным двигателем общественного прогресса.

Комментарий курсивом принадлежит мне. — Б.И.

В архиве Марра сохранилось секретное письмо от 26 февраля 1904 г., написанное ректором Санкт-Петербургского университета А. Ждановым о том, что к нему обратился начальник Санкт-Петербургского жандармского управления с просьбой командировать владеющего армянским языком в связи с «проводящемуся в сем управлении дознании, присовокупляя, что труд этот будет оплачен». Жданов просит его дать согласие.(СПб., филиал Архива АН РФ. Личный фонд Н.Я. Марра. Ф. 800. Оп. 2–3. Ед. хр. В-359. Л. 1, 1 об.).