Приведу далее выдержки из воспоминаний И. Морчадзе (С. Коридзе) о том, что ждало беглянок за пределами тюрьмы, а также розыскной список Московского охранного отделения:

И вот начинается лихорадочная, прямо головокружительная работа по организации побега.

Спешно шьются платья и днем и ночью семьею Владимира Маяковского и через Тарасову направляются, частями на теле, в тюрьму; пересылаются деньги, адреса квартир и прочее, необходимое для побега, а в самый последний день — тюремные ключи, изготовленные нашим товарищем слесарем по восковому слепку, снятым Тарасовой.

По плану побега бежавших каторжанок должны были поджидать провожатые, на обязанности которых лежало доставить беглянок на заранее приготовленные квартиры. Это делалось оттого, что не все каторжанки знали Москву и могли запутаться и не найти квартиру, во-первых, а во-вторых, это отняло бы много времени, а нужно было дорожить каждой минутой, так как предвидели погоню.

Провожатые стояли и дожидались беглянок у Новинского бульвара и у Горбатого моста, так как беглянки должны были выйти из тюрьмы двумя группами, из которых одна должна была идти к Новинскому бульвару, а другая к Горбатому мосту. Был условлен пароль, по которому провожатые должны были узнать беглянок. В день побега, 30-го июня, мы, все участники побега, в количестве 7 человек, а именно — я, Влад. и Вас. Калашниковы, Роза Ландсберг, Яковлев, Усов и товарищ-слесарь, делавший ключи, собрались на квартире Калашникова в Волковом пер. Это было приблизительно около 7 часов вечера. Нужно здесь отметить, что организация побега велась так конспиративно, что, кроме меня, Вас. и Влад. Калашниковых, об этом никто не был осведомлен. Конечно, некоторые товарищи, быть может, догадывались, в чем дело, но для какой цели мы их собрали 30 июня 1909 г. в Волковом пер. они узнали от меня и Вас. Калашникова только вечером того же дня, когда мы объяснили им, в чем нам нужна их помощь. Боясь провокации, мы никого из них уже из квартиры не выпускали и через некоторое время приступили уже к реализации нашего пиана Первым делом Вас. Калашников вместе с Усовым пошли встретить надзирателя Федорова в пивной, чтобы напоить его снотворным веществом. Репетиция выпивки не раз была проделана Вас. Калашниковым, и надзиратель Федоров, любитель выпить, привык уже к этому. В 11 ч. или 11.30 ночи вернулся Вас Калашников вместе с Усовым и сообщил, что первая наша задача выполнена блестяще, что Федорова так напоили снотворным веществом, что он едва ушел к себе в тюрьму, но сами Вас. Калашников и Усов были сильно пьяны, и нам пришлось откачивать их нашатырным спиртом и холодным компрессом. Перед тем, как уйти из квартиры к тюрьме, мы распорядились осветить все комнаты квартиры и не тушить огня, а сами ушли через задний двор, перескочив через стену и выйдя в зоологический сад и смешавшись с гулявшей там публикой. Все эти шаги мы предпринимали из боязни слежки за нами и провокации.

Подойдя к Новинской тюрьме, мы расставили провожатых по своим местам, а я и Вас. Калашников зашли в церковную ограду напротив Новинской тюрьмы, спрятались за густыми кустами акации и дали сигнал каторжанкам, чтобы они начали действовать. Сигнал был дан Вас. Калашниковым кошачьим мяуканьем, что он в совершенстве делал. В ответ на эту сигнализацию мы получили сигнал и от каторжанок, что они слышали наш сигнал и начинают действовать. Их ответный сигнал состоял в том, что они три раза припустили горевшую в их камере лампу. После этого, затаив дыхание, мы впились глазами в двери тюремной конторы, откуда должны были выйти беглянки, и в окно конторы, откуда мы ждали второго сигнала — свободен ли путь, можно ли выходить. Не прошло и 15 минут, как блеснул огонек в окне конторы, и беглянки извещали нас, что все прошло благополучно, и можно выходить на улицу, но оказалось, что на улицу выходить еще нельзя, и мы дали соответствующий сигнал электрическим фонарем, что выходить нельзя и чтобы ждали нашего сигнала, когда путь будет свободен.

Дело в том, что на этой улице около самой тюрьмы всегда дежурил городовой, но он не всегда стоял на одном месте, а менял как-то стоянку. Наше двухнедельное наблюдение за этим городовым дало нам следующие результаты: 5 раз в неделю городовой сей стоял так, что ему не видно было дверей тюремной конторы, откуда должны были выйти беглянки, а 2 раза в иеделю стоял так, что ему видно было все, и не представлялось возможности выходить из тюремной конторы незамеченным. Как раз случилось так, что городовому в эту ночь было видно все, и поэтому нужно было сначала его устранить, а потом дать сигнал беглянкам, чтобы они выходили. Такой случай у нас был предвиден и потому, дав сигнал беглянкам о том, чтобы они ждали, я остался в ограде церкви, а Вас. Калашников с полубутылкой s руках торопливо направился к городовому, предварительно рассыпав золотые и серебрянные монеты с таким расчетом, что, собирая их, можно было отвлечь городового так, чтобы ему не было видно выхода беглянок. Притаив дыхание, я смотрел из церковной отрады на городового и разыгравшего пьяного Вас. Калашникова, который с полубутылкой в руках просил городового помочь ему собрать рассыпанные деньги и обещал, что половину всех денег отдаст ему, городовому.

Городовой с жадностью бросился собирать деньги и совать их в карманы. а в это время, когда я убедился, что городовой отвлечен от конторы и что ему теперь ничего не видно, я дал беглянкам сигнал, чтобы они выходили, и, действительно, через мгновение первая группа беглянок, а минуты две спустя и вторая группа. Когда они прошли к Новинскому бульвару и были уже вне опасности, городовой все еще продолжал собирать деньги. Я вышел из церковной ограды и торопливо пошел догонять беглянок. Вас. Калашников тоже быстро нас догнал. Провожатые, ожидавшие беглянок у Новинского бульвара, растерялись, л пришлось их каждого останавливать и вновь напомикнать о том, что онн должны сделать. В результате такой путаницы, распределив среди провожатых беглянок, я очутился с последней группой в 4 чел. (я должен был взять 2-х), которых я и забрал с собой. В этой группе были Зинаида Клапина, Нина Морозова, Иткинд и Корсунская, с которыми я и направился по Б. Садовой ул. нанять изозчиков и поехать к Рогожской заставе, а через Рогожскую заставу — к дачной местности Чухлинка. Была ужасно темная ночь, и шел дождь, так что погода эта нам была на руку, так как представлялось поехать в закрытых пролетках без всякого подозрения. Но дойдя пешком с беглянками до угла Б. Бронной ул., мы не могли достать нигде извозчиков, чтобы не идти вместе с беглянками к Триумфально-Садовой ул., что было небезопасно, я завел их во двор храма св. Ермолая на Садовой ул., а сам отправился на поиски извозчиков. Когда я, наконец, достал двух извозчиков и подъехал к тому месту, я увидел картину, не понравившуюся мне: с беглянками разговаривал городовой; но по веселости и смеху поняв, что это случайное явление и нет никакой опасности, я быстро направляюсь к ним, беру их под руку, сажаю на извозчиков и едем к Рогожской заставе. Оказалось (как мне передали беглянки), что городовой принял их за проституток. Доехав до Рогожской заставы, мы слезли и дальше через поля направились к Чухлинке. Но здесь опять произошла с нами маленькая неприятность. У меня не было мелочи, не хватало копеек 60, а беглянки забыли пересланные им деньги в камере тюрьмы. Дать же извозчикам, вместо 60 к., 10 р., обратило бы внимание и вызвало бы подозрение, а потому я ссадил с извозчиков беглянок, объяснил им как нужно идти, а сам, поскандалив с извозчиками, что не я виноват в том, что у них нет сдачи, ушел самым бессовестным образом, так и не доплатив 60 коп. Скоро я нагнал женщин, и уже было совсем светло, когда мы очутились у названной дачи (на этой даче проживала вместе с мужем Вера Александровна Демме, сестра известного с.-р. Новотворжского). Хозяева встретили нас приветливо; появился, несмотря на такой ранний час, самовар, вино, сладости и т. д… Стали обсуждать вопрос о дальнейшей судьбе беглянок, о том, что их надо вечером перевести на другую квартиру, и т. д… Некоторые девицы, сильно уставшие и от волнения и от пути пешком, заснули. Не спал я один и рано утром, около 7 часов, я уехал в Москву устраивать оставшихся там беглянок. Не помогли уговоры беглянок и хозяев не ехать в Москву, так как меня наверняка арестуют. Особенно настаивала на этом Нина Морозова, которая предлагала вместе с ними бежать за границу. Я сам сознавал и понимал всю опасность поездки в Москву, но другого выхода не было. Я волновался за судьбу других беглянок, боясь, что другие не сумеют их скрыть и устроить; особенно в этом меня убеждала та путаница и волнение, которые проявили провожатые во время самого побега.

Поэтому, попрощавшись с беглянками и поручив их дальнейшую судьбу хозяевам дачи, я отправился в Москву связаться через нашу центральную конспиративную квартиру — Кузнецкий мост, зубной врач Гефтер — и руководить дальнейшей работой по укрыванию бежавших. По приезде в Москву сразу бросилось в глаза необычайное явление: городовые стояли с винтовками на постах, и среди полицейских царила большая суматоха и волнение. Я сразу же заметил, что за мной следят два агента, и, чтобы отделаться от них, на полном ходу вскочил в трамвай и поехал к центру. Слез на Театральной площади и пошел к Кузнецкому мосту, но в виду того, что Кузнецкий мост кишел полицейскими и агентами, я на нашу конспиративную квартиру не зашел. Вообще я сразу понял, в какое положение попал; выяснилось, что помогать далее беглянкам я не могу и только повредил бы им, если бы стремился с ними связаться. Никакие приемы и ухищрения не помогли мне отделаться от шпиков. До 2-х часов дня я бродил по Москве и хотел уже обратно ехать в Чухлинку, но побоялся привести за собой шпика и провалить беглянок. Поэтому я принял решение пойти на свою квартиру и сесть. Уничтожив предварительно компрометирующие записки, я явился к себе (по 1-й Мещанской ул., д. № 9, кв. № 9). Квартира была полна полицейскими охранниками всех чинов и рангов, во главе с полицмейстером Золотаревым. Со всех сторон раздались обрадованные крики: «Пожалуйте, мы вас ждем!». Четверо агентов охранного отделения набросились на меня и начали обыскивать. У меня же в засаде попал, между прочим, и известный поэт Владимир Маяковский. Во время составления протокола, когда Влад. Маяковскому пристав задал вопрос, кто он такой и почему пришел сюда, Маяковский ответил ему каламбуром:

— Я, Владимир Маяковский, пришел сюда по рисовальной части, отчего я, пристав Мещанской части, нахожу, что Владимир Маяковский виноват отчасти, а посему надо разорвать его на части.

Общий хохот…

Почти в тот же день были арестованы все участники побега с воли. Для поимки же беглянок была поставлена на ноги не только Московская, но вся полицейско-жандармская Россия; за поимку каждой беглянки была обещана награда в 5000 руб. Охранка и полиция совсем потеряли голову. Характерным явлением служит то обстоятельство, что одна из бежавших каторжанок, Е. Матье, в ту же ночь попала в охранку вместе со своим спутником рабочим, но ее не узнали, и она была выпущена вместе с другими арестованными «девчонками», по выражению жандармского ротмистра. Оставшись одна, наконец, она долго бродила по улицам Москвы никем неузнаваемая и, наконец, отправилась к одной буржуазной даме, которую она когда-то учила русскому языку, и во всем ей призналась и просила приютить ее. Дама эта проживала в Петровском парке, в своем особняке. Она любезно ее приняла, но когда вечером пришел муж этой дамы и узнал об этом, он пришел в ужас и решительно потребовал, чтобы она покинула их квартиру. Дают ей 10 рублей и выпроваживают из квартиры прямо на улицу; но здесь совершенно неожиданно пришла на помощь горничная, которая повела ее тайно от хозяев на чердак. Часа через два после этого весь двор был окружен полицией и жандармами. Обшарили и чердак, где находилась беглянка за какой-то трубой. 2–3 раза были так близко от нее, что чуть-чуть не коснулись ее платья. Наконец, полицейские и жандармы с сыщиками уходят. Через 10 минут после этого на чердак пробирается с большой бельевой корзиной горничная, которая переносит беглянку в корзине с бельем в сарай. Днем она вылезает из сарая, связывается со знакомыми и через них переправляется за границу через Кавказ.

Беглянка Климова попадает к одному инженеру, который на автомобиле перевозит ее к себе на дачу под Москвой, а через некоторое время отправляет ее в качестве своей жены сибирским экспрессом в Сибирь, а оттуда за границу через Китай.

С беглянками Морозовой, Клапиной, Иткинд и Корсунской, которых я устроил в Чухлинке, я условился, что приеду туда не позднее 3-х часов дня, если не сяду. В виду того, что я не возвратился, беглянки, чтобы скрыть следы, в тот же вечер были переведены в лес, и там они ночевали, окруженные вооруженными товарищами. На второй день они были по одиночке отправлены в деревню, где они скрывались некоторое время, а затем, когда более или менее все улеглось, были отправлены за границу через Кавказ.

Несмотря на крупную награду за поимку беглянок, несмотря на то, что вся полиция и жандармерия были поставлены на ноги, большинство беглянок вместе с бежавшей с ними надзирательницей Тарасовой не были разысканы. Из всех бежавших каторжанок были арестованы трое — Иванова, Шишкарева и Карташева, при след. обстоятельствах. Веглянок Иванову и Шишкареву провожал студент сельскохозяйственного института Яковлев, который приводит их на свою квартиру, но об этом узнает квартирная хозяйка и выгоняет их оттуда. Тогда Яковлев уводит их на другую квартиру, но для конспирации предлагает идти сзади него. Но так как он уходит очень быстро, беглянки теряют его из виду и остаются одни на улице, предоставленные своей судьбе. Во время этих скитаний они были арестованы совершенно случайно около одной фабрики городовым, и когда этого городового пристав спросил в участке, почему он их арестовал, городовой ответил:

— Так что, ваше благородие, агитаторы подозрительные, около фабрики все шныряли.

Как оказалось, на этой фабрике в то время шла забастовка, и этот городовой был поставлен, чтобы следить за подозрительными элементами.

Третья беглянка была арестована в трамвае при переезде на другую квартиру, так как агенты охранки опознали ее.

Все же остальные, вместе с надзирательницей Тарасовой, были, как сказано, переотправлены за границу.