Но началась история его богатения еще с 1815 года. Тогда и случилась эта легендарная история…

Савва Морозов, крепостной крестьянин подмосковного помещика Рюмина, потуже затянул котомку. Главное, приладить груз так, чтобы спину не тер. Путь далек — из села Зуева Богородского уезда Московской губернии в саму Москву. Но Савва одолевает его в одну ходку: выходит из своего крестьянского домишки на заре и к закату уже входит в Первопрестольную. Дорога знакома — каждый месяц в любую погоду приносит Савва Васильевич в столицу товар — ажурные ткани ручной выделки и окраски. Мать с тетками ткут, дети Саввины им подсобляют, а жена Ульяна Афанасьевна красит ткани в красивые цвета. Недаром же он женился на дочери опытного красильного мастера в 1797 году. Это ее приданое в пять золотых рублей помогло Савве открыть хоть и крошечную, хоть и на своем дворе, но собственную шелкоткацкую мастерскую.

Вот этот шелковый «ажур» и пользуется большим спросом, недаром скупщики встречают Морозова еще на подступах к Москве и тут же о цене договариваются. Да вот только вернувшись домой и заплатив откуп своему помещику Рюмину, хватается Савва за буйную голову: кажется, и работали не покладая рук, и сделали многонько, и цена была хороша, а денег как не было, так и нет! Где уж тут из крепостной неволи выкупиться…

Московский постоялый двор у Рогожской заставы гомонился всю ночь: суетились приезжие, заходили опрокинуть стопочку москвичи. Но Савва выспался всласть. Хорошего настроения прибавляли и вчерашние сделки — цену скупщики дали куда выше обычной. Видать, москвичи расщедрились на обновки: как-никак лето, всем пофорсить хочется. Савва пощупал на груди мешочек с денежками, завернутыми в чистую тряпицу, — весомый мешочек! Правда, предстояло еще потратиться на покупки: жена Ульяна два дня повторяла ему, что для дома купить следует, — писать-то они не обучены. И главное не забыть — особый наказ жены выполнить.

«Пойдешь на базар и купишь самую маленькую иголку! — учила Ульяна. — Только запомни, в понедельник с утра покупать надо! Оберни бумажкой да не потеряй! Я за этот секрет старухе Талдычихе целый гривенник отвалила!»

Что ж, гривенник для семейства Морозовых — большие деньги. Надо надеяться, что жена заплатила не зря. Тал-дычиха слыла в Зуеве местной ворожеей и всем талдычила, что и как в этой жизни делать следует — за то и прозвище получила. И стоит признать, почти всегда говорила верно. Так что Савва иголку купил и домой в Зуево принес. Да вот воротился не столь быстро, как обещал. Но ведь тоже из-за дела! Праздновал со скупщиками, встречался с ткацкими мастерами. Словом, домой вернулся только под вечер в среду.

Жена уж на крылечке сидит — глаз гневный. Не мужа встречает — иголку заветную дожидается. Оказывается, в ночь на четверг надо ту иглу обязательно под подушку вколоть да и спать на ней. А утром чуть свет вдеть корот-кую красную нитку и вшить в отворот рубахи, в которой другой раз муж товар на продажу понесет. Вшивать следует с изнанки, чтобы другие люди не увидали. Иголку же потом в тайное место спрятать надо. А красная нитка станет заветным денежным путем, по которому и пойдут в семью от кормильца (от него, Саввы, значит) денежки. Это все Ульяне Талдычиха насоветовала. Савва, конечно, только усмехался. Но спорить с женой не стал. Через месяц пошел в Москву в рубахе, в которую жена заветную нитку вшила. И вот чудеса — денег принес куда больше обычного, но главное — их не только на жизнь хватило, но и на то, чтобы заначку сделать.

И вот с той заначки у Морозова дела в гору пошли. Через пять лет, в 1820 году, откупился Савва Васильевич вместе с женой и сыновьями Елисеем, Захаром, Абрамом, Иваном и Тимофеем от помещика Рюмина за громадную по тем временам сумму в 17 тысяч ассигнациями. Открыл свою небольшую ткацкую фабричку в Зуеве, спустя время — побольше в Богородске, а потом и в самой Москве. А уж внук его, Савва Тимофеевич Морозов, всем известным миллионщиком стал. Жаль только, что увлекся красными революционными веяниями. Может, напутала Талдычиха и вместо красной нитки надо было Ульяне белой или зеленой ниткой шить?..

А в семье промышленников Рябушинских жил другой сказ — о неразменном рубле. Конечно, не одни они про такую неразменную денежку знали. По разным странам бытовала такая легенда — кто о волшебном дукате вспоминал, кто о золотом талере. Ну суть всех этих преданий одна — есть на свете неразменная денежка, обладающая волшебным свойством: сколько бы ее владелец ею ни расплачивался, она всегда обратно к нему возвращается. Ну а если такое сокровище в кошелек положить и никому не отдавать, то кошелек всегда будет полный, сколько бы из него ни брали.

Ясное дело, обладать таким сокровищем хотели все. Но давалось оно не каждому. Чаще всего такая деньга удачи сама приходила, к кому захочет, потом сама же уходила, когда захочет. Ну а добыть неразменный рубль (талер, дукат) можно было только с помощью нечистой силы. Недаром в Европе такую монету звали чертовой денежкой, дьяволовым дукатом и прочее. Существовало поверье, что такое сокровище можно сыскать в кармане повешенного вора или выкопать из могилы, где похоронен разбойник. Ну это уж явно дело не богоугодное!

Но в семье миллионеров Рябушинских сохранилась легенда о неразменной денежке совсем иного свойства — доброго и светлого. Случилось это, сказывают, в конце восьмидесятых годов XVII века. Предок их — Яков сын Денисов был тогда крепостным Пафнутьевского монастыря Ребу-шинской волости, что за три версты от города Боровска. Жили бедно. Яков резал на продажу поделки из дерева, а жена его Авдотья промышляла «отхожим промыслом» — скупала по деревням вязаные чулки-носки и перепродавала в Боровске.

В тот вечер Авдотья припозднилась, возвращаясь. Хорошо, на просеке встретила старичка-странника. С ним и вышла через лес на дорогу. Старичок словоохотливый оказался — старинный секрет Авдотье открыл. Вот она и понеслась домой. Влетела в покосившуюся избушку, свалила пустое ведро в сенцах. На грохот выскочил муж Яков, весь усыпанный древесной пылью: «Ты что — с порога в дом не перекрестившись, мужа не обняв?!» Авдотья молча шубейку скинула — и к столу. Выхватила из-за пазухи всю выторгованную наличность и над столом подкинула. Все монеты — в россыпь, но одна вдруг к Авдотье подкатилась. Та ее хвать: «Вот заговоренная на нас денежка будет!» Яков на лавку плюхнулся: «Ошалела с дороги, Дуня!» Жена заулыбалась: «Ничегошеньки! Это меня добрый человек научил, как волшебную монету от других отличить. Молча надо в дом войти да всю выручку над столом подкинуть. Какая монета к тебе ближе покатится, та — твоя. Ее хранить надо — не тратить, не менять!» У Якова глаза на лоб полезли: «Да это же самая крупная деньга из твоей выручки! Она в хозяйстве нужна!» — «Обойдемся! — отрезала Дуня. — Мы ее сбережем, она к нам деньги приманит!»

И приманила! Семерых детей Дуня с Яковом на ноги поставили, сами от монастыря откупились. А когда в 1802 году младший сын, любимый Мишенька, ушел искать счастья в Первопрестольную, отдала ему мать заветную неразменную денежку. В Москве шестнадцатилетний юноша пристроился торговать вначале ветошью, потом холстами. Скопил денег да и записался в Московской купеческой управе как купец 3-й гильдии Михайло Ребушинский — по названию волости. В управе фамилию переврали, записали «Рябушинский». Ну а уж к концу века вся Россия знала миллионеров-промышленников-банкиров — многочисленных внуков Михайлы.

Павел Михайлович Третьяков нервно потер нос, как всегда в минуты искреннего волнения. Хочется rf ту картину купить, и эту. Да и безвозмездно помогать художникам приходится. Перов вон почти в нищете живет, у Крамского жена больна, у Васильева чахотка. Где на всех денег взять?! Третьяков ведь не миллионер. На всем экономит — сам за бухгалтерскими отчетами до ночи корпит, выручку из лавок дотемна пересчитывает.