– Сомневаюсь, – отозвался Алан.
– Сомневайся на здоровье, но попробуй все равно, – подталкивала его я.
Сомнения не имеют значения. Утренние страницы прекрасно прочистили канал. Не прошло и нескольких недель, как Алан начал писать наперегонки со своими учениками. Фразу за фразой, страницу за страницей – он писал. Он даже развил несколько замыслов, которые раньше казались ему тупиковыми.
– По-моему, я и преподавать стал лучше, – говорит он.
Неудивительно. Ничто не говорит яснее любви, и Алан до того полюбил писать, что эта любовь зажгла его, будто светильник, что помог озарить путь его студентам.
Когда мы даем себе писать по любви, когда воруем драгоценные минуты себе в подарок, жизнь становится слаще, а мы – добрее. Мы больше не завистливые зеваки, что стоят на бровке и бормочут: «Я и рад бы, но…»
«Живи я на Ки Уэст[8], я б нашел время писать…»
«Будь у меня побольше сбережений, я бы нашла время писать…»
Все эти вымыслы о писательстве и времени, которыми мы себя утешаем, связаны с завистью и с придуманными убеждениями, будто существуют какие-то другие люди, у которых жизнь проще, денег в ней больше, и заточена она под писательство лучше нашей.
Чтобы найти время писать, нужно просто включить его в то расписание, которое у вас уже есть. Именно в этом ваш козырь. Бросьте воображать, что «настоящая» жизнь писателя – чья-то другая. Закаты на Ки Уэст не делают людей писателями. Трастовые фонды не финансируют потоки идей. Все наши жизни – жизни писателей, потому что все мы – писатели.
Ученики Лоры – одаренные дошкольники. Она целый день занята планами уроков, проверкой тетрадей и любознательными родителями. Посреди всего этого Лора находит время для трех страниц по утрам и еще нескольких – по вечерам перед ужином. Иногда она пишет по субботам. А в последние два года ходила на зимние курсы для писателей в местном муниципальном колледже.
– Раньше я все время жаловалась, что мне некогда, – вспоминает Лора. – Я хотела писать и ненавидела себя за то, что не пишу, но при этом мне было надежно. Начинать планировать время, чтобы писать, поначалу было страшно, но это все изменило. Оказывается, у меня есть время не только на то, чтобы писать, но и на многое другое тоже остается. Если честно, мне кажется, у меня была депрессия, а благодаря привычке писать мне удалось от нее избавиться. Так бывает?
– Писать – значит исправлять этот мир, – сказала я Лоре.
– Я от вас столько раз это слышала, но никогда не верила, – ответила она. – А теперь верю.
Стоит нам выделить время, чтобы писать, и можно не сомневаться: проведем мы его прекрасно. Описывая окружающий мир, мы начинаем упиваться им. И даже самая сумасшедшая жизнь сломя голову покрывается патиной желанности.
Способ приобщения
Мы часто твердим: «У меня нет времени писать». Но время писать у нас есть – понемножку. Этот метод поможет вам взяться за снос исполина жертвенности, олицетворяющего время.
Купите пять открыток и пять марок. Отыщите адреса пятерых людей, которых вы любите, но не находите времени поддерживать с ними отношения. Заведите таймер на пятнадцать минут. Уделяя по две-три минуты каждой открытке, напишите несколько теплых слов своим друзьям. Приклейте марки и отправьте почтой.
Глава 5
Маршрут
Наверное, здесь можно было бы выразиться и похудожественней, но для меня писать – это как прокладывать маршрут. Если вы – Америка и пролагаете маршрут, писательство даст вам дорогу от одного побережья к другому: и карту вычертите, и видами насладитесь.
Я убеждена: то, о чем нам хочется писать, само хочет быть написанным. Уверена: когда во мне пробуждается творческий порыв, то, что мне хочется создать, само рвется наружу. Моя задача в таком случае – явиться к чистому листу и позволить этому чему-то пробиться на свет. В некотором смысле, что́ именно хочет быть написанным – не мое дело.
На заре своего писательства я все время пыталась править на ходу. От каждой фразы, абзаца, страницы требовалось логическое продолжение всего предыдущего. Я много обдумывала. Я очень старалась. Работа над текстом была для меня каторгой. Много часов подряд я упорно писала и переписывала, вычеркивала и возвращала обратно. Такое писательство давалось трудно, я злилась и расстраивалась, будто одновременно сочиняла сценарий и монтировала фильм.
Опасность такого подхода в том, что он делал меня зависимой от перепадов настроения. В распахнутом состоянии все написанное мною казалось прекрасным. В зажатом – и тексты мои ни на что не годились. В итоге писательство превращалось в «американские горки» приговоров и осуждений: я то корила себя, то оправдывала, то я гений, то ничтожество. Мне хотелось писать уравновешеннее, без крайностей. Хотелось эмоциональной трезвости.
На пути к ней я научилась писать без оценок и оставлять редактирование на потом. Я назвала этот новый, более свободный подход «прокладыванием маршрута». Впервые в жизни я позволила себе черновики, которые оправдывали свое название.
Удивительно, но мои «черновики» вообще-то стали чище. Стоило мне освободиться от потребности сразу писать блестяще, идеально и умно, как мое письмо стало не только чище, но и легче, прозрачнее. А когда я все же возвращалась к черновикам для правки – обнаруживала, что и править-то особенно нечего. Поразительно много моих черновиков выдержало дальнейшее пристальное рассмотрение.
Мне раньше не приходило в голову, что вся эта драма писательства – не более чем драма. Никогда бы не подумала, что напряжение по поводу написанного имеет мало общего с подлинной драмой, которой место – в том самом написанном.
Разрядка драмы – как разобрать заряженное оружие: я вздохнула с облегчением. И завязала с суевериями. Мне уже не требовалось по восемнадцать раз обегать рабочий стол, как собаке, которая ищет, где бы улечься. Я начинала там, где начинала. И вспомнила, что писать – это потеха. Моя задача – писать, а не оценивать написанное. Оказалось, у текста есть свой внутренний план. По мне, писать – это как слушать мелодию у себя в голове. Нота за нотой, она и сама знает, куда движется. Я следую за ней и записываю. А причесывать и шлифовать ее можно и позже. А пока мне остается лишь уловить мысль, успеть перенести ее на бумагу, а развить и украсить можно и потом.
За годы работы я узнала, что в подсознании творческого человека идеи зреют, будто кристаллы. По чуточке, по капле растут они в темноте, со временем превращаясь в великолепные скопления. Моя задача – собирать эти капли и чуточки, вольной ассоциацией, если хотите, осознавая, что у ассоциаций этих свои планы на то, чем все закончится.
Композитор Эрик Сати[9] заметил как-то, что любил «походить вокруг пьесы», прежде чем записать ее. Я тоже хожу вокруг идей – и записываю все, что вижу по дороге. Если что-то вдруг является на пути, я даю ему высказаться. Мне интересно, куда ведут окольные тропы. Я позволяю последовательностям образов просто являться на свет, а не требовать от них логичного течения. Я усвоила, что в писательстве мой логический ум гораздо полезнее в правке черновиков. А мой богатый, плодовитый, чудаческий ум – то, что надо для прокладки маршрута.
Я не боюсь тупиков. Почти все переулки куда-то ведут, и если, сворачивая в них, я рискую загнать себя в угол и написать что-нибудь неожиданное – ну и пусть. Я знаю, что некоторые редактируют, пока пишут, и это их право. Но я предпочитаю другой подход. Вместо этого я, вспоминая, как строят железные дороги, прокладываю рельсы из пункта А в пункт Б. Каждый день, хоть по несколько минут, я стараюсь проложить хоть немного пути. Я не строю планов, сколько именно мне удастся сделать. Когда я занималась этим раньше, цели себе ставила скромные: три страницы сценария или полторы – прозы. Выполнимо. Это означало девяносто страниц чернового варианта сценария в месяц. Сорок пять страниц прозы. Короче говоря, я прокладывала маршрут.
