— Нет. Ни за что! — крикнул он.

Одной рукой держась за окровавленную шею, он босой ногой лягнул эту тонкую бледную плоть. Ее рот оторвался от кожи жертвы, издав мерзкий чавкающий звук, и Тим заметил длинный, черный, тонкий, как игла, и длинный — невероятно длинный! — язык, вонзившийся в грудь несчастного. Стремительно втянув язык между губами, она резко развернулась к Тиму.

— Кто ты? — прохрипел Тим.

Диана зашипела, оторвалась от жертвы и бросилась на Тима. Она атаковала его скрюченными, как когти, пальцами, и паника, словно яд, заструилась по его жилам. Что он натворил? Какого черта он вмешался? Он схватил ее за запястья, но она была невероятно сильной. Резко развернувшись, она швырнула Тима о стену и протянула к нему свои длинные растянутые губы, между которыми плясал длинный черный язык. Теперь Тим увидел, что на кончике этого жуткого языка блестит жало. Он что было сил оттолкнул ее от себя, и, размахнувшись, ударил в висок. Потом прижал ее к зеркальной двери встроенного шкафа, которая тут же рассыпалась на мелкие осколки, изрезавшие им ноги, и продолжал бить, нанося удар за ударом…

Краешком глаза Тим успел заметить коридорного, прежде чем тот ударил его телефоном по голове. Он отшатнулся, врезался в стену и сполз на ковер. Кровь заливала ему правый глаз, а боль немилосердными тисками сжимала череп. Его обступила тьма, и на несколько секунд он отключился.

Он снова открыл глаза, услышав исполненный отчаяния голос коридорного. Парень представлял собой поистине жалкое зрелище. Из него почти полностью высосали жизнь, его тело сморщилось и ссохлось, но член бедняги по-прежнему сохранял мощную эрекцию.

— Прошу тебя, закончи! — умолял он.

Жуткий обезображенный рот существа, которое Тим знал как Диану, улыбнулся. Она протянула бедняге руку, подвела его к кровати и снова уселась сверху, прососавшись ртом-миногой к его сердцу, а промежностью захватив его член.

Под пыточный мотив стука кровати о стену и их стонов, Тим с трудом поднялся на окровавленные ноги. Оттолкнув с дороги тележку коридорного, он едва не споткнулся о его униформу. Сквозь остатки зеркальной двери он увидел лежащее в шкафу тело. Съежившийся отросток между ног некогда был пенисом. Тело было обтянуто сморщенной задубевшей кожей, которая в нескольких местах лопнула, обнажив сухое розовое мясо. Щеки потрескались так сильно, что из них торчали кости. Из этого тела высосали всю влагу вместе с молодостью, силой и жизнью.

«Керк. А теперь еще и этот парень».

То, что Диана сделала с Керком и один Бог ведает со сколькими парнями до него, она делала сейчас с коридорным, который, подобно наркоману, уже отчаянно в ней нуждался. Он хотел, чтобы она закончила начатое. Он был у нее на крючке без малейшей надежды сорваться. Все, что делало его личностью, у него уже отняли.

Керка со мной больше нет…

Похоже, я хотела от него слишком много…

Тим толкнул дверь, вывалился из комнаты и, с трудом переставляя окровавленные ноги, бросился бежать по коридору. Он ударил по кнопке вызова лифта, но потом подбежал к двери на лестницу и распахнул ее настежь. После смерти Дженни многие из тех, кто его любил, говорили, что теперь она будет его оберегать. Он никогда в это особенно не верил, ведь она покинула этот мир. Между ними выросла стена. Но после этой ночи его уверенность поколебалась. Похоже, даже эти стены порой становились необычайно тонкими.

Он, спотыкаясь, бежал вниз по лестнице, ведущей в вестибюль отеля, в очередной раз спрашивая себя, простила ли его Дженни за то, что он сделал. Но впервые в жизни это было совершенно праздное любопытство. Он любил ее, как умел, и знал, что она тоже его любит. Но она умерла и уже никогда не сможет даровать ему прощение, к которому он так стремился. Он понял, что должен заслужить его в собственных глазах. Тим не сомневался, что он это сделает. Он искупил свою вину.

И сегодняшняя ночь стала тому доказательством.

Почти все горгульи стремятся в Париж. Это смешно! Если ты все свое время проводишь, свисая со стен зданий, зачем отправляться туда, где будешь делать то же самое? Даже если там, под улицами, бьется Сердце. Даже если почти для всех, кто покрыт каменной кожей, это родной дом.

Нет, я не собирался провести две недели своего отпуска, уцепившись за очередную стену. Я собирался отправиться на Бермуды. Я даже билет на самолет купил. Я даже начал готовить вещи. Лосьон для загара, солнцезащитные очки, шлепки… Приобретение шлепок в «ИвилМарт» превратилось в сплошное приключение. Я задумался над тем, что в своем истинном облике располагаю всего тремя пальцами на каждой ноге. Шлепки явно не созданы для таких ног. Потом я сообразил, что сражаться со злом на пляже мне не придется, а значит, трехпалые шлепки мне все равно не понадобятся. Хотя все равно жаль, что их не существует. Кое-кто мог бы на этом неплохо подзаработать.

Хотя я, наверное, не должен рассуждать о таких вещах, как вы считаете? Я подошел к кассам «ИвилМарт», щурясь от яркого флуоресцентного света. В кои-то веки Сердце проявило ко мне сострадание. Она была там.

Белокурая. Под жужжащими неоновыми светильниками «ИвилМарт» цвет таких волос очень похож на помои, зато под ярким тропическим солнцем они вспыхивают подобно солнцу. У нее синие глаза, чаще всего усталые и покрытые сеточкой лопнувших сосудов, а под ними аристократический нос. У нее очень красивые губы, хотя они всегда поджаты, как будто от боли. Я думаю, что если бы она когда-нибудь расслабилась, то превратилась бы в сногсшибательную красотку.

Да кого я хочу наколоть? Даже в жилете из синего полиэстера, скрывающем ее прелести от посетителей супермаркета, она остается красоткой. Я предпочитаю сочных девушек, с настоящими бедрами, а не ходячие палки с комариными укусами вместо груди.

Как будто мне когда-нибудь удавалось приблизиться к девушке достаточно близко, чтобы уловить ее запах! Но никто не запрещает мне на них смотреть, верно?

Я же не мертвый. Я просто горгулья.

Бейдж сообщает покупателям, что ее зовут Кейт. Под ее глазами всегда темные круги.

Она протянула руку, чтобы выключить свет над кассой, когда рядом возник я. Было уже два часа ночи, пора закрываться. Она так и замерла в нерешительности, с поднятой рукой. Вот тут мне захотелось быть меньше ростом. Или уже в плечах. Мы, обладатели каменной кожи, сложены как лайнбекеры — огромные и тупые. Лохматые русые волосы, шляпа, натянутая на самые уши, чтобы спрятать их от взглядов окружающих, щетина, скрывающая грубую кожу, — все это выглядит малопривлекательно. Исходящий от меня запах дождя и цемента, наверное, тоже не слишком приятен.

Прядь белокурых волос упала ей на лицо, и я остановился как вкопанный, прочно уперевшись в пол ногами в дешевых парусиновых туфлях. Мое заключенное в грудную клетку сердце издало странный прыгающий звук, ударившись о своды собора.

А потом она улыбнулась. Это была обычная вымученная улыбка с плотно стиснутыми губами, но ее глаза засветились, и мое сердце не просто начало лупить по ребрам, но и плюхнулось куда-то в живот. Кожа показалась мне слишком тесной и начала гореть. Мне пришлось сделать глубокий вдох и напомнить себе, что мой истинный облик не является тем, чем кто-либо здесь мечтает полюбоваться.

— Подходите, — пригласила она меня и выключила лампу. — Я уже собиралась уходить, но еще одного посетителя обслужить могу.

— О, я… Вот здорово! Спасибо.

Да, я действительно это сказал. Ее улыбка стала еще шире, и мне пришлось заставить свои ноги сдвинуться с места. Они горели, как и все остальные части тела.

Я неуклюже подошел к кассе и начал выгружать содержимое своей корзинки. Два неописуемо ярких пляжных полотенца. Две пары оранжевых шлепок четырнадцатого размера. Белые носки (носков вообще слишком много не бывает). Два семейных пакета жареной кукурузы. Солнцезащитный крем. Двухлитровая бутылка кока-колы. Шерстяные перчатки. И три огромные банки «Коровьей мази».