Во время гражданской войны в Испании не только приверженцы диктаторской власти пользовались материальной поддержкой Германии и Италии, но и республиканцы не пренебрегали помощью СССР и интернациональных бригад. Так было и тогда, когда французские эмигранты сражались вместе с союзниками против продолжившего дело революции императора Наполеона. Политические пристрастия иногда оказываются сильнее национальных чувств.

Я считаю своим долгом заявить, что ничто не способно оправдать жестокости цивилизованного мира по отношению к жертвам Линца.

Приведу рассказ одного из очевидцев, пережившего трагедию Линца: «После капитуляции Германии казаки, кавказцы, эмигранты, объединившиеся в борьбе с коммунизмом, переправились из Италии в Австрию. Казаки, как обычно, ехали во главе с атаманом на подводах вместе с семьями. Совсем недавно они отважно сражались, прикрывая отступление немецких войск. Поверив слову генерала Александера, обещавшего, что их не выдадут советским властям, они разбили лагерь в долине реки Дравы, недалеко от Линца.

28 мая 1945 года представитель британского командования при главном штабе атамана майор Д. приказал всем офицерам прибыть в город Шпиталь. Не подозревая ловушки, офицеры выполнили приказ. 29 мая британский офицер вернулся в Вену один, 2201 офицер были переданы им специальным советским службам.

Отчаяние перед неизбежной выдачей охватило лишенных командиров казаков и их семьи. Командование принял молодой казак. Множество петиций было написано слезами и кровью и послано английскому королю и всем командующим союзников. Над бараками и телегами водрузили черные флаги и написанные по-английски лозунги: «Лучше умереть здесь, чем быть выданными СССР!».

1 июня несчастных должны были передать СССР. В ночь с 30 мая на 1 июня все обитатели лагеря вместе с детьми собрались на молитву в походную церковь. Несколько тысяч людей, обреченных на пытки, тюрьмы, каторгу и даже на смерть, исповедались и причастились под пение четырех казачьих хоров. Наступило утро. Лагерь окружили британские солдаты. С особой жестокостью преодолев сопротивление безоружных людей, они затолкали казаков и их семьи в грузовики. Колонна машин под усиленным конвоем направилась к железнодорожной станции. Мужчины и женщины выпрыгивали на ходу из грузовиков. Под автоматными очередями падали беглецы на весеннюю траву. Другие бросались в Драву и тонули…»

Все это происходило при полном молчании Запада. Ни одного голоса в их защиту, никто из тех, кто постоянно обличал несправедливость, преступления других, не вспомнил о совести. Промолчали все: Жан-Поль Сартр, Симона де Бовуар, Даниель Майер, Франсуа Мориак, лорд Бертран Рассел, католические и протестантские священники, раввины, Лига Защиты прав человека, Общество защиты животных, крупные и мелкие газеты — не было даже шепота неодобрения.

Генерал Хельмут фон Панвиц был взят в плен и также передан Советскому Союзу. Суд над ним состоялся в Москве 16 января 1947 года, генерал фон Панвиц был приговорен к повешению одновременно с казачьими генералами Шкуро, Клычем, Домановым и Красновым, — все они казнены в один день. Что касается тысяч других, то об их смерти ничего неизвестно, так же, как и об их жизни. Самые счастливые сгнили в концлагерях… Но были и те, кому удалось выжить… Трагедия Линца останется в истории несмываемым пятном на не слишком чистой совести людей.

Сегодня небольшая часовня, воздвигнутая стараниями и руками выживших, освящает место трагедии в Линце. Если и не всегда Господь сохраняет жизнь тех, кто молил Его об этом, то Он Сам упокоевает души убиенных…

Сентябрь 1946-го. Я отправляюсь в провинцию Венеция-Джулия. На итало-австрийской границе я из специального корреспондента вновь превратилась в военного. Возвращение статуса военного корреспондента напоминает о том, что под кажущимся спокойствием бушуют политические и националистические страсти, способные в любой момент его взорвать.

Венеция-Джулия — территория вдоль итало-австрийской границы. Здесь встречаются, незаметно перетекая друг в друга, Италия и Австрия. Общий диалект роднит пограничное население. Это еще Австрия, но в то же время уже и Италия. Мне осталось преодолеть один шлагбаум, потом второй… Дорога продолжается, она вьется между горами и постепенно спускается к морю. Альпы хранят свою безмятежность. Одетые в черное крестьяне, наклонившись, обрабатывают виноградники. С приближением к Удино чувствуется дыхание Венеции. Стоящий на колонне лев расправляет свои крылья. Немного ниже будет Триест.

Блаженный отдых в тени старинной колокольни во время остановки Удино. Мой спутник, старый англичанин, вздыхает с облегчением, он узнает Италию, ту прекрасную Италию, которую он оставил перед войной. Мы обедаем в увитой виноградом беседке, пораженные изобилием и качеством блюд: макаронные изделия, филе камбалы, бифштекс с кровью и мороженое со взбитыми сливками — и все это, включая вино, за 800 лир. Но официант доверительно шепчет: «Народ так не питается, народ голодает».

Голод бывает разный. Мы едем из голодной Вены. Может быть, повсюду бросающийся в глаза достаток — обман зрения? Итальянская земля не перестала производить овощи и фрукты, а море поставлять много различных видов рыбы. Промышленность продолжает производить предметы роскоши. Переливаются всеми цветами радуги шелка в витринах магазинов — свидетельство того, что шелковичный червь пережил войну. Внешняя торговля почти отсутствует, но армии союзников к радости коммерсантов пришли на смену туристам.

Погода становится теплее. Мы приближаемся к Триесту, встречая на дорогах редкие военные машины. В пустом порту виднеется несколько военных кораблей, среди них своими размерами выделяется прославленный «Аякс» Королевского флота. Повсюду разбросаны полузатопленные корабли, их гигантские остовы напоминают о том, что во время войны Триест был крупнейшей военно-морской верфью врага.

В городе бурлит средиземноморская толпа, люди собираются на площадях, спорят, смеются, делают покупки. Август был очень неспокойным. Но драматизм событий под ярким южным солнцем не такой, как на севере. Магазины переполнены шелками, нейлоновыми чулками, изделиями из кожи. Утром меня разбудили громкие голоса, доносившиеся с рынка. Изобилие рынка совершенно не походило на то, что мне приходилось видеть в освобожденных или оккупированных городах. На прилавках громоздятся финики и гранаты, виноград и арбузы. Яйца стоят 23 франка за штуку, картофель — 20 франков килограмм, мясо от 200 до 500 франков. Жиры очень дороги, цена сливочного масла достигает 900 франков. Средняя заработная плата не превышает 10–15 тысяч франков.

Как я далеко от Берлина и Вены! Брожу среди шумных и жестикулирующих людей, среди торговцев гусями, канарейками, золотыми рыбками. Попадает на глаза юмористическая газета, с самым серьезным видом утверждавшая, что Тито вот-вот восстановит Петра I на престоле его отца…

Основная тяжесть управления Триестом лежит на англичанах. Что же касается американцев, то их немного. Они стоят гарнизоном по селам Венеции-Джулии. Англичане здесь, впрочем, как и везде, ведут себя, как неприметные оккупанты. Английские войска молчаливы и спокойны, даже несмотря на изобилие вин и ликеров, они не теряют присущего им чувства собственного достоинства.

«Здесь все так запутано, — говорил мне майор П., сильно пополневший, к своему собственному огорчению, на итальянских макаронах и клецках. — Более, чем где-либо, здесь видно, как много потеряла Европа с развалом Австро-Венгерской империи. Словенцы — это шип, воткнутый в тело Западной Европы. На итало-югославские национальные противоречия накладываются и сугубо политические проблемы. Мир день ото дня становится все более и более сложным».

Он вздыхает, бросая беглый взгляд на бурлящую толпу. «И, кроме того, существуют чисто экономические вопросы. В Венеции-Джулии обрабатываемая крестьянами земля им не принадлежит. Земля — собственность крупных землевладельцев — «баронов равнины», как их здесь называют. Крестьяне, по сути дела, простые пролетарии. Представьте себе, этот регион не производит ничего, кроме вина, рыбы, фруктов, а потеряв в лице Вены крупнейшего потребителя своих продуктов, он будет вынужден, что совершенно естественно, обратить взоры на ближайший крупный город — Любляну. Таким образом, у островных жителей Венеции-Джулии появляется и экономическая необходимость примкнуть к славянам…»