Когда Брэкетт добрался домой, было девять часов вечера. Либерман запирал кулинарию на ночь, он читал сообщения про уличные преступления, смотрел все, что разыгрывалось актерами по телевидению, и не собирался рисковать.

— Никто не звонил, мистер Либерман? — осведомился Брэкетт.

— Я, мистер Брэкетт, все под пепельницу положил.

Двадцать пять лет знакомы, а все обращаются друг к другу, точно партнеры в водевиле.

— Значит, звонили?

— Да, мистер Брэкетт.

— Кто же?

— Женщина. Я все записал и положил под пепельницу.

Брэкетт поблагодарил его и пошел к себе. Комната, как всегда, была незаперта, на случай, если ему вдруг достанется (как кто-то однажды пошутил) «темпераментный клиент». Прикрыв дверь, Брэкетт включил настольную лампу и взглянул на клочок вощеной бумаги. На сей раз записано поразборчивее. Брэкетту звонили. Два раза, оба раза одна и та же женщина. Он прочитал язвительное послание, смял и бросил его в корзинку: миссис Маркстейн и ее пропавшая собака. Придется обеим потерпеть и пожить в разлуке.

Приняв душ, Брэкетт оделся в тот же костюм, положил остаток скудных сбережений в бумажник, налил виски и, присев за стол, проглядел записи о Лумисе. Перечитал все дважды, особенно внимательно разговор о морге, и подчеркнул слова «заднее сиденье». В тумане сплошной вроде бы невнятицы проступили четкие контуры. Конечно, беседа эта — лепет перепутанного человека. Но кое-какие определенные догадки уже напрашивались. Факты есть факты. То, что Лумис стоял на мосту, якобы намереваясь броситься в воду, всего лишь предположение Брэкетта. Он воображал, что это жутко умное дедуктивное заключение, а все оказалось не так: Лумис сам недвусмысленно сообщил ему, что сидел в «тойоте». И даже уточнил — не на переднем сиденье, а сзади. Но почему он так перепугался? Чему был свидетелем? Может ли прояснить что-нибудь его заявление в полицию? Вряд ли. Если Хэл Иордан — его хозяин — действительно служит в полиции, он же может все прочитать. А это значит, что Лумису грозил смертный приговор, и он даже подписать заявление не успел бы. Поэтому Лумис так бессвязно разговаривал с Брэкеттом.

Брэкетт записал выводы на чистом листке бумаги, добавил несколько вопросов, вероятные ответы и приписал пониже: «Хэл Иордан». Вот так:

Хэл Иордан

Хэл Иордан

Хэл Иордан.

Машинально дописал еще одно имя и тут же быстро зачеркнул: такие завитушки могут дорого обойтись.

Хлебнув виски, он взял телефонную книгу, отыскал фамилию Иордан — их было несколько, — выписал всех подряд: цветочника, водителя такси — и захлопнул справочник. Иордан — имя, конечно, вымышленное. Иначе и быть не могло. Наконец, следуя споим мыслям, он вышел к «бьюику», взял фотографию, вернулся и пришлепнул ее на стенку. Внимательно вглядываясь в снимок, он видел только то, что и прежде: обнаженную девочку и улыбающееся лицо Билли. И больше ничего.

Зазвонил телефон.

— Уолтер? Это Херб.

— Хэлло, Херб. — Брэкетт присел на стол, не отрывая взгляда от фото.

— Как продвигаются дела?

— Так себе. А у тебя?

— Понимаешь… Слушай, Уолтер, я специально звоню, чтобы извиниться за сегодняшнее. Не помог тебе с пропуском, и вообще..

— Да ладно. Херб. Я уже забыл…

— Ты, конечно, считаешь, что я дерьмо…

— Да брось, — раздраженно прервал Брэкетт. — Забудь.

— Ну, в общем… хотел вот извиниться и узнать, как у тебя там вышло с загонами?

— Отлично, Херб, отлично.

— Вот и ладненько. Отлично, значит?

— Да. Отлично.

— Хорошо…

— А у тебя?

— О, мы завязли. Симмонс уже беседовал с наркоманами…

— И никакой ниточки?

— Ни волоска.

— Худо. — фальшиво посочувствовал Брэкетт.

— Если чем могу помочь…

— Послушан, Херб, — чуть помедлив, спросил Брэкетт, — тебе не знаком некий Хэл Иордан? Возможно, коп.

Долгая пуза. Брэкетт подумал, уж не разъединили ли их.

— Херб? Ты у телефона?

— Да. Иордан, говоришь?

— Угу…

— Нет. Ведь сейчас в Сан-Франциско полно новеньких. Всех и не знаю.

— Он не из новеньких. Да ладно, я спросил на всякий случай. Пока, Херб.

Брэкетт не клал трубку, пока не услышал щелчок. Он потянулся за пальто, но, одеваясь, вдруг опять разнервничался. Не от испуга или там дурных предчувствий. Волновался он, точно парень, отправляющийся на первое свидание. Ужасно нелепо. Может, поэтому он и решил позвонить Горовитцу. Так, подстраховаться…

— Сидней? Уолтер…

— А, Уолтер, — откликнулся запыхавшийся Горовитц; в трубке слышались голоса, кто-то попросил кофе. — Мне сейчас некогда. Знаешь, про девушку кое-что всплыло.

— Выяснили, кто она?

— Знаю только — отдел уголовных дел трясет. Минуточку… Что? Иду. Уолтер, меня зовут.

— Сидней, еще секунду! Встретимся попозже, а?

— Не могу… послушай, может, вырвусь, тогда прибегу. Куда?

— Я буду у «Джими», в Норт-Бич. Знакомое местечко?

— Да. Пока.

Брэкетт положил трубку, выключил свет и поспешил вниз.

В кулинарии Либерман подсчитывал дневную выручку.

— Мистер Либерман, если кто спросит, я буду в клубе «Джими». Можете запереть. Когда вернусь, пройду боковым ходом. Возможно, задержусь…

— Хорошо, мистер Брэкетт. Доброй ночи.

На улице шел дождь, но небо уже прояснялось. У Брэкетта мелькнула мысль, не захватить ли пистолет. Нет, чересчур мелодраматично, да и срок лицензии истек. Он забрался в «бьюик» и поехал в клуб.

Подушки. Большой зал клуба был завален подушками. Они наползали друг на друга, отвоевывая пространство, точно листья водяных лилий в декоративном пруду. Подушки и тела. Мужчины и женщины. Кто-то спал, кто-то обнимался, а иные просто подремывали. Подушки, тела и шум. Грохот музыки, взрывающий темноту, возбуждающий всех и вся. Свет явно не предназначался для чтения или писания писем матери, так, сумеречные подсветы, чтобы официантки (калифорнийские блондинки в маечках и джинсах — наряд Мэри Малевски) не наступили ненароком на чье-нибудь бедро или волосы. Никакого стриптиза, никаких «зайчиков», никаких танцовщиц, вихляющихся в бешеном ритме. Просто большая мансарда для неспешных бесед и наркоманов — у каждого своя кадильница, своя отрава.

Зал «Джими» не шел в сравнение ни с Сикстинской капеллой, ни с Версалем. Да здесь такое и не требовалось. Клуб служил определенным целям, возможно, противозаконным, и служил успешно. Брэкетт остановился в дверях, пока глаза привыкали к полумраку. Он поежился, чувствуя себя явно нежелательным гостем.

— Ну-ка. Чарли, стоп. Вход только для членов клуба.

Брэкетт оглянулся — существо, вид которого говорил, что в процессе рождения его малость помяли.

— Я ищу одного человека, — объяснил Брэкетт.

— А мы все люди, скажешь, нет? Выход — вот он.

Брэкетт удостоил существо взглядом и небрежно произнес:

— Я — друг Хэла Иордана.

Слова подействовали мгновенно Кем бы ни был Иордан, на побегушках он тут наверняка ни у кого не бегает.

— Как тебя зовут?

— Брэкетт.

— Не слыхал.

— Зато Иордан о тебе услышит, — посулил Брэкетт, делая вид, что уходит.

— Да ладно тебе, постой… — Брэкетта удержали за руку. — Погоди минутку. — Быстро оглядев полумрак, существо тихонько спросило: — Взамен Лумиса, что ли, будешь?

— Уже прослышал про него?

— Кто ж не слышал?

— Видел его вчера?

— Да. — Больше существо ничего не прибавило. Бормотнув, что нужен в баре, человечек торопливо вышел, бросив Брэкетта среди хаоса. Брэкетт наблюдал, как он перебросился парой слов с девушкой, потом с парнем, похожим на кубинца, тот оглянулся, и все трое затерялись в толпе. Зеленые подсветы сменились красными, пурпурными; рыжеволосая девушка с блестками на щеках предложила Брэкетту выпить, кто-то затянул песню, и тут Брэкетт увидел ямайца. Черный и толстый, одет неряшливо, как пианист из бара низшего разряда. Шагая через ноги и подушки, он направлялся к двери.