— Конечно. Оттого вы и не прыгнули в воду?

Лумис поперхнулся и отвернулся от Брэкетта.

— Лумис, давайте подвезу вас.

Тот не шелохнулся. Открыв бумажник, Брэкетт вытащил карточку и вложил ее Лумису в руки.

— Моя карточка. Уолтер Брэкетт…

Лумис успел прочитать имя и немо таращился на Брэкетта.

— Вы что, — недовольно спросил Брэкетт, — знаете меня?

Лумис хотел было что-то сказать, но промолчал, только медленно покачал головой. Брэкетт пристально смотрел на него, но, похоже, тот замолк крепко.

— Ладно, я пошел. Так как насчет старого «бьюика»? Буду ждать еще две минуты. До свидания.

События не развиваются по каким-то жестким законам. Никому не дано предсказать их ход заранее. Они обрушиваются на нас, и мы стараемся либо увернуться, либо покорно принимаем их лавину. Астролог, Бог или психиатр, пожалуй, преподнесут путеводную карту на серебряном блюдечке, но кто же вверит свою жизнь таким неумелым и наивным навигаторам? Только слабак какой-нибудь. Может, ваша философия и не такова, но у Брэкетта были именно такие взгляды, и потому, сидя за рулем, он ни на что не надеялся. Еще две минуты — и он отчалит. Если Лумис не явится, пусть тогда терзается где угодно. Жалко, конечно, потому что Брэкетт очень любопытен, но упорствовать он не станет. А то, что Брэкетт после всех своих рассуждений не трогался с места еще десять минут, доказывает, что философия философией, а жизнь жизнью. Итак, он ждал, надеясь, что человек, напуганный до умопомрачения, — это потенциальный клиент. Однако Лумис сводил на нет все тактические соображения Брэкетта. Он не появлялся.

Брэкетт вздохнул и завел мотор, но тут дверцу дернули и кто-то воскликнул:

— Да это же Уолтер! Уолтер Брэкетт! Надо же! Давненько не встречались!

Брэкетт озадаченно оглянулся на загорелое лицо. Ему улыбался мужчина лет сорока пяти. Бежевый двубортный костюм, чесучовый галстук, на поясе бляха от Тиффани — бронзовый прямоугольник, на котором рекламируют все. На этой красовался барельеф склада и вилась надпись «Центральная тихоокеанская железная дорога».

— Да ты забыл меня, что ли? Никак и бифштексы у «Тадиха» не помнишь?

Улыбнувшись, Брэкетт кивнул. Ага. Херб Йохансен. Отец троих детей. Лет десять назад служил в патрульных, его любили все. И Брэкетт тоже.

— Ну вспомнил, вспомнил. Тебя сразу и не признать без дубинки твоей. Где пропадал?

— Посылают туда-сюда. Теперь опять сюда. — Йохансен пристроился на краешек сиденья. — Бросают и перебрасывают, мне уже чудится, будто я — колода карт.

— И где ты теперь? Уголовный отдел? Сержант-детектив?

— Лейтенант-детектив, — с нажимом поправил Йохансен.

Что ж, впечатляет. Брэкетт так и сказал.

— Значит, ты снова с нами. Прошло уж вроде… лет одиннадцать?

Йохансен кивнул.

— А что ты тут делаешь, Уолтер? В этот непрекрасный день?

— Опознание личности. Девушка на мосту разбилась.

— Да. Слышал.

Они молча обозревали стоянку машин. Оказалось, что говорить не о чем.

— Ну… — начал Брэкетт, — может, как-нибудь снова отведаем бифштексов?

— Конечно. Только уж теперь плачу я. А как у тебя дела? Все у «Толстяка» обретаешься?

— Там дешево.

— А Кембл как? Ходили слухи, будто он…

— Отлично, — прервал его Брэкетт.

— Приятно слышать. Откровенно, и не думал, что он выкарабкается после того, как его измолотили. Значит, недооценил Гарри.

— Да, Гарри всегда был крепким орешком.

— А то я не знаю. Где же он сейчас?

— Ушел от дел. Неофициально…

— Жалко. Толковый парень. Будь он копом, я ни за что бы не подался в букмекеры [1].

— А, так вот куда ты метишь!

— Приятно повидать тебя… — Улыбнувшись, Йохансен потрепал Брэкетта по плечу.

Брэкетт промолчал. Он покосился на дверь морга, по-прежнему вызывающе закрытую. Проиграл.

— И все та же колымага. — Йохансен похлопал по приборной доске, будто бы ласкал соседскую собаку. — Помню, как ты купил ее. Черт, я от зависти тогда чуть не лопнул!

— Пожалуй, пора, — не глядя на Йохансена, пробормотал Брэкетт. — Вот именно, все та же старая колымага.

— А про бифштексы не забудь, — прихлопывая дверцу, напомнил Йохансен.

Брэкетт коротко улыбнулся и медленно тронул машину. Выехав на улицу, он притормозил и глянул в зеркальце: Йохансен помахал ему и бережно поправил клапан кармана двухсотдолларового костюма.

Брэкетт почувствовал себя очень старым.

Проехав мармеладно-стеклянные небоскребы Монтгомери, банки и конторы, Брэкетт въехал в привычный кусочек — свой квартал. Наведался в бар и забрал свои карточки из всех знакомых аптек: заказывать новые у него не было денег.

Как человеку с устоявшимися привычками, ему полагалось отправиться на Монтгомери, Кармел или Большой Сьер подышать свежим воздухом. Если таковой еще существует. Но субботний маршрут поломался (снова мелькнуло видение прядки волос. «Невелико диво. Такое происходило чуть не каждый день».), и он поехал домой. Войдя через несколько минут в контору, Брэкетт обнаружил, что папка с делом Малевски пропала.

Поначалу он решил, что ошибся. Может, имя неточно запомнилось. Но прошло всего три месяца, а его система хранения папок надежна, как прилив.

— Сержант Хендерсон? Уолтер Брэкетт.

— Кто?

— Брэкетт. Богатый дерьмовый жулик. Мы познакомились сегодня утром.

— А, да. Ну что, нашли?

— Имя девушки действительно Мэри Малевски. Оно у меня в книге записано. Но адреса нет.

— Вы говорили, что у вас есть на нее дело.

— Верно. Была папка. Но… затерялась.

— Господи, что за… Слушайте, Брэкетт, а вы хоть уверены, что она Малевски?

— Да, она так назвалась. Телефонную книгу можете не смотреть. Я уже искал. Там такой нет.

— Помощник из вас хоть куда. Вы это знаете?

— Да.

Глядя на кресло у окна, Брэкетт положил трубку. Тогда в кресле сидела Малевски. В маечке, в джинсах. Девушка нервничала, плела, что ей страсть как охота найти отца. Брэкетт пообещал, записал ее имя и адрес в Нью-Йорке. Задавал обычные вопросы, но девушка вдруг стала косноязычной и лепетала одно — ей нужны деньги. Брэкетт дал ей 10 долларов и сказал, чтобы она позвонила завтра, если всерьез хочет нанять его. Мэри так и не позвонила, а папка — казалось, такая неважная, в две странички — исчезла. Вот и все. Вопрос — почему? Хотя стоит ли его ставить? Брэкетт поставил. Он не выносил невидимых москитов, покушавшихся на заведенный порядок, и загадок, сваливающихся ниоткуда. Они досаждали ему, разъедали ум. Тем более эта, касающаяся девушки, которая погибла.

— Мистер Либерман! — позвал Брэкетт.

У лестницы тут же замаячило встревоженное лицо венгра.

— Мистер Либерман, ко мне никто не приходил?

— Полиция…

— А еще?

— Больше никто.

— Точно?

— Я выходил, возился на заднем дворе…

— Но ко мне никто не входил?

— Нет, мистер Брэкетт. Только я.

— Вы? Зачем? — удивился Брэкетт.

— Значит, это… Записку написать. Сказали, дело важное.

— Где же она?

— Под пепельницу положил. Как вы и мистер Кембл велите. Разве я что не так?

Вернувшись в комнату, Брэкетт развернул нелепый огрызок бумаги, тщетно пытаясь разобрать либермановские каракули. Похоже, написано имя, название мотеля и время. Цифры можно было понять, о названии мотеля догадаться.

— Мистер Брэкетт, он позвонил минут за десять до вашего прихода.

— Да как же его зовут? Вими? Вимин?

— Прямо-таки уверен, мистер Брэкетт, что записал все правильно.

— Может, и правильно, но не разобрать. Сами взгляните.

Либерман забрал клочок бумаги, и Брэкетт терпеливо дожидался, пока тот отыскивал очки и неспешно пристраивал их на нос.

— Мотель называется…

— Имя звонившего. Больше ничего…

— Говорил, знаете его…

— Да как его зовут?

— Лумис! Годится?

Брэкетт впился взглядом в бумажку и отвернулся к окну.