Бенита посмотрела на море, которое все еще волновалось вокруг них.
— И я так хотела, чтобы папа победил, хотя и понимала, что для него это опасно. Но ведь у него просто может не быть другого шанса.
Ни сказав больше ни слова, Бенита спустилась в кубрик. В течение следующих часов она несколько раз появлялась на палубе, приносила Мартину чай или рассказывала о своих находках:
— Смотрите, мы теперь богачи — я нашла нетронутый тюбик сгущенного молока. А вот запасные блочки, о которых вы спрашивали. Они были уложены в отделение для парусов, там, где вы и сказали.
Время от времени вдали проходили корабли. Ближе к вечеру на палубу медленно вышел Чэпмен в сопровождении дочери, встревоженно хлопотавшей вокруг него.
— Они не видят нас, Мартин, в этом вся проблема. Если бы у яхты был белый корпус, нас можно было бы заметить, но черный корпус хуже отражает свет. Об этом я не подумал, когда строил судно.
— Сегодня вечером мы выпустим несколько ракет. Подождем, пока не увидим огни какого-нибудь судна, чтобы не тратить ракеты попусту, а затем попробуем их пустить.
Мартин проверял самодельный парус.
— Боюсь, у него не очень большая площадь. А кстати, Мервину не удалось привести в порядок мотор?
— Нет, — ответил Чэпмен, — он сдался и бросил им заниматься.
— Если вы спросите меня, — с наигранной веселостью воскликнула Бенита, — я отвечу вам так: Мервин просто сдался!
Глава 13
С наступлением темноты появились облака, лишив тем самым Мартина возможности ориентироваться по звездам. Прошлой ночью шторм пришел с юго-запада, и он решил, что ветер дует примерно с той же стороны. Поэтому Мартину нужно было только идти по ветру, чтобы покинуть Атлантический океан и войти в Ла-Манш.
Но это была нелегкая задача. Самодельное полотнище, сооруженное наспех, чтобы ухватить ветер, отказывалось подчиняться правилам вождения. Ночью, без компаса, было невозможно поправить движение яхты, не говоря уж о том, чтобы держать постоянный курс. Чэпмен был еще слишком слаб, чтобы его можно было оставить одного в кокпите. Мервину Мартин не доверял, подозревая, что этот молодой человек все еще хочет вернуться в обществе только мистера Чэпмена и его дочери. Поэтому Мартин оставался за штурвалом, пока не наступил рассвет.
Незадолго до рассвета Мервин выбрался из кубрика.
— Который час? Ничего не вижу. Господи, хоть бы скорее наладить освещение! Что это — дождь или просто водяная пыль?
— Моросит немного. Сейчас почти четыре утра. Скоро рассветет.
— Боже, ну что за климат? Если это и есть английское лето, я, пожалуй, эмигрирую.
— Вам, вероятно, придется это сделать, когда мы вернемся.
Несколько мгновений стояла тишина, прерываемая лишь плеском волн и скрипом снастей. Потом Мервин произнес:
— Я все время думал.
— Я тоже, — сдержанно отозвался Мартин.
— Мы заключили перемирие до окончания гонки. Она практически закончилась, но я готов и дальше соблюдать наше соглашение. Бенита держится со мной немного холодно. После того как вас вытащили из воды, она сделала из вас великого героя — вместо того чтобы отругать за то, что вы ухитрились свалиться за борт.
Мартин резко прервал его:
— Вам бы это не помогло. Я рассказал обо всем Дейву, и, если бы я не вернулся, вам не удалось бы выйти сухим из воды.
— Не имею понятия, о чем это вы. Позвольте мне закончить. Если вы будете вести себя конструктивно, то это пойдет вам только на пользу. Мы можем… э-э… сотрудничать. Вам и вашему напарнику не помешает дополнительная, причем выгодная работа в мертвый сезон? Что вы об этом думаете?
Мартин был избавлен от необходимости отвечать, так как открылся люк и Бенита, смутно различимая в предутреннем свете, направилась к кокпиту.
— Доброе утро, если это уже утро. Где мы?
— Все еще в океане и, скорее всего, будем здесь и дальше, — ответил Мервин.
Мартин подвинулся, и она встала рядом с ним.
— У вас тут совещание? Можно мне присоединиться?
— Будет разумнее, если ты сваришь нам кофе, — торопливо ответил Мервин.
— В камбузе еще слишком темно, чтобы найти там что-нибудь.
— Вы можете взять мой фонарик. — Мартин достал его из кармана. — Но берегите его, это наш единственный источник света.
— Если тебе нужен кофе, можешь спуститься со мной и подержать фонарик, пока я его приготовлю, — предложила Бенита Мервину; потом обернулась к Мартину: — Я принесу вам кофе, а потом кто-нибудь сменит вас. Вы долго стоите у штурвала.
— Могу простоять еще пару недель, если потребуется.
— Будем надеяться, что не потребуется. — Мервин осветил трап в кубрик.
— Я бы спокойно вынесла все это, только бы папа поправился.
Когда Мартин снова остался один у руля, ему пришло в голову, что Бенита ни разу ни на что не пожаловалась. Занималось еще одно седое утро, моросил дождь, и капли стекали по лицу Мартина. Он сидел один в кокпите и вспоминал недолгие минуты их теплой близости. Тогда Мартин поцеловал ее, и сейчас он вспоминал тепло ее губ — твердых и нежных, ее юное тело, коснувшееся его, и, хотя Бенита оттолкнула его, в этом не чувствовалось гнева или потрясения… Вдруг аромат горячего кофе защекотал его ноздри.
— Я думала, вы заснули!
— Я не спал. Я вспоминал.
— Что?
— Ничего. Мы поговорим об этом, когда вернемся.
Она держала штурвал, а Мартин взял обеими руками чашку и начал пить кофе. Бенита с улыбкой наблюдала за ним.
— Уверена, вы сейчас думали о том случае в камбузе — перед тем, как на нас обрушилась волна.
— Возможно.
— Я часто думала об этом.
Он положил руку на штурвал и протянул Бените пустую чашку.
— И вам нравится вспоминать это?
— Может быть, я отвечу по возвращении. Скажите, мы двигаемся в верном направлении?
— Это я смогу сказать, только когда взойдет солнце. Я старался вести яхту ровно.
— И ничего не случилось после того, как Мервин запустил прошлой ночью ракеты?
— Нет. Мы ждали долго, но ни один корабль не подошел к нам.
— Давайте я сменю вас. Почти рассвело, и вы можете доверить мне штурвал.
— Я бы доверился вам в чем угодно, Бенита, но наш «Черный лебедь» не слушается руля. Если вы настаиваете, я позову Мервина, чтобы он вам помогал.
Бенита посмотрела на него, слегка склонив набок голову, — эту ее привычку Мартин уже знал и полюбил.
— Странно, — заговорила она, — вы не против того, чтобы я оставалась здесь с Мервином, а его просто трясет, когда я бываю наедине с вами.
Мартин даже не взглянул на нее. Он наблюдал за самодельным парусом, как будто это была единственная вещь, которая волновала его.
— Вы хотели заставить его немного поревновать — в этом заключалась ваша цель, верно? — Мартин вовсе не хотел произносить этих слов, они сами сорвались у него с губ.
— Да. Но он не ревнует. Это не то слово. Я думаю, он просто боится.
— Какая чепуха! Чего он должен бояться?
— Мервин боится вас! Вот почему он так на вас злится.
— Но мы с ним прекрасно общались сегодня утром, пока не появились вы.
— Перестаньте! Когда я варила кофе, Мервин поговорил со мной.
— И что же он сказал? — Мартин попытался не выдать своей заинтересованности.
— Я не могу вам ответить, пока мы не доберемся до дома. Я делаю это ради папы. Я должна поддерживать мир здесь. Но Мервин не любит вас. Он совсем не понимает вас, я знаю. Но когда я пытаюсь вразумить его, он и слушать меня не желает.
— Ну вот видите, я же говорил вам — это ревность.
— Но я не хотела, чтобы это проявлялось в такой форме. Я хочу, чтобы вы всем нравились, потому что мне вы нравитесь. Дело даже не в том, что Мервин не любит вас или ревнует меня к вам. Как я уже сказала, меня удивляет то, что он вас боится. Я чувствую, что отчасти предаю его, но мне очень хочется знать, почему он боится. Вы скажете мне?
— Мне просто нечего сказать.
— Нет, вам есть что сказать, и я чувствую это. Мартин, пожалуйста, ведь это и меня касается. В конце концов, мне он нравится.