— Мама, возвращаться слишком рискованно. Они снова приедут за мной. Они никогда не оставят меня в покое.

— Мы что-нибудь придумаем, чтобы тебя спрятать. У твоего отца были неприятности, и ты будешь жить со мной в Сирте. Сначала они усиленно тебя искали, но я думаю, что они уже успокоились. Я не хочу, чтобы ты была несчастной в Париже.

Так я приняла решение. За несколько секунд. Не раздумывая, под влиянием депрессии. У меня не было «инструкции по эксплуатации» Франции, меня очаровывала эта страна, но она мне не подходила. Я даже не знала французского языка! Я отправилась к Варде, и она одобрила мое решение уехать. Но она предупредила меня: поскольку моя виза недействительна, мне придется заплатить приличный штраф в аэропорту. К тому же, чтобы уменьшить хлопоты, она сама позвонила одному приятелю, полицейскому из Руасси-Шарль-де-Голль. И тремя днями позже в аэропорту именно он прикарманит 1500 евро, которые я заранее приготовила, избежав запрета на въезд на территорию Франции. По крайней мере мне так объяснили. К счастью, накануне мама мне прислала 2000 евро.

Двадцать шестого мая 2010 года я села в самолет, направляющийся в Ливию, с очень легким чемоданом. Немного одежды, ни единой книги, ни одной фотографии. У меня ничего не осталось от пятнадцати месяцев, проведенных в этом Городе Огней. Даже маленького портрета, который нарисовал художник у подножия Эйфелевой башни одним весенним утром, — Адель оставил его себе на память.

В аэропорту Триполи меня никто не ждал. Я остерегалась кого-либо предупреждать. Никаких знакомых в большом зале прибытия. Ни одного подозрительного взгляда со стороны солдат и полицейских. Я возвращалась инкогнито. Возможно, в Баб-аль-Азизии ослабили охрану.

Я позвонила Хишаму. Он был поражен:

— Ты здесь? В Ливии?.. Стой, где стоишь, я еду!

Он быстро появился на внедорожнике в компании двух друзей. Вышел из машины, улыбаясь, взял мой чемодан. Не могло быть и речи о том, чтобы мы обнялись или излили свои чувства на публике. Но я посмотрела на него и снова ему поверила. Он немного окреп, казался немного старше, чем я его помнила, но это придавало ему больше уверенности. Мы отправились в тот же загородный дом, который нам когда-то предоставил его знакомый, и объяснились друг перед другом. Он выразил свое разочарование тем, что я жила в Париже с мужчиной, суровыми словами.

— Но это был только друг! — настаивала я.

— Между мужчиной и женщиной не бывает дружбы!

Ну конечно! Типичный ливиец! Потом он мне поведал, что люди из Баб-аль-Азизии явились за ним к его родителям. Пока он ездил в Тунис, они посадили его брата в тюрьму. Он стал мишенью для всякого рода преследований, угроз смерти, телефонного прослушивания, слежки. На работе он стал объектом доносов, и наша история, преданная широкой огласке, стоила ему клейма «любовника шлюхи Каддафи». Даже его самые близкие друзья говорили: «Ты ведь не можешь жениться на потаскухе!»

Мне стало страшно. А мои родители? Что пережили они? Какое давление, какие угрозы, какие наказания? Я оставила их без внимания, слишком озабоченная борьбой за собственную жизнь. Но какую же цену Вождь заставил их заплатить за то, что они помогли мне убежать? Скорее бы их увидеть!

— Отвези меня в аэропорт, — попросила я Хишама. — Я позвоню родителям и скажу, что только что прилетела.

Мы ехали молча. Иногда он бросал на меня удрученные взгляды. Я была погружена в свои мысли. Как можно было воображать, что в Баб-аль-Азизии нас оставят в покое? Я позвонила родителям, они тоже были потрясены моим внезапным приездом, и я села ждать их в зале. Именно там я наткнулась на Амаль Дж., которая вместе со старшей сестрой улетала в Тунис.

— Сорая! Какой сюрприз! Ты куда едешь? Мне говорили, что ты была в Париже!

— Вовсе нет!

— Не ври! Я провела собственное расследование. Я встретила Хишама, и один мой друг из аэропорта рассказал мне, как ты уехала.

— Браво, какая солидарность!

— Ты ошибаешься! Я все оставила при себе. Но можешь представить, как рассержены Мабрука и Каддафи…

Папа приехал с моей младшей сестрой, которую я давно не видела. Он подтвердил, что люди из Баб-аль-Азизии упорно меня искали и применяли всякого рода давление, чтобы найти меня. Больше он мне ничего не сказал. Теоретически моя сестра не должна была что-либо знать, но он волновался о том, что она может рассказать моему брату Азизу, который только что вернулся из Англии. Главное, не допустить оплошности: для всех я вернулась после долгого пребывания в Тунисе у своих родственников.

Когда мы очутились наедине, он излил всю свою горечь и злость.

— Зачем ты вернулась? Зачем ты снова возвращаешься в пасть этого волка? Сорая, зачем? Я с радостью пошел на все риски. Я готов был умереть, лишь бы спасти тебя. Но здесь я не смогу ничего сделать, чтобы защитить тебя. Ничего, и от этого я схожу с ума! Мне удалось спрятать тебя в свободной стране, а ты упустила свой шанс! Это безумие — вернуться в Ливию! Безумие — вновь подвергнуться ужасам Баб-аль-Азизии!

На следующий день рано утром мы отправились в Сирт. Во время поездки на машине, четыре или пять часов, мы почти не разговаривали. Я видела, что отец еще не перестал злиться. Мы приехали к маме в парикмахерскую, она обняла меня.

— Ты похудела. И ты очень красивая… — Она рассматривала меня, немного отстранившись, держа мои руки в своих. — Только немного загорела!

Я не сказала ей, что этот загар получен в солярии, куда меня затащила Варда перед поездкой. Хишаму совсем не понравился этот новый «африканский» оттенок кожи.

— Мама, ты продолжаешь вкалывать? Ты пашешь не переставая! Почему ты не остановишься? Мне кажется, у тебя усталый вид.

— В каком мире ты живешь, Сорая? Как бы мы прокормили семью? Как бы ты получала деньги в Париже, если бы не было этого салона?

Едва я поставила чемодан в нашей квартире на улице Дубаи, как на мобильном высветился номер Мабруки. Это было все равно что удар ножом в сердце. Я проигнорировала вызов. Но она позвонила второй, третий раз. Я запаниковала. Словно она была рядом со мной в комнате. В конце концов я ответила:

— Алло?

— Здравствуй, принцесса!

— …

— Ну что, попутешествовала немного по Франции?

— Кто вам сказал, что я была во Франции?

— Ты забываешь, что мы — правительство. Наши службы все о тебе знают. Немедленно приезжай к своему хозяину!

— Я в Сирте.

— Вранье! Мы искали тебя в Сирте!

— Я сейчас именно здесь.

— Прекрасно. На следующей неделе мы там тоже будем с твоим хозяином. Поверь мне, он тебя найдет.

***

Несколько дней спустя она снова позвонила.

— Ты где?

— У мамы в парикмахерской.

— Я еду.

Меня затравили. Подавленная, я успела сказать маме лишь одно слово. Мабрука уже снова звонила:

— Я здесь. Быстро выходи!

Перед салоном стояла ее машина с открытой задней дверью. Я села. Шофер сразу же тронулся. Кошмар возобновился. Я знала, куда мы едем. Я боялась того, что меня ждет. Но что я могла сделать, если я не хотела, чтобы моя семья за это дорого заплатила?

С полной презрения улыбкой меня встретила Сальма. Фатхия схватила меня за руку:

— Пошли скорее в лабораторию. Нам нужны все анализы.

Я не сопротивлялась, не протестовала, пульс моей жизни больше не бился. Я превратилась в автомат. Меня оставили на два или три часа. Затем Сальма крикнула:

— Поднимайся к хозяину!

Полковник был в красном халате, с взъерошенными волосами, с сатанинским взглядом. Он прорычал:

— Иди сюда, потаскуха!

Остаток ночи я провела в комнате, где ранее ночевала вместе с Фаридой. У меня на всем теле появились синяки, открылось кровотечение, я ненавидела себя. Я была себе противна из-за того, что вернулась в Ливию. Упрекала себя за то, что потерпела неудачу во Франции. Не смогла выкрутиться, найти порядочных людей, закрепиться на работе. Как будто с первого дня на Елисейских Полях меня принимали за девочку легкого поведения, доступную женщину, потаскуху, как говорил Каддафи. Как будто это было написано у меня на лбу. Фарида начала ухмыляться и играть на моих нервах.