Учреждением, где содержался брат Сандры Кайл Коул, был комплекс проживания и ухода «Лайв Оукс». Этому заведению принадлежал большой земельный участок, бывшее ранчо. Неподалеку журчал бойкий ручей и росла дубовая роща, давшая название комплексу[2].

Решив отдать сюда Кайла, Сандра поинтересовалась, откуда взялось такое название — что значит «живые дубы»? Все оказалось очень просто: эти дубы были вечнозелеными, что для Техаса, впрочем, не такая уж редкость.

Однажды, еще ощущая себя чужой в Техасе и стесняясь своего акцента, выдававшего уроженку Новой Англии, она сказала дежурившей медсестре: «Хочу отвезти Кайла в рощу живых дубков у ручья», — и удостоилась непонимающего взгляда. Покраснев, она поправилась: «Я имею в виду — растущих у ручья» — медсестра поняла и кивнула.

Не важно, как называть эту рощу, но ее посещение превратилось для Сандры в обязательный ритуал, если позволяла погода. Большинство сотрудников комплекса уже узнавали ее, а она знала их по именам.

— Еще один жаркий денек, — сказала сестра-сиделка, помогая Сандре переместить брата из постели в кресло-каталку. — Но, думаю, Кайлу жара по душе.

— Ему по душе тень от деревьев.

Это было, конечно, только ее предположение. Кайл не отдавал предпочтения ни тени от деревьев, ни чему-либо другому. Он не мог ходить, связно говорить и даже мочился под себя. Свое огорчение он выдавал ухающими звуками и расцарапыванием лица. Радость или по крайней мере спокойное душевное состояние у него выражались гримасой, обнажавшей зубы и десны, — улыбкой животного. Ощущение счастья исторгало из его гортани тихие звуки: «ах-ах-ах».

Сегодня он был счастлив увидеть Сандру — ах! Он сидел, повернувшись к ней лицом, пока она катила его по выложенной камнями тропинке, а затем через зеленую опушку к дубовой роще. Сиделка надела ему на голову бейсболку, чтобы защитить козырьком глаза. Он так выворачивал шею, что та могла свалиться, и Сандра нахлобучила ему ее по самые уши.

В роще стоял столик для пикника — скорее, для посетителей, чем для пациентов, по большей части лежачих. Сегодня роща была в полном распоряжении Сандры и ее брата. Благодаря тени листвы и влажной прохладе, тянувшейся от ручья, жара становилась терпимой и чуть ли не приятной. Слава Богу, дул какой-никакой ветерок, дубовые листья дрожали и волшебно рассеивали солнечный свет.

Кайл был на пять лет старше Сандры. Пока с ним не случилось то, что врачи называли «несчастным случаем», Сандра всегда могла поделиться с ним своими бедами. Он серьезно относился к своей роли старшего брата, хотя иногда шутил по этому поводу. «Мне нечего тебе посоветовать, Сэнди, — говаривал он. Никому, кроме него, она не позволяла так ее называть. — Разве что какую-нибудь гадость». Зато он всегда терпеливо ее выслушивал, и это было для нее важнее всего.

Она до сих пор любила с ним разговаривать, хотя он не понимал из ее разговоров ровным счетом ничего. Когда она говорила, он не спускал с нее глаз. Наверное, ему просто нравился звук ее голоса, и она, даже помня приговор невропатолога, гадала, не сохранилась ли у него хотя бы частица памяти, тлеющий уголек самосознания, из которого мог бы вдруг вспыхнуть огонь узнавания.

— У меня небольшие неприятности… — начала она.

«Ах», — произнес Кайл. Звук столь же нежный и бессмысленный, как шелест листьев у них над головой.

Спин убил ее отца и превратил брата в инвалида.

Сандра годами ломала голову, силясь найти главную причину этой катастрофы. Было бы облегчением получить объект для ненависти и виновника несчастья — хоть человека, хоть предмет. Но в данном случае винить было некого. Она перебирала потенциальные мишени, но ни на одной не могла остановиться. За всеми банальными и будничными фактами, как и за всеми бессчетными непостижимыми случайностями, громоздился Спин. Это Спин изменил и искалечил миллионы жизней, в том числе жизнь ее брата и ее собственную.

Но для матери Сандры Спин оказался благом в каком-то извращенном смысле. Ее карьера инженера-электронщика находилась в тупике, но грянул Спин — и спутниковая связь оказалась вчерашним днем, зато разразился бум на рынке устройств аэростатической передачи сигнала. Ее взяли в компанию магната аэростатики И-Ди Лоутона, где она разработала систему стабилизации воздушных антенн, запущенную в промышленное производство. На нее имелся большой спрос, и одна командировка следовала за другой.

С отцом Сандры вышло наоборот. Хаос и смятение, последовавшие за исчезновением звезд с ночного неба, привели к глобальной рецессии, при которой отцовский программный бизнес увял, как рождественская елочка после Нового Года. Это — как и сам Спин — повергло его в сильнейшую депрессию. Со временем она утратила остроту, но до конца так и не прошла. «Он просто разучился улыбаться», — объяснял брат десятилетней Сандре, и та была вынуждена мириться с таким ущербным объяснением.

Для следующего поколения дело обстояло проще: для него уже привычным был факт, что Землю окружают безымянные инопланетяне, во власти которых были даже фокусы со временем; для этих богоподобных созданий сама человеческая раса ничего не значила, хотя зачем-то была им все же нужна. Явное противоречие, с которым приходится жить и к которому привыкаешь. Сандра появилась на свет под конец Спина, когда в небе снова загорелись звезды, хотя в невиданном прежде порядке. Самим своим существованием она была обязана последней вспышке не то оптимизма, не то отчаяния у ее родителей, породивших новую жизнь в скатывавшемся в анархию мире.

Но для ее отца возвращение звезд уже не имело значения. У него внутри шел процесс разложения, который было уже не остановить. Об этом не принято было говорить. Мать Сандры, бывая дома, старалась создавать видимость нормальности. Сандра и Кайл не смели с ней спорить, поэтому поддерживать иллюзию было несложно. Отец часто хворал и подолгу оставался наверху, в постели. Понять это было нетрудно: грустно, неудобно, но жизнь продолжалась. Так шло до тех пор, пока однажды Сандра, вернувшись из школы, не нашла отца с братом в гараже.

За три недели до этого Сандре исполнилось одиннадцать лет. Дом оказался пуст, что ее удивило. Кайл был простужен и пропускал школу, но почему-то оставил свой компьютер включенным на кухонном столе. Перед уходом он запустил какое-то кино, и по экрану с шумом пролетали самолеты, за кадром гремели взрывы, он любил такие вещи. Она выключила компьютер — и услышала шум работающего автомобильного двигателя. Мать укатила на работу на машине, значит, в гараже завели второй семейный автомобиль, на котором ездил отец до того, как залег в темной спальне.

Сандра знала, что такое самоубийство — во всяком случае, уже слышала, как люди кончают с собой, запираясь в замкнутом помещении, где работает на холостых оборотах двигатель. Отравление угарным газом. Кажется, — эта ужасная мысль не покидала ее несколько месяцев после смерти отца, — ей даже было понятно желание отца умереть. С людьми такое бывает, это как болезнь, и осуждать их за это не принято. Но зачем отец потащил с собой в гараж Кайла? И почему Кайл на это согласился?

Она приоткрыла дверь между гаражом и кухней. Ее затошнило от вони выхлопов, она выскочила наружу и подняла большие гаражные ворота, чтобы проветрить помещение. Ворота даже не были заперты и поднялись без труда, хотя отец заткнул щели тряпками, чтобы выхлопной газ не утекал зря. Потом она распахнула переднюю левую дверцу машины, дотянулась до ключа зажигания и выключила мотор. Голова отца безжизненно моталась, лицо отливало синевой, на губах запеклась слюна. Она попыталась его растолкать, но толку не добилась. Кайл сидел рядом с отцом с пристегнутым ремнем безопасности. Может, он думал, что они куда-то поедут? Оба были бесчувственны к ее прикосновениям. Тогда она подняла крик.

Она набрала 911 и стала ждать «скорую» перед домом. Минуты ожидания казались часами. Она хотела позвонить матери, но мать улетела на Шри-Ланку, на промышленную выставку, и она не знала, как до нее дозвониться. Был май, ярко светило солнце, в бостонском пригороде, где они тогда жили, наступало лето. На улице не было ни души. Казалось, все дома погрузились в сон, соседи заперлись внутри и крепко уснули.