Он поднимается и несет меня на руках через ринг, но мои ноги все еще обхватывают его.

—  Там, где ты захочешь. К тому времени сезон закончится. Я отвезу тебя, куда пожелаешь.

—  Я подумала, что могла бы и дальше снимать квартиру. Сначала я не собиралась продлевать аренду, но решила, что будет правильно иметь свой дом. У меня есть спальня, в которой я занималась йогой, мы могли бы превратить её в детскую. Мелани все украсит.

Мы садимся на стул в углу ринга, где стоит корзина с полотенцами и напитки, ожидающие нас. Он хватает полотенце, усаживает меня к себе на колени, и начинает медленно вытирать, его профиль спокойный и расслабленный.

—  Я попрошу Пита, чтобы он возобновил договор на год, пока мы не подыщем что- нибудь другое. Ты можешь взять карточку, которую я дал тебе, и всё ею оплачивать.

Я обнимаю его и тыкаю в ямочку на щеке.

—  Так что, я продолжаю быть вашей подругой и сотрудницей? Официально?

Он хватает меня за шею, запрокидывая голову назад, прокладывает путь от моего подбородка до рта и грубо овладевает им.

—  Официально ты Моя.

♥♥♥

—  Будем ли мы записываться  на обычный прием к врачу, чтобы сделать прививки, или найдем доктора, который подстроится под наш график? К тому же так много доказательств, что вакцины могут спровоцировать аутизм, —  говорю я Ремингтону как-то ночью.

Я ем тонны овощей. Я прочла, что овощи разных цветов снабжают организм различными антиоксидантами. Зеленые овощи дают одни, а фиолетовые и оранжевые —  другие, поэтому я ем радугу каждые утро, обед и вечер. Все лучшее для ребеночка Ремингтона.

Сейчас ананас для меня самый главный. Это все, что я хочу есть. Как только мы приезжаем в новое место, Ремингтон заказывает Диане доставить все органические ананасы в округе. Я кидаю их  в блендер с бананами и делаю смузи. Я ем их с кайенским перцем. Диана делает для меня соте с ананасами и небольшим количеством индейки. Я с ума схожу по ананасам, а Ремингтона это невероятно забавляет и умиляет.

— Мне кажется, это девочка, —  вчера сказала мне Диана, —  потому что ты хочешь сладостей. Но ты выглядишь слишком хорошо. Когда у тебя девочка (по крайней мере, когда я была беременна своими девочками) то выглядишь, как дерьмо.

— Почему?

—  Девочки крадут твою красоту. И любовь твоего мужчины, —  она улыбнулась, с любопытством изучая мой живот, —  Но я ни на что не променяла бы своих девочек. Ты уже проделывала ту штуку с ниткой и кольцом?

—  Нет, —  отвечаю я, и она объясняет, как обернуть нитку вокруг кольца и держать над животом, наблюдая — если будут круги, значит мальчик, а если линии, то будет девочка. Это звучит глупо, но, конечно же, сейчас я лежу голая на кровати и держу кольцо, которое позаимствовала у Дианы, над своим животиком. Ремингтон играет в шахматы на iPad,  наши головы соприкасаются, пока он занят свои делом, а я своим. Через несколько недель мы собираемся в Остин, и это делает его неспокойным, потому что он не высыпается.

Я действительно поразилась тому, что он играет в шахматы, чтобы сконцентрироваться. Все те ночи, когда он был беспокойным, он хватал свой iPad, оставлял меня отдыхать, и шел играть в шахматы, но я даже не догадывалась.

Сейчас я держу кольцо на ниточке, а он говорит мне:

—  Мы наймем доктора, который будет нам подходить и скажем, чтобы он поработал со схемой нашей вакцинации, —  я киваю, и наконец, пристроив кольцо над животом, и смотрю, как оно двигается.

—  Это круг или линия? — спрашиваю я.

Он прекращает играть, и откладывает iPad  в сторону, чтобы посмотреть. Я думаю, это мальчик, потому что он располагается внизу и спит в левом боку, а мои волосы густые и блестящие, но я не уверена, насколько правдивы эти бабушкины сказки.

—  Оно, то крутится, то становится в линию, —  говорю я про это чертово кольцо, смеясь.

—  Это провал, —  пищу я, когда он хватает меня за подмышки и притягивает к себе.

—  Кого ты хочешь? —  спрашивает он, растягивается подо мной и заправляет прядь волос мне за ухо.

— Мне все равно, просто очень любопытно.

—  Ты можешь узнать, —  говорит он, целуя кончик моего носа, —  я отведу тебя к доктору, и ты узнаешь, но я не хочу, чтобы ты мне говорила.

—  Почему ты не хочешь знать? —  я скольжу по нему руками и заглядываю в его голубые глаза. —  Ты боишься, что полюбишь его слишком сильно, прежде чем встретишься с ним?

—  Чтобы они не сказали, мы не будем в этом уверены на все 100, пока не будем держать его в руках, —  он лег на спину и потянул меня на свою сторону. Он обхватывает мой затылок, укладывая меня лицом к своей шее, в этот особенный для меня изгиб, я закрываю глаза и легко лижу его так, как ему нравится. Он такой большой, он любит так страстно, сражается так отчаянно. Я даю ему то, чего у него никогда не было, и он даже не догадывался, что ему это необходимо. Он боится надеяться ...

На следующий день я стою в стороне и смотрю, как он бьет тяжеленную грушу. Удар. Удар. Удар. Я выполняю некоторые упражнения на растяжку из йоги, когда чувствую явный удар внутри меня. Я перестаю дышать. Я чувствую это снова. Не двигаюсь, и чувствую это опять. Это не пузырек. У меня такое чувство, что кто-то внутри меня бьет кулаком так же, как и его папочка бьет эту тяжеленную грушу.

Мое сердце выпрыгивает, и стук отдается в моих ногах.

—  Ремингтон. Реми! Ремингтон чертов Тэйт!

Он раскачивается вокруг и останавливает качающуюся грушу одной рукой.

—  Почувствуй это! —  я снимаю его перчатку трясущимися руками, отбрасываю её в сторону и кладу его руку мне на живот. Мое сердце отстукивает бешеный ритм. Давай же, малыш...

Ремингтон хмурится, он в замешательстве. И тут ребенок бьет.

Он сужает глаза и прижимает свою руку к моему животу еще ближе, и поднимает взгляд на меня:

—  Это ...?

Я киваю.

Внезапно он сверкает белоснежной, захватывающей улыбкой. Его ямочки глубже, чем я когда-либо видела, а голубые глаза яснее, чем море на Таити. Он наклоняет голову, как будто хочет поговорить с малышом.

—  Скажи ей, чтобы сделала это снова, — шепчет он.

—  Она не обращает на меня никакого внимания.

Мои губы растягиваются в улыбке, и я игриво подталкиваю его.

—  И это он. Потому что мои волосы блестящие и у меня низкий животик. И у него хороший удар. Может быть, если ты хорошо его попросишь, он покажет тебе несколько движений.

—  Ударь для папы и подвигайся, давай же! —  кричит тренер с другой стороны от груши.

Реми ухмыляется мне, тут подходит Райли своей ленивой походкой мальчика-серфера.

—  Он двигается? Господи, я обязан почувствовать это, —  он протягивает руку.

—  Не трогай, —  рычит Реми и отталкивает его руку в другую сторону.

—  Чувак, она мне, как сестра.

—  Руки прочь, Райли. —  предупреждает он и отталкивает его одной рукой.

Райли заливается смехом в то время, как Ремингтон хватает меня ближе к себе одной рукой, а другой держит меня за живот. Мы смотрим друг на друга, и, как два чудака, ждем, когда малыш начнет двигаться.

Когда ребеночек делает это снова, он разражается смехом. Я переполнена любовью и обнимаю его.

—  Это для тебя достаточно реально? —  я дышу, улыбка расцветает на моем лице. Я прижимаюсь к нему головой, и мой нос улавливает запах его мыла и пота.

—  Черт, это как раз нереально, —  шепчет он. Его глаза наполнены радостью и, как будто это конкурс на скорость, он целует мой лоб, нос, щеки и подбородок. Затем он хватает меня за талию и подкидывает в  воздухе, я пищу, и он подхватывает меня.

—  Ремингтон Тэйт, ты единственный человек, который подбрасывает свою беременную девушку в воздух!

—  Она моя маленькая петарда и ей это нравится! —  он снова меня подкидывает.

Этой ночью мы впервые давали послушать малышу его первую песню. Реми приложил наушники к моему животу и включил Creed’s “With Arms Wide Open.”

Слова песни обращены к ребеночку, что ему покажут весь мир и примут его “с распростертыми объятиями”. И я клянусь, что чувствую, как комфортно ребеночку, пока его сексуальный и прекрасный папа растянулся возле меня и начал целовать.