25 сентября появилась знаменитая статья в нью-йоркском журнале «Тайм», судя по всему, во многом под впечатлением массированных бомбардировок Варшавы:

«После разрывов бомб раздаются крики умирающих. Госпитали переполнены. Раненых приходится растаскивать по уцелевшим частным домам. Все жители Варшавы сражались на баррикадах, невзирая на пол и возраст. Когда немецкие танки ворвались в пригороды, защитники забросали их бутылками с бензином, пытаясь поджечь их.

Но полонез все еще звучал по радио, и варшавяне думали, что им удалось отбросить немцев…

Линия фронта исчезла, рассеялась даже иллюзия, что фронт существует. Это была не война за захват территории, а война на быстрые прорывы и уничтожение — блицкриг, молниеносная война. Даже не встречая сопротивления, еще никогда ранее армии не двигались так быстро. Теоретики всегда утверждали, что только пехота может захватить и удержать позиции. Но эти армии не дожидались пехоты. Стремительные колонны танков и бронетранспортеров рвались в глубь Польши, а сыплющиеся с неба бомбы предвещали их приход. Они нарушали связь, уничтожали склады, разгоняли гражданское население, сеяли ужас. Вырываясь временами на 30 миль вперед пехоты, они прорывали польскую оборону до того, как ее успевали организовать. Затем, когда подтягивалась пехота, они мчались дальше, чтобы нанести удар далеко от того, что можно было назвать фронтом. К концу недели не оставалось уже никаких сомнений относительно того, устоит Варшава или падет».

Красиво написано! Впрочем, чего еще следует ждать от американского журналиста?! Однако не только журналисты использовали красочные эпитеты, но даже официальные советские историки грешили этим:

«19 сентября командующий 8-й армией отдал приказ о подготовке генерального штурма, который предполагалось завершить к 25 сентября. В ночь на 22 сентября немцы приступили к артиллерийской и авиационной подготовке окончательного штурма. Шквал снарядов и бомб обрушился на Жолибож, Марымонт, Старо Място. Уже через два дня оказались полностью выведенными из строя электростанции и телефонная сеть, замолкло радио. Город погрузился во мрак. Следующий день был для варшавян наиболее трудным — авиационные и артиллерийские удары достигли наивысшей силы. Волна за волной налетали немецкие бомбардировщики на жилые кварталы; не встречая почти никакого противодействия, они методически разрушали город. Сотни людей, засыпанных обломками, взывали о помощи. Госпитали, больницы были переполнены ранеными. Убитых хоронили в городских скверах, на огородах. Отсутствие воды делало невозможной борьбу с пожарами. Варшава представляла собой море пламени».

Согласитесь, назвать это сухой историографической работой сложно, на анализ тактических действий германских войск такое описание похоже еще меньше. А вот мы постараемся заняться именно таким анализом.

Если присмотреться повнимательнее к действиям немецких войск, то становится понятным, что пока еще они находились в пути к освоению всех тонкостей танковой войны. Генералы (не журналисты!) использовали танки как ударную силу лишь в пределах тактической полосы обороны противника. Ни о каких действиях в оперативной глубине пока речи не шло. То есть Польская кампания Вермахта не есть блицкриг в строгом понимании этого термина, да и к танковой войне в целом отношение имеет более чем косвенное.

Рейд Гудериана и прорыв 4-й танковой дивизии к Варшаве так и остались случайными явлениями, не имевшими серьезных последствий. Впрочем, нет. Корпус Гудериана за 10 дней прошел около 350 километров, что произвело большое впечатление на Гитлера. Наверное поэтому весеннее наступление во Франции развивалось совсем по иному образцу, хотя до полного совершенства технику и тактику немцам удалось довести лишь много позднее. Пехотные генералы вряд ли согласились бы на радикальные перемены. Как мы увидим, они упирались до последнего, но с фюрером особо не поспоришь, и французам пришлось много хуже.

Операция «Гельб» заслуживает более внимательного рассмотрения даже не в силу своих результатов, хотя столь скоротечный разгром одной из мировых держав любопытен уже сам по себе. Его объясняют волшебным оружием марки «блицкриг», попавшим в руки немцев, а также «иерихонскими трубами», приклепанными к «штанам» «лаптежников». Но давайте не будем лукавить: поражение Франции определило не превосходство немцев в танках и авиации, тем более что оно было не столь уж велико. Армия и страна не желали воевать, они и не стали воевать. Вспомните, как в прошлую мировую войну французские солдаты насмерть стояли на руинах фортов Вердена и как в эту войну целые дивизии и корпуса разбегались после первого же налета немецких пикировщиков. У меня имеется сильнейшее подозрение, что весной 1940 года немцы могли разгромить Францию, даже не имея ни одного танка. А танки у немцев были, хотя по-прежнему не те, с которыми стоило затевать мировую войну. Как и раньше, основу танкового парка Вермахта составляли небоеспособные Т-I и Т- II.

Вот поэтому ничуть не менее важными следует считать события, происходившие в тихом и спокойном немецком тылу в тихий и спокойный период с октября 1939-го по май 1940 года. Дело в том, что именно в это время произошли революционные изменения в структуре Вермахта. Мы не говорим о простом механическом увеличении количества танковых дивизий, это достигалось чаще всего простым уменьшением количества танков в дивизий. Этот процесс нельзя оценивать однозначно, как всякое явление, он имеет две стороны. Сокращение числа танков делало дивизию более управляемой и маневренной, но в то же время оно снижало ее ударную силу. Любой механизм имеет оптимальный режим работы, который никогда не совпадает с минимумом и максимумом. Вот и здесь немцам еще предстояло нащупать оптимальное количество танков в дивизии. 300 и более единиц, как это практиковалось в начале войны, были явно излишними. Но в конце войны немцы докатились до 60–70 танков в дивизии, что было уже другой крайностью, дивизии превратились в батальоны.

Итак, к началу наступления во Франции после переформирования в Вермахте числилось 10 танковых дивизий, 7 из которых были сосредоточены в Группе армий «А». На сей раз не было такого разнобоя, как во время операции «Вайсс». Выбранная немцами диспозиция танковых дивизий имела четкое обоснование в отличие от расплывчатых пожеланий, как было в Польше. Наглядным примером этой неопределенности был великолепный бросок корпуса Гудериана в никуда и ни зачем. А сейчас три корпуса образовали ударный кулак, задачей которого был прорыв обороны французов, еще один корпус в составе 6-й армии должен был обеспечивать устойчивость правого фланга наступающих армий. Совершенно отдельную задачу имела 9-я танковая дивизия, которая должна была помочь 18-й армии быстро и без проблем оккупировать Голландию.

Серьезным изменениям несколько раз подвергался план вторжения во Францию. Мы достаточно подробно рассказали о схватке между пехотными генералами Первой мировой и «танковым лобби» в книге «Молниеносная война», обо всех изменениях и коррективах плана «Гельб», поэтому повторять здесь этот рассказ не имеет смысла. Напомним только, что спор завершился компромиссом, который далеко не всегда является наилучшим решением. Далее началась та же самая катавасия, которую мы видели перед вторжением в Польшу. Немцы спешно сформировали танковую группу под командованием старого кавалериста генерала Эвальда фон Клейста, причем сделано это было буквально накануне начала наступления — 5 марта. Главного идеолога блицкрига Гудериана оставили командовать его старым XIX корпусом, а Манштейна, который был автором плана вторжения, вообще убрали подальше командовать корпусом где-то в Польше. Так что автор фундаментального труда «История Второй мировой войны» Курт фон Типпельскирх, описывая блестящие планы германского командования и идеальную четкость их выполнения, мягко говоря, лукавит. Слишком много решений принималось в последнюю секунду и слишком многое делалось на «авось». Но противники Германии в первые годы войны действовали вообще по-дилетантски, и немцам все сходило с рук. Зато когда Вермахт столкнулся с продуманными и подготовленными действиями противника, получился Сталинград. Или операция «Багратион». Или Висло-Одерская. Уж кому что больше нравится.