— Ты убил их обоих.

— Я даже не стал дожидаться ее превращения, — шепчет он.

Я вспоминаю, каким увидела Райса. Он весь был в крови — рубашка, джинсы, шея, руки. Тогда я не задумывалась над этим, а теперь понимаю, что, должно быть, это была кровь его матери и отца. Он целую неделю носил на себе их смерть, но ни словом не обмолвился об этом. Мне безумно жаль его, но я не знаю, что ему сказать, поэтому беру его за руку и крепко-крепко сжимаю его ладонь в тщетной попытке перенаправить его боль. Он несколько минут позволяет мне больно стискивать свою руку, а потом мягко высвобождается.

— Это было очень легко сделать, — признается он. — Физически легко. Когда всё было закончено, я подумал, что… люди… созданы такими слабыми. Вот как легко мне было.

— Мне очень жаль, Райс.

— Всё нормально.

— Это не нормально. Это ужасно. Это…

— Нет, всё хорошо.

— Почему? — не понимаю я, но хочу понять. — Почему, Райс?..

— Потому что я здесь, потому что их здесь нет, — отвечает он. — Их смерть не должна быть напрасной.

Я молчу, и Райс передергивает плечами, будто желая скинуть с себя кошмар, будто это возможно.

— Ты идешь в Рейфорд? — спрашивает он.

— Не знаю. Грейс хочет, чтобы я пошла с ней.

— Грейс идет с нами.

— Я имею в виду, когда мы доберемся до Рейфорда. Она хочет, чтобы я осталась с ней и Трейсом. После.

Райс слегка кивает.

— Уверен, что приглашение не распространяется на меня или Кэри.

— Ты прав.

— И ты собираешься сделать это? Остаться с ней? — спрашивает он, и я не отвечаю, потому что не хочу ему отвечать. Я не уверена, но мне кажется, что он меня выделяет из всей нашей группы. Ничего подобного со мной раньше не случалось. — Что, если я хочу, чтобы ты осталась со мной и Кэри?

Я продолжаю молчать.

— Слоун, ты вообще там останешься?

На самом деле он спрашивает, уйду ли я навсегда. Выполню ли запланированное — то, с чем пришла сюда, что записала на листе бумаги и ношу с собой, и чего мне никак не удается сделать, снова и снова.

Я открываю рот и тут же его закрываю.

— Скажи мне, что потом с тобой будет, — просит Райс. — Просто скажи.

— Я не знаю.

— Ты не останешься там ни ради Грейс, ни ради меня. Ты не останешься там даже ради себя самой. Тебя волнует только Лили, да?

— Райс…

— Которая бросила тебя.

Он говорит это так, словно я сама этого не знаю или словно он знает это лучше меня, но кто может это понимать лучше меня? Никто. Я уже жалею, что вообще сюда пришла, когда Райс произносит:

— Это не она была в ловушке, а ты. — Он делает многозначительную паузу, как будто только что своими словами открыл мне глаза и я должна наконец-то прозреть. Как будто от этого знания мне должно полегчать. Как будто я этого сама не знала. — Если ты останешься, то я хочу, чтобы ты осталась со мной.

Мне ужасно хочется спросить его, почему, почему он думает, что я ему нужна, но он продолжает:

— Если же ты не останешься… если ты захочешь совершить задуманное, то не делай этого, пока мы не расстанемся. Я не вынесу, если увижу это.

— Хорошо, — соглашаюсь я.

— Я очень надеюсь, что не увижу этого, Слоун, — мягко говорит он. — Я очень надеюсь, что ты придешь в себя.

Помедлив, он кладет ладонь на сгиб моего локтя и касается губами уголка моего рта с такой невероятной нежностью, что у меня в груди болезненно сжимается сердце.

Райс возвращается в зал один.

Мы готовимся.

Обшариваем шкафчики в коридорах и находим для всех рюкзаки. Нам они нужны определенного типа, практичные — не очень большие и объемные, чтобы их было не так-то легко схватить. Мы забиваем их водой в бутылках и едой, после чего находим их чересчур тяжелыми и встаем перед нелегким выбором: брать меньше еды или воды? Медицинские препараты тоже нужны, на случай если кто пострадает. Становится очевидно, что нам нужно гораздо больше, чем мы сможем унести.

Рюкзаки, сложенные в ряд в библиотеке, наводят на нас тоску.

— Нужно хорошенько одеться, — говорит Грейс. Вряд ли она имеет в виду свой последний наряд. Очередное платье в стиле пятидесятых годов. — Потеплее.

— Отличная идея, — соглашается Трейс. — На улице холодновато.

— Эй, мы выжили, проведя снаружи целую неделю… — начинает Кэри.

— Ты хотел сказать, что большинство из нас выжило, — не упускает возможности напомнить ему Трейс.

Кэри бросает на него раздраженный взгляд:

— Наверное, нам следует установить правила в отношении использования пистолета.

— Конечно! — кивает Трейс. — Правило номер один: ты не будешь указывать мне, как и когда мне им пользоваться. Здорово. Рад, что мы обсудили этот вопрос.

— Трейс, — укоризненно говорит Грейс и поворачивается к Кэри. — Что ты имел в виду?

— Выстрел привлечет их внимание, как и любой громкий звук. Не стреляйте, пока не останется другого выбора. Вот и всё, что я хотел сказать.

— Разумно. — Грейс снова поворачивается к Трейсу: — Будь осмотрителен.

Трейс с недовольным видом пожимает плечами. Я обвожу взглядом библиотеку. Стены, потолок, запертая и забаррикадированная дверь. Вскоре мы обменяем их на жуткую улицу. Думая о том, что принесет с собой послезавтрашний день, я не могу не чувствовать нервозности.

На выходе из библиотеки, Грейс спрашивает меня, решила ли я, что буду делать по приходе в Рейфорд. Я отвечаю, что «нет», и она выглядит разочарованной. Я знаю, что с моей стороны ужасно неблагодарно держать ее в неведении после того, как она предложила мне что-то столь невероятно великодушное, как стать ее сестрой, но я боюсь сказать ей «да». Я не могу обещать остаться с ней, когда сама не знаю, останусь ли. Не могу сделать этого. Я — не Лили.

И всё же чувство вины мучает меня, пронзая кожу тысячью невидимых игл, и это ощущение не проходит ни во время ужина, ни после него, ни после захода солнца. Чтобы избавиться от него я принимаю в темноте душ. Ледяная вода жжет кожу, но эта боль лучше той, что терзает меня.

Скоро не будет никакого душа. Ничего не будет.

Я сижу на скамейке в темноте, обнаженная. Проводя ладонями по телу, ощущаю ссадины, не видя их, и думаю о словах Райса, о том, как мы слабы. Мой отец чувствовал то же самое, думал так же обо мне и Лили? Наверное, раз испытав это чувство, он хотел испытывать его снова и снова, потому что благодаря ему чувствовал себя сильным. Я медленно одеваюсь и иду в зал.

В коридорах темно хоть глаз выколи. Включив фонарик, я бреду длинным путем, огибая углы, останавливаясь у выходов, изучая установленные нами баррикады.

Я продолжаю идти, скользя лучом фонарика по полу. Мое сердце замирает.

Я вздергиваю руку, омывая стену светом. Может, увиденное — плод моего воображения, как чудившийся мне ранее голос отца и запах его одеколона? В действительности я не видела того… что только что увидела. Я крепко зажмуриваюсь, считаю до десяти и, успокоившись, спускаю луч фонарика с потолка вниз по стене. Свет выхватывает открытую дверь в подвал.

Открытую дверь в подвал.

У меня дрожит рука. Если я не буду ей двигать, не буду опускать луч фонарика и освещать это место, то не будет того, что я видела. Я открываю рот, чтобы позвать на помощь, но если я закричу, то разбужу его.

Тело на полу.

Я снова навожу на него луч фонарика, и в те секунды, что мне требуются для этого, мужчина поднимается на колени, упираясь ладонями в пол.

Он смотрит на меня. И на его лице странное выражение. Одежда, в которой я видела его в последний раз, изорвана. Он весь грязный. Ушел от нас чистым, а вернулся грязным. Вернулся живым.

— Мистер Бакстер, — шепчу я. — Мистер Бакстер, что вы…

— Я говорил вам, что не инфицирован, — отвечает он. — Я вам говорил.

Он тянет ко мне руку.

Я срываюсь с места и бегу.

Знаю, что глупо и опасно поворачиваться к нему спиной, что я не должна оставлять его в коридоре, но у меня нет выбора. Я врываюсь в зал и кричу: