— Мы его непременно отыщем. Вы останетесь ночевать, Глеб Васильевич? — спросила я.

— Нет, я уеду вместе с этими ребятами, — он указал жестом на двух парней, переносящих во двор крышку от гроба. Крест и венки уже стояли под стенкой. — Завтра с самого утра приеду с женой и сыновьями. Надеюсь, вы не побоитесь спать под одной крышей с покойником?

— Бояться нужно живых, — ответила я. — За меня не беспокойтесь — мне уже пообещали составить компанию на вечер, да и ночь я как-нибудь скоротаю.

— Думаю, местные вечером и так не дадут вам скучать — соберутся все старушки, обступят гроб со всех сторон и будут судачить допоздна. Я тут подумал, что мы поставим гроб на вашей части дома. Большая комната ведь по-прежнему пуста? Принесем стулья, стол, лавки, если вы не возражаете, конечно.

— Нет, не возражаю. По-моему, так будет даже проще — не нужно занавешивать простынями трюмо и сервант, и ковры сворачивать в гостиной Каллисты Зиновьевны.

— Да, и еще я хотел вам сказать, что мы с женой не планируем ни переезжать в этот дом, ни продавать его — будем использовать как дачный участок, поэтому ваше присутствие нам нисколько не помешает. Живите сколько хотите! Но только не занимайте часть дома матери. Я хочу, чтобы там всё осталось без изменений.

— Разумеется,  Глеб Васильевич, — ответила я.

Не буду останавливаться на этом эпизоде и расскажу вам о том, что случилось через некоторое время.

Посреди комнаты три на четыре метра с местами отклеившимися желтыми выцветшими обоями и крашеным деревянным полом со щелями, в которые запросто может проскользнуть не только монетка, но и коробок спичек, стоял гроб на двух табуретках. На столе горели свечи;  мутноватый свет разгонял вечерний полумрак по углам. Унылые старухи шептались, сидя на лавках. Одна с видом провидицы утверждала, что Каллиста Зиновьевна потянет за собой в могилу виновника своей смерти; другая — плевалась, оспаривая её слова; третьи — тупили взгляды на сложенных на груди руках покойницы и без толку качались взад-вперед, время от времени вспоминая других покойников, их предсмертные часы и подобные вечера. Я заглядывала в комнату, но тут же исчезала, как только старухи оборачивались в мою сторону — говорить с ними я не хотела. Я не хотела абсолютно ничего и пряталась в спальне, глядела сквозь оконные стекла на алый закат. По темнеющему небу медленно растягивались перистые облака. Рыжий кот Лилии умывался на пологой крыше опустевшего дома, а внизу лаял её пес. Я расчувствовалась и поспешила через двор в запертую часть дома, чтобы взять что-нибудь съестное и накормить несчастных животных, но меня остановил мужчина в грязной фуфайке и с растрепанными редкими волосами. По забинтованным кистям я догадалась, что это был Ян Вислюков.

Он неуклюже переминался с ноги на ногу, вжал голову в туловище так, что не было видно шеи. Из-за узких штанов и фуфайки не по размеру он был похож на напыщенного индюка с сине-красным носом. У него были темные густые брови и стеклянные бледные глаза, жесткая борода, скрывающая губы, грубый голос и фамильярная речь неадекватного человека.

— А это ты, Дашка? — пробормотал он, вытянув вперед руку, будто намеревался схватить меня за локоть. —  Так вот ты какой, северный олень?! Ничего бабёнка! Не зря слюнявый таракан как кенгуру скакал вчера с розовым пакетом! Только говорят, подарочек был со смертельным ядом, да? Собирала бы ты манатки и съезжала отсюда, пока цела. Видишь, что началось? И докторишку забирай с собой.

Я отступила назад. От Яна пахло настолько отвратительно, что я не могла дышать с ним одним воздухом.

— А что началось? — спросила я.

— А ты сама не знаешь? — он обнажил верхний ряд кривых зубов, как это делают волки, пугая противника. Хорошо, хоть не рычал. — Ты раздраконила гарпию и этим всё сказано!

Он посмотрел сквозь меня, дьявольски насмехаясь, и я проследила за его взглядом — он смотрел в окно. К подоконнику уже припали старухи, и их головы появлялись одна над другой.

— Я вас не понимаю.

— Может гарпии гнездо здесь свить надумали, а может на этом участке залежи нефти! — расхохотался он и набросился на меня, двигаясь как воскресшая мумия.

— Не говорите глупости! — я оттолкнула его назад.

— Это правда! Гарпии не дремлют — они всё спланировали. Не зря же бабу Каллисту придушили и тебя убрать хотели. Гарпии и слюнявый таракан, скорее всего, за одно, так что поберегись! Уезжай отсюда и докторишку забирай с собой.

— Вам что-то известно? Расскажите! — попросила я негромко. — Кого я раздраконила? Чем? Кто задушил Каллисту Зиновьевну?

— Ага, так я и сказал! С гарпиями шутить опасно. Собирай чемоданы и проваливай отсюда!

С такими словами  Вислюков Ян прошел мимо меня и направился к старушкам-сплетницам. Я уже представляла себе, что они начнут говорить обо мне, как исковеркают услышанное, но идти вслед за пьяным невменяемым больным человеком я и не подумала. Разве хоть один здравомыслящий воспримет всерьёз его слова? Какие еще гарпии? Но, тем не менее, почему он сказал «гарпии»? Кому мешаю я? Неужели под гарпиями он имел в виду Намистиных? Нет, он сказал: «гарпии и слюнявый таракан», значит, если слюнявый таракан — это Семён Намистин, то гарпии — это — и тут меня осенило — остальные члены «великолепной четверки»: Вероника, вспыльчивая красавица Фаина и скромница-блондинка Эмма.

Тогда я обезумела от подозрений. Вопросы так и навязывались, и отделаться от них мне удалось лишь в не полной мере, погладив пушистого кота Лилии. Он жадно грыз куриную лапку, как и два лохматых пса по разные стороны забора, а потом еще долго терся о мои ноги, выпрашивая добавки. С котом на руках меня застал Хосе Игнасио.

Вислюков Ян всё еще находился в доме, а старушки потихоньку расходились. Мы стояли на крыльце; я гладила пушистого кота; Хосе Игнасио рассказывал о допросе — Капитан Каратов и с ним беседовал около двух часов.

— Меня задержала Миа, — сказал он позже с виноватым видом, — у нее сломалась розетка, и она попросила меня починить. Я снова был у неё дома. Пользуясь случаем, проверил электронную почту в надежде хоть на один утвердительный ответ по моим письмам — ничего. Эта глушь действует мне на нервы. За всё время ко мне на приём приходили от силы человек двадцать, и то чаще дети с простудными заболеваниями. Я здесь умру от скуки, — жаловался он.

— Неужели тебе скучно и сегодня? — спросила я. — У меня голова пухнет от догадок. Я успокоиться не могу.  Меня так и распирает желание узнать, кто за всем этим стоит.

— Мне тоже интересно, но я не хочу гадать и уподобиться местным сплетницам.

— Это так по-мужски!

Пару мгновений мы молча смотрели друг на друга. В этом молчании была симпатия, робость и неуверенность, но это молчание действовало на меня как бальзам на раны.

— Зайдем? — предложила я и выпустила пригревшегося кота.

Мне показалось, что Хосе Игнасио хотел что-то сказать, но он так и не решился. Мы вошли в дом.

Старушки переглянулись и не произнесли ни слова. Ян Вислюков стоял к нам спиной и неразборчиво говорил сам с собой, слегка наклонившись над столом. Что он там делал, невозможно было угадать, не подойдя к столу. Любопытство потянуло меня в противоположный конец комнаты. Ян держал двумя забинтованными руками свечу и неуклюже писал каплями расплавленного воска зашифрованное послание на металлическом подносе. Что за тараканы жили в его голове, если он не мог прямо рассказать о том, что ему известно, вместо того чтобы водить окружающих за нос.

Определенно он написал три слова. Трудно было распознать все буквы с первого раза, но я прочитала. Каплями воска было написано «Дочь пророка и Зелье».