— Мы хотим предложить тебе одно дельце, Лесной Джан.

— М-м-м? Какое? — И продолжал читать.

— Ты знаешь, где находится дом таможенника Кос-танцо?

— Да, да… А? Что? Какой такой таможенник?

Бель-Лоре и Угассо обменялись недовольными взглядами. Если не забрать у него этой проклятой книги, он не поймет ни слова.

— Закрой на минуту книгу, Лесной Джан. Послушай.

Лесной Джан обеими руками схватил томик Ричардсона, встал на колени и, заложив было пальцем страницу, прижал том к груди; но желание узнать, что же произошло дальше, было столь велико, что он снова раскрыл книгу и, все так же крепко сжимая ее в руках, уткнулся носом в страницу. И тут Бель-Лоре осенило. С потолка свисала паутина, которую плел огромный паук. Бель-Лоре снял паутину и внезапно бросил ее в лицо Лесному Джану. А злосчастный разбойник до того переменился, что испугался жалкого паука. Едва на лицо ему упали липкие нити и защекотали кожу паучьи лапки, как он, не поняв, в чем дело, громко вскрикнул, выронил книгу и стал обмахиваться руками, отплевываясь и выпучив зеленые глаза.

Угассо проворно нагнулся и схватил книгу прежде, чем Лесной Джан успел наступить на нее ногой.

— Отдай книгу! — крикнул Лесной Джан, одной рукой пытаясь смахнуть с лица паутину и паука, а другой — вырвать у молодого разбойника книгу.

— Нет, сначала послушай, что я тебе скажу! — ответил Угассо, пряча книгу за спину.

— Я читаю «Клариссу».[24] Отдай книгу! Я остановился на самом интересном месте.

— Выслушай меня. Сегодня мы отнесем дрова в дом к таможеннику. В мешок вместо дров мы положим тебя. Ночью ты вылезешь из мешка и…

— А я хочу дочитать «Клариссу»! Ему удалось стряхнуть остатки паутины, и теперь он бросился вырывать у своих мучителей книгу.

— Нет, дай нам досказать. Ночью ты вылезешь из мешка, пригрозишь таможеннику пистолетом и отнимешь у него всю пошлину за неделю, он ее хранит в кованом сундучке у изголовья кровати.

— Дайте хоть до главы дочитать. Ну будьте так добры…

Оба бандита подумали о тех временах, когда Лесной Джан любому, кто смел ему противоречить, тут же приставлял два пистолета к животу. Им стало горько.

— Хорошо, ты заберешь у таможенника мешки с деньгами, принесешь их нам, а мы отдадим тебе книгу, и тогда читай, сколько хочешь. Договорились? Идет? — печально спросили они.

— Ничего не выйдет, я не пойду!

— Ах, не пойдешь?.. Не пойдешь, значит! Тогда гляди! — Угассо схватил наугад страницу в самом конце книги («Нет!» — взревел Лесной Джан), вырвал ее («Ай, не надо!»), скомкал и бросил в огонь.

— О-о-о! Собака! Как ты мог? Теперь я не узнаю, чем все кончилось, — кричал Лесной Джан, бегая за Угассо и пытаясь отнять у него книгу.

— Ну как, пойдешь к таможеннику?

— Нет, не пойду!

Угассо выдрал еще две страницы.

— Постой! Ведь я еще этого места не читал. Не смей их жечь!

Угассо бросил их в печку.

— Собака! «Кларисса»! Нет!

— Так пойдешь?

— Я…

Угассо выдрал еще три страницы и кинул их в огонь. Лесной Джан рухнул на подстилку и закрыл лицо руками.

— Пойду, — сказал он. — Только обещайте, что будете ждать меня с книгой у дома таможенника.

Двое бандитов спрятали Лесного Джана в мешок, а сверху положили вязанку сучьев. Бель-Лоре нес мешок за спиной, а сзади шел Угассо с книгой в руке. Каждый раз, когда Лесной Джан начинал жалобно мычать и дергаться в мешке, явно давая понять, что передумал, Угассо пугал его шелестом вырываемой страницы, и разбойник тут же затихал. Таким путем Угассо и Бель-Лоре, переодетые дровосеками, притащили свой груз в дом таможенника и оставили его там. Потом они спрятались неподалеку от дома за оливковым деревом и стали ждать, когда Лесной Джан, закончив дело, присоединится к ним.

Но Лесной Джан очень торопился и вылез из мешка до наступления темноты, когда в доме еще было полно народу.

— Руки вверх!

Но это был уже не прежний Лесной Джан, теперь он словно глядел на себя со стороны и казался самому себе немного смешным.

— Руки вверх, кому я говорю! Все, становитесь к стенке, живо!

Но где там, он и сам не верил в грозную силу своих слов и делал все так, лишь бы отделаться.

— Все тут? — Он даже не заметил, как из комнаты выскользнула маленькая девочка.

Нельзя было терять ни минуты. Между тем таможенник тянул время, притворялся олухом, никак не мог найти ключи. Лесной Джан видел, что его не принимают всерьез, и в глубине души был даже рад этому.

Наконец он вышел, неся в обеих руках сумки, полные монет, и вслепую помчался к оливковому дереву, где его должны были ждать сообщники.

— Вот вам вся добыча! Отдайте мне «Клариссу»!

Четыре, восемь, десять крепких рук схватили его за плечи, за руки, за ноги. Сбиры целым отрядом связали его, словно тюк белья, и взвалили на плечи.

— Клариссу ты, дружочек, увидишь через решетку! — И отвели его в тюрьму.

Тюрьмой в Омброзе служила невысокая башня на берегу моря. Неподалеку от башни росло несколько сосен. По ним Козимо добирался почти до самой камеры Лесного Джана и через прутья решетки видел лицо разбойника.

Лесной Джан меньше всего думал о допросах и о самом процессе: ведь его в любом случае ждала виселица; зато мысль о том, что дни в тюрьме проходят впустую, без книг, не давала ему покоя, как и воспоминания о недочитанном романе. Козимо раздобыл новый томик «Клариссы» и поднялся с ним на дерево.

— На чем ты остановился?

— На том, как Кларисса бежит из дома разврата. Козимо полистал страницы.

— А, нашел! Так вот. — И он стал громко читать, обращаясь к решетке, за которую крепко уцепился своими ручищами Лесной Джан.

Следствие продвигалось медленно; разбойник стойко переносил пытки, и, чтобы заставить его признаться в каждом из бесчисленных преступлений, требовалось немало времени. Каждый день до и после допроса Лесной Джан слушал, как Козимо с дерева читал ему вслух. Покончив с «Клариссой» и видя, что заключенный заметно приуныл, Козимо решил, что на человека, сидящего в тюрьме, Ричардсон действует несколько угнетающе. Поэтому теперь он выбрал для чтения один из романов Филдинга, ибо рассказ о бурных приключениях героя хоть как-то мог возместить узнику утраченную свободу.

Уже начался суд, но мысли Лесного Джана были поглощены похождениями Джонатана Уайльда Великого. День казни наступил прежде, чем Козимо успел дочитать роман. На телеге, в сопровождении священника Лесной Джан проехал последний в своей жизни путь. Преступников в Омброзе вешали обычно на высоком дубу, стоявшем посреди площади. Вокруг толпился народ. Когда Лесному Джану накинули петлю на шею, он услышал свист, донесшийся из листвы. Он поднял голову. Наверху сидел Козимо с закрытой книгой в руках.

— Скажи, чем кончился роман, — попросил разбойник.

— Не хочется мне тебя огорчать, Джан, но Джонатан кончил свои дни на виселице, — ответил Козимо.

— Спасибо. Да будет так и со мной! Прощай! — Он сам оттолкнул лесенку и закачался в воздухе.

Толпа, когда тело перестало дергаться, разошлась по домам.

Козимо до поздней ночи просидел на суку, где болтался повешенный. И едва подлетал ворон, чтобы выклевать мертвецу глаз, Козимо отгонял его, размахивая шапкой.

За время знакомства с разбойником у Козимо развилась неуемная страсть к чтению и серьезным занятиям, сохранившаяся потом на всю жизнь. Теперь его чаще всего можно было увидеть с раскрытой книгой в руках: он сидел верхом, выбрав ветку поудобнее, и читал или же, облокотившись о ветку, как о парту, и положив лист бумаги на дощечку, макал гусиное перо в чернильницу, запрятанную в дупле, и что-то писал.

Теперь он сам искал аббата Фошлафлера, чтобы тот задал ему урок либо разобрал с ним текст Тацита или Овидия, объяснил движение небесных тел и химические законы, но старый священник там, где дело не касалось основ грамматики и богословия, барахтался в море сомнений и находил много пробелов в своих знаниях, а потому в ответ на вопросы ученика лишь разводил руками и сокрушенно воздевал очи к небу.