— Надеюсь, что ты не заставишь себя ждать. Приходи скорей, — закончила жена.

— Света, милая, — вздохнул Сорокин, — извини меня. Поцелуй Томочку, скажи, пусть на меня не сердится. Садитесь за стол, не ждите меня. Я, к сожалению, задержусь.

Он положил трубку. Взглянув на бродягу, он увидел, что тот с жадным любопытством прислушивался к разговору по телефону. Однако, заметив испытующий взгляд следователя, опять принял равнодушный вид. Но что-то в нем неуловимо изменилось.

Следователь понял, что бродяга напускает на себя спокойствие и куражится только для того, чтобы скрыть какую-то свою заботу, быть может, свое самое уязвимое место. И это уязвимое место связано с его личной жизнью.

— У вас есть семья? — спросил он бродягу.

Бородач усмехнулся:

— Была. Была когда-то.

— Расскажите.

Бродяга тупо молчал.

Сорокин вынул из дела фотографию, на которой был изображен человек в гробу, обложенный цветами. Он положил фотографию на стол.

— Это вы?

Бродяга взглянул и затрясся.

— Я… — Его била дрожь. — Это я…

Он пил воду, давился рыданиями. Вздыхал, вытирал кепкой слезы и опять глотал из стакана воду. Потом долго сидел, приходя в себя, судорожно всхлипывая. Наконец начал рассказывать. Рассказывал долго.

Он начал издалека, с той речки в селе Обухово, где они познакомились с Ксеней. Он говорил о первых счастливых годах, потом о бегстве от семьи, о бесконечных скитаниях…

Сорокин слушал, смотрел на него, и перед глазами его проходила жизнь человека, который сам, своими руками уничтожил все самое лучшее, что у него было. Зачем? Во имя какой свободы? Неужели ради того, чтобы в дождливый день осени, сидя на тротуаре, выпрашивать у прохожих копейки, а потом пропивать их?

Сорокин вышел в соседнюю комнату, отдал дежурному распоряжение. Вернулся, сел за стол. И опять слушал то, что рассказывал ему бородатый.

И в то время, как он слушал горячую, сбивчивую исповедь о бессмысленно растраченных годах, ему вспомнилось старинное изречение: характер человека определяет его судьбу. Слабое, двоедушное естество, отсутствие воли и мужества — это предпосылка. Одинокий, грязный, заросший щетиной бродяга, без семьи, без угла, один, как перст, на целом свете — итог.

В дверь заглянул дежурный, доложил:

— Товарищ капитан, люди, которых вы пригласили, прибыли. Ввести их?

— Да. Пусть войдут.

Вошла седая женщина вместе с девушкой в белом платье.

Леонид дико глянул на них, упал со стула и, царапал ногтями доски пола, пополз к ним.

— Ксюша, Ксюшенька, прости! Простите меня, подлеца, — в исступлении бормотал он.

Список вызванных на сегодня кажется бесконечным. Один, два, три… тринадцать человек. Как не похвалить стажера. Постарался Ханзада.

В коридоре раздался четкий стук каблучков. Кто-то уже идет. Я пододвинул к себе стопку дел. Которое понадобится?

Девушка с фигурой манекенщицы. Веселое личико окружено густыми рыжими волосами, спускающимися до плеч. Волосы наверняка крашеные. Есть такой шампунь…

— Доброе утро, товарищ детектив, — с улыбкой сказала вошедшая.

Признаться, такого фамильярного обращения я не ожидал и пока решал, не установить ли между нами известную дистанцию, приличествующую деловой обстановке, девушка продолжала тем же беспечным тоном:

— Я по вызову. Только в повестке указано: одиннадцать часов. А я не могу. У меня в это время экзамен. Отпустите, пожалуйста, раньше. Можно? — Она все еще держалась за дверную ручку, но глазами уже искала стул.

— Экзамен — причина уважительная, — посочувствовал я. — Проходите.

— Модерновая меблировка, — удовлетворенно констатировала незнакомка, оглядев мебель в кабинете. Со стульев, обитых зеленой буклированной тканью, и железного шкафа в углу она быстро перевела взгляд на меня.

— А я вас представляла другим…

Глядела она прямо и вызывающе.

«Девушка-холерик, — решил я. — В компании такие добровольно берут на себя обязанности массовика-затейника. Незаменимые свидетели с их почти фотографической памятью».

— …То есть не вас, а следователя вообще, — поправилась она.

В списке значилось, что на одиннадцать часов вызвана Наталья Задонская. Отрекомендовалась и сама девушка, протянув руку. Пожатие ее было уверенным, крепким.

— Если хотите, просто Ната, — добавила она и села.

«Потерпевшая. Студентка пединститута» — понял я.

Нажал на кнопку авторучки. Приготовился слушать и записывать.

— Представляете! — Задонская слегка подалась ко мне, в ее красивых серо-зеленых глазах опять заплескались смешинки. — Впервые в жизни села на мель. Ни копейки за душой. Старуха смотрела, как на врага: «Когда за квартиру платить будешь?» Поверьте, говорю, Ираида Ивановна, нет денег. Задержали что-то мои с переводом. Ведь Камила задерживает, вы же ей ничего! «Тебя не касается!» — Голос девушки мгновенно почерствел, в нем явственно обозначилось чужеродное, видимо, хозяйкино раздражение. — Ужасно грубая старуха.

Вблизи заметно, что разрез глаз Задонской чуть удлинен к вискам с помощью черного карандаша. Современная девушка.

— Пришлось продать кофточку, — призналась она, — НУ, расплатилась. Звоню своим. Спрашиваю: в дотации отказали? Да? Голодной смертью умирать? Мамуля моя переполошились. Что такое? Оказывается, перевод давно выслан. Да, да. А я не получала. Представляете? — девушка ясно напрашивалась на сочувствие.

— Представляю, — сказал я.

В кабинет без стука вошел новый посетитель — молодой чернобровый парень.

— Пока побудьте в коридоре, я занят.

— Но вы же вызывали к девяти, — возразил парень, протягивая повестку.

— Человек торопится на экзамен, — миролюбиво объяснил я — давайте отпустим. Не возражаете?

— Я, может, тоже тороплюсь, — пробормотал парень и только тут взглянул на Задонскую.

— Если молодой человек настаивает, я могу… — она слегка приподнялась.

— Да нет уж… — сдался парень.

Задонская проводила его взглядом до двери.

— Тогда, как заправский следователь, — продолжила она, показывая, что засучивает рукава, — я веду следствие.

Первым делом на почту. Ну, сейчас в жалобную книгу такое напишу! Такое!.. Начальник почты, толстячок, покопался в бумагах. Важничает: «Это самое. Э-э… Верно. Пришел перевод». Фу! — помахала она рукой, шутливо отдуваясь. — Пропала охота жаловаться. «Так выдавайте скорее, и делу конец!» «Мы, гражданочка, это самое… дважды не выдаем!» Как дважды? Уже выдан? А кому… Задонской?

Да поймите, говорю, Задонская — это я. Я! И вот мой паспорт. Этих денег я не по-лу-ча-ла! Посмотрел и возвращает: «По нему и выдан». Разрешите, говорю, взглянуть.

Взяв со стола конверт, я достал извещение о переводе.

На лице Задонской появилось удивление.

— А, оно уже здесь!? Быстро!.. Ух, и взялся за меня начальник: «Да будет вам известно, выемка корреспонденции производится с санкции прокурора. Это еще требуется доказать, что вы не получали! И, между прочим, на двери читать надо: «Вход посторонним запрещен!» — Казалось, я слышал чеканную сухую речь рассерженного администратора. — Я еще и почтальоншу разыскала, — вдруг вспомнила она. — Почему, спрашиваю, извещения не было? А она глаза круглые вытаращила, да как закричит: «Ах, не было? Посадить хотите? Бегите в милицию! Бегите! Ишь, грамотная выискалась!» — девушка уперла руки в бока, задрала голову, и кабинет заполнила скороговорка почтальонши.

— Ну вот, на этом мое следствие и кончилось, — простодушно созналась она. — Разберитесь, пожалуйста: кто прав? Кто виноват? А денег, правда, не получала. Честное пионерское!

Я задал несколько вопросов. Задонская отвечала без запинки, не размышляя и не задумываясь. Живет вдвоем с Камилой Гуревич. Кто она? Студентка музыкального училища. Кто в доме еще? Одно женское сословие: они да старуха Ираида Ивановна,хозяйка.