Идэль некоторое время молчала, взвешивая услышанное. Вилайд прав: отдельная косвенная улика ничего не значит… Но когда их много…

— Будет печально, если все–таки окажется, что твои подозрения верны. — Вот и все, что она сказала.

— Есть еще одно обстоятельство… — Герцог помолчал, набираясь решимости. — Я не хочу обижать тебя… Ты — наполовину ита–Жерейн. В свете сказанного… тебе не кажется странным… нет, не «странным» — правильнее сказать «закономерным» — что в твоем окружении вдруг появляется человек из Гэал?… Всех, кого Ксейдзан не собирается убивать, ему нужно связать со своим кланом кровными узами…

— Какой еще человек из Гэал?… — удивилась Идэль. На лице Вилайда отразилось изумление. Тут она поняла и едва не прыснула от смеха. Герцог говорил о Дэвиде. Нуда, все закономерно — дальний потомок Ксейдзана, симпатичный юноша подсылается к принцессе… Правнучке приора и племяннице лидера ита–Жерейн… Все логично.

— Дэвид тут ни причем, — сказала она и не смогла удержаться от улыбки. Какая разница, что она говорит? Теперь после того, как Дэвид сделался потомком Ксейдзана, можно хоть до посинения твердить, что он «ни при чем» все равно этому никто не поверит. Накатило сожаление — нет, надо было все–таки настоять, чтобы он объявил себя в качестве потомка какой–нибудь младшей семьи клана Кион. Проблем было бы существенно меньше…

— Я ничего дурного не хочу сказать о твоем женихе, — Вилайд, как бы защищаясь, поспешно выставки перед собой открытые ладони. — Я не думаю, что он посвящен во все планы Ксейдзана… Понятно, что игрок — Ксейдзан. Но твой жених — не случайная фигура. Может быть, ты влюблена и не видишь этого, но его появление очень выгодно главе Гэал. Он получает твой голос в сенате…

Идэль улыбнулась.

— Мой голос получить не так–то легко. Дядя, давай оставим Дэвида в покое. Я не такая наивная дурочка, какой кажусь. Я ему доверяю, и у меня на то, поверь, есть свои резоны.

— Хорошо, если так. Я просто хотел, чтобы ты посмотрела на ситуацию и с другой стороны… Повторяю, я не хотел тебя задеть. Этот мальчик может ничего или почти ничего не знать о делах главы своего клана. Но это не отменяет того, что Ксейдзан его использует. Мягко, по–доброму, но использует.

— О своих родственниках в Гэале Дэвид узнал не так давно. Он рос совсем в другом мире и лишь случайно оказался в нашей метрополии. К Источнику его провела я, а не гэальцы.

— Ты знаешь только последнее. А все остальное… оно может быть правдой, а может быть полуправдой… или неполной правдой. Ты не можешь этого знать. Тебе по большей части приходится просто верить в то, что все так, как он говорит.

— Повторяю: у меня есть основания для этого.

Вилайд вздохнул. Он не стал спрашивать, что это за основания. Он чувствовал: Идэль не ответит — и не хотел ее раздражать.

— Боюсь это все, — герцог развел руками. — Больше добавить мне нечего.

— Стоило устраивать такой шум… Мог бы и по зеркалу сообщить. Хотя бы о смерти Дифрини и ее сына… выбрали бы время для встречи.

— Наверное, так и стоило бы сделать. Но я вообще не хотел, чтобы о наших контактах хоть кто–то знал. Зеркало такой гарантии не дает, тем более, если рядом с тобой, гм, потомок Ксейдзана.

— Ну все, хватит. О своих подозрениях ты уже сообщил, повторять не нужно. Иначе я подумаю, что ты пытаешься меня в чем–то переубедить…

— Я просто хотел, чтобы тебя не втянули в чужую игру. Ты должна понимать, с чем связываешься.

— Думаю, что понимаю. — Идэль поджала губы. — Против Ксейдзана я ничего не имею. Равно как и «за». Он не хуже и не лучше остальных кандидатов в приоры. Такой же мерзавец и подлец. Хитрый и дальновидный. У меня нет мотивов отдавать свой голос за него или активно включаться в игру на его стороне. Брак — это еще не повод. К тому же Дэвид знает его еще хуже, чем я.

— Что ж, — Вилайд поднялся, — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. А мне, наверное, пора.

Идэль, не вставая, внимательно посмотрела ему в глаза.

— Я хотела бы узнать вашу ветвь получше, — серьезно произнесла она. — И меня задевает то, что с вами происходит. Пусть даже это политически невыгодно для Кион, мне не все равно. Я не хочу, чтобы вас перебили.

— Спасибо.

— Я думаю, нам еще будет о чем поговорить. Пользуйся зеркалами. Я не имею привычки разговаривать при посторонних… даже при своем женихе.

— Хорошо. Я обязательно свяжусь. Прости еще раз, что так глупо все вышло.

Керамар работал над планом заклинательной системы, предназначенной для защиты особняка. Сам он возвести ее не сможет — изуродованный гэемон сводил его былые способности на нет, но он мог эту систему разработать и научить домашних магов Идэль, как установить и пользоваться ею. Опытный высокорожденный, вероятно, сможет обойти защиту — несмотря на все свои знания, в волшебстве с владыками Кильбрена Керамар равняться не мог, но здесь, в особняке, он был лучшим специалистом из тех, кому Идэль могла бы поручить эту задачу, и он постарался выполнить ее так хорошо, как мог. Ему было любопытно, каким образом принцесса узнала о проникновении в дом Вилайда — защита, которая стояла тут раньше, была просто курам на смех, но принцесса на этот вопрос отвечать отказалась. Возможно, она и сама не знача — немного позже, переговорив с дворянами, Керамар выяснил, что защиту ставил Дэвид… вероятно, при всей кажущейся простоте, там был какой–то фокус, учесть которой Вилайд не сумел. Керамар постарался сделать так, чтобы и в его заклинательной системе содержалось несколько неожиданных сюрпризов. Неожиданных и неприятных для того, кто вздумает тайно проникнуть в дом.

Старик трудился уже несколько часов и как раз рассчитывал путь проекции шестого магического ветра, называемого Зилбарх и соответствующего сущности всех кривых и искаженных направлений движения, когда в дверь постучали. Керамар недовольно отвлекся от длинной цепочки закорючек на Искаженном Наречье, которые ровными рядами ложились на лист бумаги, едва поспевая за полетом мысли старого колдуна. Кого там еще принесло? Он предпочел бы рявкнуть, чтобы его не беспокоили, но за дверью могла быть принцесса или его наниматель, Дэвид Брендом, и рявкать не стоило… Подняться и открыть — или остаться на месте и подождать, надеясь, что посетитель уйдет сам? Керамар склонялся ко второму варианту, но тут дверь открылась сама и в щель просунулась вихрастая голова Лийемана.

— Можно?

Прежде чем Керамар успел ответить «Нет, нельзя!», юноша — быстрый и изящный, как кошка на охоте — уже вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Керамар мрачно разглядывал его, пока Лийеман пересекал помещение.

— Что вам угодно, сейр? — пробурчал старик. — Я занят.

— Прошу прощения, господин Керамар, — Лийеман чуть поклонился. — Я не отниму много времени. Я могу присесть?

Не дожидаясь разрешения, он опустился на подлокотник большого кресла, стоявшего недалеко от письменного стола.

Керамар хотел выгнать его — собственно, прогнать Лийемана стоило еще тогда, когда он стучался, но… не выгнал. Мальчик закручивал мир, как хотел. Он сам организовывал пространство вокруг себя, сам раскладывал окружающих по тем полочкам, которые определил для них. На каком–то уровне Керамар осознавал, происходящее, и это его дико раздражало. Как мог, он пытался сопротивляться влечению водоворота, которым был этот мальчишка. Остальные не обладали даже этим, мизерным, осознанием. Лийеман злил дворян, доводил до бешенства, когда хотел, а через пять минут, если у него менялось настроение и хотелось доверительности, эти же самые люди, еще не остывшие от бушевавшей в них ярости, вдруг становились его лучшими друзьями. Самое поразительное, что этого никто не замечал. Лийеман был похож на мальчишку, нашедшего тропинку между капель дождя и беззаботно разгуливающего теперь под ливнем, оставаясь при том совершенно сухим. Он вертел людьми как хотел, все это происходило вот здесь, у всех на глазах — а никто ничего не видел. Лийеман казался просто юнцом — симпатичным или, чаще, несносным — и на его выходки все (кроме тех, к кому они относились) не обращали внимания. Между тем, учитывая, с какой легкостью он вертел окружающими людьми, стоило бы задуматься, что будет, если когда–нибудь его интересы разойдутся с интересами принцессы. Керамар не думал так — его опасения, связанные с Лийеманом, пока еще были смутными, неотчетливыми, но если бы его неопределенные ощущения можно было выразить словами, они были бы выражены именно так.