Цель психоанализа — лечение неврозов, причину которых Фрейд видит в конфликте между энергией бессознательного и сознанием, которое ее подавляет и вытесняет, руководствуясь этическими ценностями общества. Психоаналитик — тот, кто вполне справляется со своим бессознательным. В конфликте между Оно и сверх-Я он сумел разобраться в "условностях" требований последнего и разрешил своему "бессознательному" естественные, хотя и постыдные импульсы.

Вся несложная модель психики Фрейда базируется на признании в качестве универсальной психической энергии полового инстинкта. Если окажется, что он не универсален, то развалится все здание фрейдизма. Но фрейдизм подкупает не только своей простотой. Он привлекает прежде всего тем, что "обезвреживает" мораль, обозвав ее социальным сверх-Я, которое якобы сформировано эдиповым комплексом.

Еще в 1927 г. Л.С. Выготский писал:

"Идеи психоанализа родились из частных открытий в области неврозов: был с несомненностью установлен факт подсознательной определяемости ряда психических явлений и факт скрытой сексуальности в ряде деятельностей и форм, которые до того не относились к области эротических. Постепенно это частное открытие было перенесено на ряд соседних областей: на психопатологию обыденной жизни, на детскую психологию, овладело всей областью учения о неврозах. В борьбе дисциплин эта идея подчиняла себе самые отдаленные ветви психологии; было показано что с этой идеей в руках можно разрабатывать психологию искусства, этническую психологию. Но вместе с этим, психоанализ вышел за пределы психологии: сексуальность превратилась в метафизический принцип в ряду других метафизических идей, психоанализ — в мировоззрение, психология — в метапсихологию"[156].

Став мировоззрением (отнюдь не научным!), психоанализ в современном мире практически вытеснил все остальные типы мировоззрений. И не потому, что он — научно неопровержимый факт. Это произошло потому, что фрейдизм приоткрывает особое пространство мифа, которое по-своему, на уровне ощущений и обрывков опыта, даже не объясняя ничего вразумительно, попросту отвечает на запросы обывателя[157].

Метод "свободных ассоциаций" Фрейда, к которому он пришел, отказавшись от гипноза, тесно связан с его же концепцией трансфера[158]. Суть метода в том, что психоаналитик созданием определенных условий доверительности вызывает в пациенте поток "свободных ассоциаций", которые фонтанируют из его "бессознательного" и содержат материал для анализа. Материалом могут служить случайные связи речи, ошибки, оговорки, сновидения и пр. Задача, с которой делается анализ — подвести больного к осознанию причин своих душевных страданий, и именно так, как их понимает психоаналитик.

При этом, провоцируя больного на "свободные ассоциации", психоаналитик может стать в их "центр"[159], то есть сам становится объектом, на который пациент изливает свой "поток подсознания", поскольку больной, в силу необычности обстоятельств, вступает с ним в достаточно глубокие личностные отношения. Явление, когда больной целенаправленно обрушивает "слоеные" глубины своего подсознания на психоаналитика, Фрейд назвал трансфером, то есть переносом вытесненных в подсознание нереализованных желаний и импульсов с тех объектов, в связи с которыми они возникли, на психоаналитика.

Как утверждают убежденные последователи Фрейда Л. Шерток и Р. де Соссюр, природа того, что Фрейд назвал трансфером, была совсем иной, чем он предполагал[160].

К своему пониманию бессознательного Фрейд шел, отталкиваясь от уже созревшей концепции трансфера[161], то есть исходя из ложной посылки. Поэтому как понятие трансфера у него основано на модели психики, исключающей реальное межличностное общение, точно так же его понимание "бессознательного" — это не динамическая реальность личностного контакта, творимая здесь и сейчас, но представление об объективированном старом багаже забытых чувств и желаний. "Бессознательное", хотя и представляется у него чем-то вроде кипящего котла, но мыслится заключенным в некую жесткую статичную оболочку бессознательной памяти, за пределы которой личность как будто не способна выйти, — как будто человек обречен на вечное пережевывание старого опыта и совсем не способен на участие в новом опыте межличностных отношений. Если "отец психоанализа" так ощущал человеческую личность, то это может говорить лишь о его глубоком, непробиваемом эгоцентризме, из которого и возникла концепция подобного "безличностного" трансфера.

Общее у психоанализа с христианской аскетикой то, что и тот, и другая имеют дело с личностным опытом. Такого рода опыт всегда уникален и неповторим, а потому он не отвечает требованиям научного опыта, главное условие которого — точная воспроизводимость. В этом отношении и фрейдизм, и христианская наука духовной жизни находятся в равных условиях: они представляют собой практику межличностных отношений и одинаково не могут соответствовать критериям позитивистской науки. На этом, собственно, и кончается их сходство, между тем как их глубочайшее различие касается прежде всего модели личности, то есть того, как в психоанализе и в христианской патристике понимается психика человека. Различны также их главные цели и соответственно методы, которыми эти цели достигаются.

Следует заметить, что различия в мироощущении христианского Востока и Запада восходят еще к раннему средневековью. Уже тогда между Римом и Византией наметились разногласия и в пневматологии, и в понимании первородного греха и Искупления. Но корень их — в различном понимании устроения человека. Запад так до конца и не воспринял понятие личности (ипостаси), сформулированное на основе христианского Откровения каппадокийскими учителями святителями Василием Великим (329–379), Григорием Богословом (330–390), Григорием Нисским (335–394). Западное понятие индивида оказалось нетождественным восточному понятию личности.

В чем же суть антропологии восточной патристики? Лучший путь для ее выявления состоит, пожалуй, в сравнении восточного понимания устроения человека с западным. Именно этим путем пошел крупный православный богослов современности В.Н. Лосский. Здесь следует учитывать, что антропология восточных Отцов коренится в учении о Святой Троице. И если восточная мысль от представлений о Боге идет к пониманию устроения человека, то мысль западная, августиновская, наоборот, от антропологических моделей приходит к пониманию Бога.

Понятие личности Отцами-каппадокийцами вначале было сформировано в рамках учения о Святой Троице[162]. Оно потребовалось для выявления в Боге личностного ипостасного бытия и общей для Трех Лиц Божественной природы. Затем понятийная оппозиция личность-природа была перенесена и на человека, поскольку Бог сотворил человека во Своему образу. На Западе, не знавшем такого понимания личности, оказалось неразвитым и понятие природы; оно в конечном итоге слилось с понятием космоса.

Более того, Восточная патристика кроме понятий сущность (природа) и личность (ипостась) выделяет еще третье понятие: энергия, окончательно сформулированное святителем Григорием Паламой (1296–1359)[163]. "В этих трех фундаментальных категориях природы, ипостаси и энергий исчерпывающе выражено богословское понимание способа существования Бога, мира и человека"[164]. Как определяет современный греческий православный философ и богослов Хр. Яннарас, под энергией имеется в виду способность природы, или сущности, делать свое существование доступным познанию и причастности[165]. Это означает, что природные энергии не только отличают род людской от прочих существ, но еще и выделяют в своих конкретных проявлениях каждого отдельного человека из среды ему подобных. Природные энергии представляют собой тот способ, каким являет, обнаруживает себя инаковость каждой человеческой ипостаси, то есть каждой человеческой личности[166].