Афанасий Ильич был стариком живым, непоседливым. То туда убежит, то сюда. Почти целыми днями сидела Степанида Петровна на скамье одна, караулила вещи. На пятый или шестой день рядом с ней опустилась молодая женщина, одетая в светлый габардиновый плащ. Лицо ее было усталым.

— Господи, сколько же еще торчать-то здесь?! — с отчаянием произнесла она.

Степанида Петровна тут же откликнулась:

— Ох, милая, и не говори! И мы со стариком совсем уже измотались.

— Далеко едете-то, бабушка?

— В Читу, к сыну... Все продали: дом, корову, сорвались с места и вот, пожалуйста, — едем, едем, все никак доехать не можем!

— И я в Читу. Муж у меня там служит. Да вот пропуск никак не выхлопочу. — Она доверительно нагнулась к Степаниде Петровне, шепотом продолжила: — Говорят, есть здесь один начальник, помогает людям. Не даром, конечно... Обещали мне узнать, где он живет...

Она еще немного посидела, поговорила со Степанидой Петровной, потом поднялась.

— Пойду, узнаю...

— Пойди, пойди, милая... Если что — нас, стариков, не забудь.

Вернулась женщина через час. Тихо сказала:

— Нашла... Деньги-то есть, бабушка, чтобы заплатить ему?

Степанида Петровна настороженно покосилась на нее, незаметно ощупала грудь, где в объемистом свертке хранила всю свою наличность.

— А сколь надо-то?

— Пятьдесят рублей.

Деньги по тем временам были небольшими, и бабка радостно закивала:

— Есть, есть!

— Тогда пошли.

— Счас, милая, погоди маленько, прибежит мой старик, и пойдем.

Вскоре появился и Афанасий Ильич. Оставили его сторожить вещи и пошли.

Высокий военный быстрым шагом шел им навстречу, видимо, спешил. Слегка задел плечом Степаниду Петровну, извинился, пошел дальше. Из-под полы его шинели на землю выпал сверток. Женщина подняла его, хотела было окликнуть военного, но Степанида Петровна остановила:

— Погоди-ка, давай сначала посмотрим, что там. А вдруг деньги?

— Отдать нужно. Нехорошо это... — укоризненно произнесла женщина.

— Ничего, у них, военных, денег много, — отпарировала Степанида Петровна и повлекла женщину к дальнему забору.

Только развернули бумагу, как перед глазами мелькнула толстая пачка денег. Похоже, что все они были одного достоинства, по пятьдесят рублей. У Степаниды Петровны заблестели глаза, она протянула было руку, но тут остановили чьи-то шаги. Женщина спрятала сверток под плащ. Перед ними стоял военный.

— Вы не подбирали сверток? С деньгами?

— Нет-нет, не видали! — торопливо проговорила Степанида Петровна.

— Как же так? Мне люди на вас указали.

Женщина пренебрежительно пожала плечами.

— А ну-ка... — военный шагнул к ней, быстро ощупал ее плащ, повернулся к Степаниде Петровне. — Вы уж извините, но и у вас посмотрю.

— У меня свои деньги! — отшатнулась Степанида Петровна.

— Покажите. Я свои деньги знаю, у меня купюры по пятьдесят рублей. Да не бойтесь, ваши не возьму.

Степанида Петровна вытянула из-за пазухи сверток со своей наличностью, военный взял его, на миг отвернулся, разглядывая, тут же снова завернул бумагу, со вздохом вернул:

— Нет, не мои...

Степанида Петровна, даже не взглянув, — при ней ведь смотрели-то! — вновь упрятала деньги за пазуху, а военный приступил к женщине:

— Все-таки не верю я вам... Давайте-ка, еще раз осмотрю ваши карманы.

На этот раз он был внимательней и из внутреннего кармана плаща женщины извлек свою пропажу. Глаза его зло сузились.

— Ах ты, сволочь! Значит, не видела? А ну, пошли в милицию!

Он вел их через вокзальную площадь к милиции. Степанида Петровна жалобно заговорила:

— Меня-то отпустил бы, сынок, а?

Женщина поддержала ее:

— Отпустите бабку... Деньги-то ведь я подобрала, она о них и не знала.

Военный остановился, смерил их взглядом, потом махнул рукой:

— Ладно, бабка, иди...

И Степанида Петровна затрусила прочь, к своему старику.

— Ну, как? — встретил ее Афанасий Ильич. — Достала пропуск-то?

Она раздраженно махнула рукой: какой, мол, там пропуск!

Афанасий Ильич немного помолчал, подождал, пока его дражайшая половина успокоится, потом легонько толкнул ее в бок.

— На четушечку-то дай, Степа!

Степанида Петровна вздохнула, полезла за пазуху.

— О-ой, матушки! Обокрали! — разнеслось по залу: в свертке лежала аккуратно нарезанная бумага, а деньги... Только и осталось, что — наверху бумаги, прикрывая ее, — единственная пятидесятирублевка.

Трояновский с Огарковым внимательно выслушали Сидоренков. Огарков понимающе кивнул:

— «Кукла»...

Старики недоуменно уставились на него, Трояновский пояснил:

— Так у нас эта штука называется: подкидная «кукла». Он ею ваши деньги подменил, пока разглядывал у окошка. Ну, что ж, идите, будем искать. Зайдете завтра.

И военного, и «сердобольную» женщину арестовали в тот же вечер в ресторане Иркутска-II. Те даже потратить деньги не успели.

— Спасибо, милые, спасибо вам! — благодарила милиционеров Степанида Петровна за найденные деньги да за пропуск, выхлопотанный для них Трояновским.

Шел 1944 год. Одна за другой освобождались от фашистской оккупации западные области нашей страны. Люди тут же принимались восстанавливать разрушенное хозяйство, строить. Но много нечисти, сотрудничавшей с гитлеровцами, осело на дно, ушло в подполье. И они не просто прятались, бывшие старосты и полицаи, они из-за углов стреляли в партийных и советских работников, терроризировали население. Оперативных работников не хватало: многие погибли на фронтах Великой Отечественной войны, в партизанских отрядах, в подполье. Тогда на помощь работникам милиции западных областей пришли свердловчане, красноярцы, иркутяне. Управления милиции Урала и Сибири отдали свои лучшие кадры. Среди них был и Григорий Абрамович Трояновский. Его назначили заместителем начальника отдела транспортного управления милиции Московско-Киевской железной дороги. Это была одна из самых сложных дорог страны, проходила она по трем республикам: РСФСР, Украине и Белоруссии, по тем местам, где еще совсем недавно гремели бои. На груди Трояновского в то время уже сверкали два ордена: Знак Почета и Красной Звезды, в кобуре покоился именной пистолет ТТ.

Встретили его хорошо, и Григорий Абрамович сразу же включился в работу.

Шло оперативное совещание отдела. Майор Трояновский стоял перед своими подчиненными, многие из которых еще совсем недавно пришли с фронта после различных ранений, и говорил, как когда-то говорил ему Роденков.

— Нельзя дела делить на важные и неважные. Важны все. Порой за, казалось бы, незначительным случаем кроется большое преступление. И еще. При первом осмотре места происшествия не упускайте ничего. Любая мелочь может стать отправной точкой к раскрытию преступления...

В это время раздался звонок. Григорий Абрамович снял трубку.

— Да. Трояновский слушает.

— Докладывает старший оперуполномоченный по станции Льгов Сидорин. В полутора километрах от станции на полотне железной дороги путевым обходчиком найден труп неизвестного. Изуродован поездом... В нижнем белье... Предполагаю ограбление и сброс с поезда.

— Труп не трогать! Выезжаю.

Человека действительно изуродовало до неузнаваемости. Видимо, несколько десятков метров тащило его колесами поезда. Но — привычный глаз отметил — на белье, в местах разреза трупа, не было крови. Трояновский смотрел на страшную находку и молчал.

«Кто же ты, мил-человек? Кто тебя так? За что? Где искать его?»

Он нагнулся ниже, на окровавленном лбу, под корочкой запекшейся крови увидел небольшую дырочку. Перевернул труп — весь затылок был разворочен.

«Вот оно что! Убит-то из винтовки или пистолета! Пуля прошла навылет... Значит, вряд ли убили в поезде. Скорее, привезли сюда и положили на рельсы...»