Я просмотрела контракт. Все было достаточно обычно: сухой закон, отказ от наркотиков, подробности медицинского обслуживания, оплата — как сказала сержант, однако — вот сюрприз! — было подчеркнуто, что выплата жалованья производится на десятый день после зачисления в личный состав. Понятно. Для меня это была гарантия того, что они действительно идут на серьезное дело и вверх по реке. Всякого вербовщика, как ночной кошмар, мучает мысль о том, что доброволец прыгнет за борт с авансом в зубах, как только судно отчалит от берега. А сейчас, когда по всему городу вербовщики трудились с таким рвением, человеку с военным стажем ничего не стоило записаться одновременно в шести конторах, везде получить аванс, а потом тихо смыться в «банановые» штаты.

Повиноваться я была обязана лично полковнику Рашель или ее заместителям и вообще всем выше меня рангом. Я была обязана честно сражаться и не жаловаться на неудобства военного положения.

Все это было изложено настолько туманно, что целой армии лучших филадельфийских юристов пришлось бы истолковывать такую формулировку, дойди дело до трибунала… а оно туда вряд ли дойдет: к тому времени, когда нужно будет заслушивать разные точки зрения, истец уже получит пулю в спину.

Контракт заключался, как и сказала сержант, на девяносто дней, но по приказу полковника мог быть продлен еще на такой же срок с выплатой дополнительного жалованья. Дальнейшего продления контракта не предусматривалось. Тут я задумалась. Что же это за контракт об охране политического деятеля на шесть месяцев? А что потом?

Либо врала сержант, либо кто-то наврал ей, а у нее недостало ума заметить тут явное нарушение логики. Но это ладно, ее спрашивать об этом было бесполезно. Я потянулась за ручкой.

— Теперь к врачу, да?

— Шутки шутишь?

— Неужели не надо? — удивилась я, поставила подпись и улыбнулась: — Шучу, конечно.

Она быстро и монотонно прочитала присягу, которая более или менее соответствовала контракту.

Потом она сощурилась, разглядывая мою подпись.

— Джонс, а что значит «Ф»?

— Фрайди.

— Ну и имечко! Значит, на службе будешь «Джонс». А в свободное время — «Джонси».

— Как скажешь, сержант. Сейчас я на службе или как?

— Будешь свободна через минуту. Слушай приказ: отплываем оттуда, где кончается Шримп-Элли. Там табличка есть: «Фу Фонг и Братья Леви, Инк.». Быть там к четырнадцати ноль-ноль готовой к отплытию. Пройдешь через черный ход. До этого времени ты свободна. Можешь заниматься личными делами. Кому хочешь, можешь сказать, что завербовалась, но о том, какое задание будешь выполнять, никому ни слова — под страхом трибунала.

Последние слова она произнесла заученно, быстро, на одной ноте.

— Тебе нужны деньги на ленч? Нет, конечно, не нужны. Все, Джонси. Рада, что ты пойдешь с нами. Мы отлично проведем время.

Она протянула мне руку и притянула меня к себе. Я прижалась к ней, мысленно содрогаясь от приятной перспективы быть возлюбленной своего командира. Только этого мне недоставало для полного счастья! Однако нельзя же было ее огорчать. Я ответила на ее поцелуй и улыбнулась. Пахло от нее, во всяком случае, приятно.

Колесный пароход «Мэри Лу» словно сошел со страниц романов Марка Твена. Вот уж не ожидала, что мы отправимся на серьезное дело на такой опереточной посудине! Три пассажирских палубы… по два спаренных «Шипстоуна» на каждый из двух винтов… Неплохо, но осадка! Вода выше ватерлинии! Было полное впечатление, что первый же порыв ветерка шутя опрокинет пароход. «Великая армада» состояла из двух кораблей — впереди нашего волны Миссисипи плавно рассекал такой же красавчик — «Мертл Т. Хэншоу». Скорость наша составляла между тем что-то около одиннадцати узлов. А вдруг, не дай бог, мель или мины подводные? Хоть бы тут у них радары и сонары работали как следует!

«Герои Аламо» шли на первом пароходе, где находилась командующая обоими подразделениями — полковник Рашель. Этого факта мне было достаточно, чтобы отбросить сомнения. Нет, конечно, мы шли на серьезное дело. Полковник ожидала настоящего сражения — не иначе как придется высаживаться на берег под огнем.

Но оружия нам пока не выдали, и новобранцы были без военной формы — так что, скорее всего, сержант Мэри Гамм была права, и мы поднимемся вверх по реке до самого Сент-Луиса. Стало быть, правда и все остальное — мы действительно охраняем нового премьера и должны подняться еще выше — до самой столицы… если новому премьеру действительно суждено возглавить правительство… если Мэри Гамм понимает, о чем говорит… если кто-то не повернул реку вспять, пока я не видела. Слишком много «если», Фрайди, слишком мало точной информации. Единственное, что я знала наверняка, так это то, что наша посудина должна была вот-вот войти в имперские воды, но по какую сторону границы мы направлялись, я не знала, да и как было узнать.

Собственно, это меня не слишком волновало, поскольку через несколько дней, когда мы должны были достичь мест, откуда было недалеко до штаб-квартиры Босса, я собиралась неформально расстаться с райдерами Рашель — как я надеялась, до начала боевых действий. У меня было достаточно времени, чтобы обдумать происходящее, и я была почти уверена, что раньше чем через шесть недель нашу бравую команду ни под каким видом нельзя выпускать на поле битвы — нужны были суровые потогонные учения под руководством безжалостных сержантов. Новобранцев много, а кадровых военных раз-два и обчелся.

Считалось, конечно, что все новобранцы — ветераны… но я нисколько не сомневалась, что очень многие просто-напросто крестьянские девчонки, которым еще и пятнадцати не стукнуло. Они выглядели достаточно взрослыми для своих лет. «Женщине столько лет, на сколько она выглядит» — старая поговорка права, конечно, однако для того, чтобы быть солдатом, мало набрать шестьдесят килограммов веса.

Вести в бой такие войска — чистейшее самоубийство. Но это меня не волновало. Набив желудок бобами со свининой, я примостилась на корме, прислонившись спиной к бухте корабельного каната, и любовалась красками заката, переваривая свою первую солдатскую трапезу (если это можно было назвать трапезой). Как раз сейчас, по моим расчетам, «Мэри Лу» пересекала границу вод Чикагской Империи.

— Прячешься, солдатик? — произнес голос у меня за спиной.

Узнав голос, я повернула голову.

— Ну что ты, сержант, как ты могла такое подумать?

— Очень просто. Задала себе вопрос: «Куда бы я пошла, если бы у меня был мешок золота?» Как видишь, не ошиблась. Ладно, Джонси, не напрягайся. Ты койку заняла?

Койку я не заняла, потому что ни одно из предложенных для спанья мест мне не понравилось. Большая часть девушек была расквартирована в каютах — по трое в отдельных, по четверо в спаренных. А наше отделение вместе с еще одним должно было спать в столовой. Я не горела желанием сидеть за капитанским столом, потому решила устроиться на палубе.

Сержант Гамм улыбнулась в ответ на мое объяснение.

— Ясно. Значит, так: когда получишь одеяло, не вздумай стелить его на койку — тут же сопрут. Комната стюарда рядом со столовой — это моя каюта. Брось одеяло туда. Каюта одиночная, но там широкая койка. Уместимся как-нибудь. Получше будет, чем на палубе.

— Спасибо, сержант, ты очень добра.

(Господи, как же отговориться? Или придется покориться неизбежному?)

— Можешь звать меня просто Мэри, когда мы наедине. А тебя как звать, я забыла?

— Фрайди.

— Фрайди… Больше смахивает на прозвище. Ну да ладно. О’кей, Фрайди, увидимся после поверки.

Мы смотрели, как последние лучи закатного солнца догорают на горизонте. «Мэри Лу» шла на восток по одной из бесчисленных излучин реки.

— Гляди, Фрайди, кажется, что солнце такое горячее… Вот нырнет в реку — и пар пойдет!

— Мэри, у тебя душа поэта.

— Мне самой иногда казалось, что я смогла бы сочинять стихи. Кстати, Фрайди, насчет затемнения слышала?

— Слышала. «Не курить на палубе, не зажигать свет во внутренних помещениях, кроме тех, где глухие иллюминаторы. Нарушители будут расстреляны на рассвете». Меня это не касается, Мэри, я не курю.